Николай I Освободитель. Книга 2 (СИ)
Спустя пару часов от начала сражения французам наконец удалось достигнуть первого локального успеха: солдаты Нея сумели ворваться на редут № 2, если считать справа налево, однако достаточно быстро были оттуда выбиты атакой Павловского гренадерского полка переброшенного Тучковым 1-ым с левого фланга, где ситуация была более спокойной.
Дальше же прорывы пошли буквально один за одним, второй и третий редут с 10 до 14 часов переходили из рук в руки несколько раз, и состав войск, их обороняющих также успел буквально за несколько часов обновиться неоднократно.
При этом все время мы — ракетчики — так и оставались не дел. Приказа на использование такого козыря нам командование не давало, и пришлось все это время оставаться простым наблюдателем.
К 15 часам, насколько я понимал, разглядывая поле боя, ситуация сложилась крайне тяжелая: второй и третий редут уже были плотно захвачены французами, — как раз перед нами разворачивался в боевые порядки подошедший с правого фланга корпус Остермана-Толстого, который их должен был контратаковать, — а на курганной батарее уже во всю шла рукопашная. Приказа же на использование ракет все так же не было.
Потом, как я понял, в рейд на правом фланге ушла наша конница, потому что давление французов как-то резко ослабло, и контрудар Остермана-Толстого неожиданно достиг цели, выбив французов с захваченных редутов. К этому времени земляные укрепления, на которые мы потратили столько времени, выглядели уже откровенно паршиво. И дело даже не в трупах — наших и французских — наваленных вокруг редутов несколькими слоями. Вся артиллерия, которая находилась в укреплениях была частью уничтожена огнем противника, частью приведена в негодность уже при захвате редутов французами. Большие корзины-габионы, набитые землей и камнями и выполняющие роль брустверов, были также разбиты и сброшены вниз. Как по мне, смысла особого держаться за эти позиции к этому времени уже не было, и можно было начинать думать об отступлении на запасные. Однако командование, как видно, считало иначе, потому что едва солдаты 4-го корпуса заняли второй и третий редут, сразу принялись укрепляться и подтягивать туда свежую артиллерию, потихоньку перебрасываемую с правого фланга.
Передышка, впрочем, получилась недолгой. Уже в полпятого на центр обрушились части польского корпуса Понятовского, и схватка закипела с новой силой. Свежие поляки достаточно быстро ворвались на вершину редутов и начали теснить Полоцкий и Елейские полки справа и Рыльский и Екатеринбургский — слева. Хуже того, в разрыв между третьим редутом и курганной батареей, выбив пехоту из траншей вошел полк поляков — или французов, в пороховом дыму разобрать подробности было просто нереально — и начал отрезать нашим войскам путь к отступлению.
Впрочем, русское командование все этой отлично видело, и в нашу сторону с все также простаивающего без дела правого фланга уже выдвинулись какие-то части. Разглядеть, что это были за полки у меня, не получилось.
И вот тут, когда сражение достигло кульминации, войдя в решающую фазу, Наполеон бросил вперед гвардию. Видимо в этот раз он решил, что победа важнее чем лишние потери, и еще одного неопределенного боя, после которого русская армия отступит в полном порядке, он не выдержит… В общем, неизвестно, что было в этот момент в голове корсиканца, понятно только, что дивизия молодой гвардии отделившись от основных сил быстрым шагом, переходящим в бег, устремилась в сторону центра нашего построения. Очевидно, что это был именно тот камушек, который вполне способен вызвать лавинообразное обрушение всего нашего фронта.
Я буквально кубарем скатился с лестницы и бросился к офицерам ракетчикам.
— Давайте, заводите свою шарманку! Нужно этих гвардейцев попридержать, пока они нам не прорвали центр!
— Ваше высочество, но мы не получали приказ от командующего… — попытался было возразить мне подполковник, которого назначили управлять всей этой богадельней, однако я тут же оборвал его, не оставляя простора для сомнений.
— Я! Я тебе приказываю! Командующий про нас забыл, либо мы стреляем сейчас, либо через полчаса французские гвардейцы намотают твои кишки на свои штыки!
Видимо последний аргумент показался подполковнику достаточно серьезным, и он что-то прикинув у себя в планшете, начал передавать суетящимся вокруг него артиллеристам числовые установки наведения ракет.
Судя по тому, как быстро все было сделано — ракетчики справились буквально минут за пять — они уже давно были готовы открыть огонь по первой же команде.
— Ну как говориться, помолясь, — перекрестился подпол, и махнул рукой давая команду на поджиг. Бойцы поднесли заранее подготовленные пальники — артиллерия все-таки не хухры-мухры, чтобы со спичками баловаться — к скрученным в жгуты огнепроводным шнурам и бросились от ракет подальше. Здоровенные дуры, начинённые порохом, у любого здравомыслящего человека вызывали резонное желание оказаться от них подальше.
Еще спустя несколько секунд первые ракеты начали с диким визгом уходить с направляющих в сторону приближающихся французов. Одна, вторая, третья, а потом буквально разом несколько сотен ракет, заглушая все звуки на поле боя, устремились вперед, прочерчивая на сером осеннем небе черные полосы реактивных выхлопов. Казалось, что на бородинском поле все замерло, бойцы, удивленные неожиданным, невиданным ранее зрелищем, застыли на месте, задрав голову и открыв рот. Такого никто в этом мире еще точно не видел.
Буквально десяток секунд, и посреди порядков наступающей французской гвардии начали вставать здоровенные взрывы, вырывающие из плотных колонн десятки людей, а еще спустя несколько секунд, когда долетела основная волна ракет, одномоментно целый кусок бородинского поля размером в два десятка гектаров полностью скрылся в огне, пыли и дыму от разрывов. И даже то, что часть — процентов десять примерно — ракет ушла в стороны из-за несовершенства технологического процесса и брака на производстве, наступающую французскую гвардию не спасло. Слишком уж массовым получился залп.
Когда дым немного рассеялся, а пыль улеглась, перед сторонним наблюдателем открылась картина совершеннейшего разгрома. Гвардейская дивизия просто прекратила свое существование, потеряв убитыми, раненными и контужеными чуть ли не сто процентов своего состава. Немногие счастливчики, сумевшие пережить ракетный налет без тяжких последствий для здоровья — физического, во всяком случае, насчет психического тут я бы не был столь уверен — бросив оружие с криками убегали в тыл, и я был убежден, что даже вышедшие сейчас дьявольские легионы не смогли бы их остановить.
Сказать, что такое мгновенное истребление чуть ли не пяти тысяч человек впечатлило всех на поле боя — не сказать ничего. Казалось, что сражение приостановилось на несколько десятков секунд, пока свидетели тотального уничтожения приходили в себя. Видимо немного переклинило и меня, ничем другим объяснить дальнейшие свои действия я впоследствии не мог.
— Вперед! — Я рванул к стоящим в пятидесяти метрах измайловцам, вытащив из ножен офицерскую шпагу, которую без особого проку таскал с собой все время нахождения в войсках. — Вперед! Самое время для атаки, выбьем поляков с редутов, пока они не пришли в себя.
Командующий батальоном измайловцев гвардейский майор от такого приказа на секунду впал в ступор, не зная, как ему поступить.
— Но ваше высочество, у нас же приказ защищать ракетные установки… — попытался возразить он, но был решительно прерван.
— Ракеты запущены, — я указал рукой на пустые деревянные станки, — эти куски дерева ничего не стоят, их нет смысла защищать! Обернитесь, других частей поблизости нет, нужно срочно помочь нашим, пока поляки их не окружили. Вперед! Это приказ.
Майор еще несколько секунд колебался, но потом, видимо, согласившись с моими доводами, скомандовал своим бойцам выдвигаться. По рядам измайловцев прокатилась волна удовлетворенного бурчания: гвардейцы считали, что охранять какие-то ракеты — дело ниже их достоинства. А вот грудь в грудь с поляками сойтись, да показать им силушку русскую — совсем другой коленкор.