Возраст чувственности

 
Глава 3
 
Наконец Джеймс нашел в себе силы, достал из кармана письмо и повертел в руках, будто пытался мысленно вернуться в тот момент, когда тетушка его дописала, подхватила тонкими пальцами, которые он до сих пор хорошо помнил, аккуратно сложила и убрала в конверт. Он пытался представить, какие чувства испытывала Вирджиния, завершая возложенную самой на себя обязанность оставить послания всем четверым «мальчикам», завещав вскрыть письма после ее смерти, каждое в начале нового сезона в течение одного года. Казалось, все они никогда не перестанут тосковать о ней, сколько бы месяцев и сезонов ни миновало.
Повинуясь воле тетушки, Люк смог сделать то, о чем всегда мечтал, и узнал сокровенные тайны Хлои. За ней крестнику Вирджинии Тому Банбургу, маркизу Монтейну, пришлось посмотреть в лицо своим детским страхам, затем Гидеон пережил замечательное лето, полное любви и откровений. Настала очередь Джеймса. Ему предстоит завершить год, за который так изменилась жизнь близких ему людей. Всем им пришлось исполнить то, чего требовала Вирджиния, вдохновленная данным им словом стать свободным от обиды на себя из-за брата.
В этом была горькая ирония. Джеймс грустно улыбнулся, думая о том, что тетушка попалась на приманку, поверив в его ложь. Она словно знала, что он может купить приглянувшееся ему полуразрушенное имение, не пробив брешь в состоянии, нажитом сомнительным путем.
Джеймс задавался вопросом, почему так случилось и почему он не решился поведать о богатстве. Даже брату, который жил вполсилы со дня свадьбы с первой женой Памелой. Это были почти десять загубленных лет, ущерб, нанесенный ими, невозможно возместить. К всеобщей радости, Вирджинии удалось изменить мнение упрямца о любви и браке с помощью своей загадочной экономки Хлои. Теперь Том Банбург и Гидеон Лафрен счастливы в браке, как и Люк со своей новой женой.
Джеймс вспомнил, с каким лицом Хлоя передавала ему письмо, будто знала, что он готов расплакаться, как ребенок. Судьба не дала повода Вирджинии надеяться, что он найдет себе подходящую партию, ему было бы неприятно ее разочаровать. Джеймс взвесил в руке конверт, наверняка в нем хранятся несколько страниц, исписанных аккуратным, убористым почерком, но помедлил, не решаясь сломать знакомую печать с двумя переплетенными буквами «В», всякий раз вызывавшими улыбку.
«Черт возьми, мальчик, чего ты медлишь? Ломай же эту штуковину!»
Голос Вирджинии так отчетливо прозвучал в голове, словно она нетерпеливо ходила тут же по лужайке, ожидая возможности высказаться. Джеймс опасливо огляделся, как в те моменты, когда тетушка заставала его врасплох за какой-нибудь шалостью. Присутствие тети ощущалось так отчетливо, что он даже еще раз поискал ее глазами, вдруг она где-то прячется.
«Не глупи, сверхъестественные способности не нужны, чтобы понять грязные мыслишки подростка, а ты сейчас не многим отличаешься от себя тогдашнего», – с усмешкой укорил себя Джеймс.
Это было уже слишком для тихого уголка и царящей безмятежности. Джеймс решительно поддел сургуч перочинным ножом, который тетушка непременно конфисковала бы у него в детстве. После сводящих с ума воспоминаний о потере любящей его женщины девять месяцев назад ни одна встреча с прошлым уже не должна вывести его из равновесия.
«Дорогой Джеймс!
Еще раз хочу напомнить, как сильно я тебя люблю.
Не стоит удивляться и спрашивать: «Меня?» Да, я люблю тебя и всегда любила. С первой минуты, как увидела орущего малыша, я поняла, что ты особенный, что разобьешь чугунную уверенность твоей матери в том, что станешь одним из ее рода, и вырастешь настоящим Уинтерли. Теперь я люблю тебя не только за это, люблю тебя самого и прошу это принять. Ты добрый, любящий и к тому же, нельзя не признать, любвеобильный мужчина.
Хочешь спросить, зачем я все затеяла? Мы оба хорошо знаем, что тебе нет нужды беспокоиться о состоянии, ты получишь его в тот день, когда Гидеон выполнит свое задание, к большой радости Хлои. Надеюсь, она и Люк очень счастливы, а Гидеон достиг того, к чему вело его сердце. Я поставила для них цели, к которым они и сами в душе стремились, за исключением, пожалуй, моего милого Тома. Пришлось силой заставить его сделать то, что он никогда не считал лучшим для себя.
 
Тебе, как и ему, знакомо чувство боли, когда тобой манипулируют и ранят те, кто должен заботиться и оберегать. Прошу, присматривай за Томом, чтобы он не наделал глупостей, и удостоверься, что он отправился в замок Дейспринг и поборол свои страхи».
Джеймс оторвался от письма, поднял голову и невольно улыбнулся мысли, что Том может пуститься во все тяжкие сейчас, когда рядом с ним любимая женщина. Новой маркизе Монтейн это точно не понравилось бы, ведь она дала клятву любить мужа до конца дней. На душе Джеймса внезапно стало легко от того, что все трое выбрали себе спутниц жизни; он понял, что Вирджиния по-настоящему волновалась за них и поступила мудро и верно. Гидеон стал ему близким другом, а его новая жена Калли – почти сестрой. Кто бы мог подумать, что он будет испытывать родственное чувство к такой красавице, незаконнорожденной дочери сына лорда Лафрена и новой хозяйке Райн-Хаус?
В его жизни появились новые люди, которые, как оказалось, сами себя плохо знали. Калли по-прежнему считала себя строгой классной дамой, даже сейчас, когда рядом был обожавший ее супруг. Джеймс нахмурился при мысли, что вынужден был поселиться в доме новых родственников, чтобы защитить их от жестоких зверей, знавших о слабых местах Калли и способных воспользоваться ее уязвимостью. Он с первого взгляда проникся чувством к старому поместью Брекли, но, пожалуй, пора что-то менять.
Почти физически ощущая нетерпение Вирджинии, будто тетушка действительно была рядом и подгоняла его, Джеймс вернулся к прочтению письма:
«Что же касается Гидеона, ты бы смог полюбить его и его жену, если бы себе позволил».
Джеймс не выдержал и рассмеялся. Ведь он был так близок к тому, чтобы стать для них не только другом, но и родным человеком. Поистине, никто не сможет обвинить Вирджинию в отсутствии чувства юмора и прозорливости.
«Ты стал достойным человеком, Джеймс, и я надеюсь, в скором времени ты станешь опорой семьи Уинтерли. В тебе есть сила и стремление стать лучше, хотя ты и отказываешься это признавать. Я искренне желаю, чтобы ты глубже познал самого себя, чтобы не остался одиноким, наблюдающим с горечью, как жизнь проходит мимо. Мне жаль, что твоя мать все же заразила тебя своими ядовитыми амбициями, к счастью, ты слишком благороден, чтобы завидовать единокровному брату – наследнику титула и положения. Надеюсь, что Господь благословит ее и твоего отца и пошлет им еще детей, которые заставят забыть о подобных глупостях.
Я рада, что тебе и Люку удалось полюбить остальных моих мальчиков. Люк женился на Памеле, поддавшись прихоти и идеям, вбитым ему в голову отцом, считавшим, что сын должен жениться, чтобы стать достойным наследства, которое он готовился ему передать, когда понял, что конец его близок. Памела с самого начала делала все, чтобы разрушить их брак, потому что знала: Люк ее не любит. Сама она была неспособна испытывать к кому-либо нечто подобное, хотя сердце ее жаждало любви, как скупец золота. Я уверена, она принесла несчастье вам обоим, но не берусь вновь бередить старые раны, до сих пор причиняющие боль. Любовь к вам обоим останавливала меня при жизни, а после смерти я лишь скажу, что исполнение задания займет у тебя больше времени, чем у остальных, потому я и поставила тебя в очереди последним.
Тебе, мой милый, предстоит научиться любить и доверять предмету любви. Будь она любовницей, женой или другом, ты должен будешь открыть ей сердце, чего ты никогда не позволял себе с женщиной с семнадцати лет, с той поры, как Люк женился на этой ведьме, наложившей заклятие на вас обоих. Твое юношеское намерение оградить себя от самых прекрасных чувств и эмоций, переживаемых человеком, очень меня печалит. Мне любовь принесла только радость, и я никогда не пожелала бы, чтобы этого опыта не было в моей жизни, несмотря на то что после кончины любимого горе и страх охватили меня с такой силой, что казалось, я способна лишиться разума. Любовь надо беречь и ценить, а не бежать от нее, как ты, похоже, считаешь.