Когда говорит кровь (СИ)

Шето Тайвиша всегда поражало мастерство скульптора и художника, сотворивших на пару этот шедевр. Статуя бога и вправду казалось живой. Она словно наблюдала за своими посетителями, следуя за ними двумя парами мраморных глаз. Порою казалось, что стоит повернуться к Знающему хотя бы полуоборотом, как его непропорционально длинные руки начинали тянуться к твоей спине, желая или схватить или одарить своими дарами. Особенно остро это ощущалось прямо сейчас, в самый первый час нового дня, когда игра теней и пламени оживляли мраморные изгибы.
Первый старейшина поклонился Богу Судьбы, и вытащил из-за пояса богатый свиток в золотой оправе. Ему показалось, что лица бога немного шевельнулись, а рука чуть двинулась навстречу дару.
— У Всевидящего два лика, ибо суть его едина в двух сущностях, — раздался негромкий и мелодичный голос, произносивший слова чуть нараспев. — Одна из них суть перемены, другая постоянство. К какой из них обращен твой дар, проситель?
Худой и длинновязый жрец вышел из тени и встал рядом с Первым старейшиной. Он был гладко выбрит, с чертами лица, которые существовали словно вне времени. Ему могло быть как тридцать, так и сорок и даже пятьдесят лет, а в его бледно-серых глазах и вовсе читалась такая усталость, словно отдых был неведом ему уже многие столетия.
Шето ненадолго задумался, но ответил с уверенностью в голосе.
— Я желаю пожертвовать переменам.
— Радок услышит тебя, проситель. Но прежде ответить, уверен ли ты в своём выборе? Жажда перемен кажется сладкой обездоленным, тем, для кого любой изгиб судьбы мнится лучше дня нынешнего. Но чем выше стоит человек, тем выше риск, что перемены лишь сбросят его в бездну. А посему высшие ценят постоянство и сохранение.
— Знающий путь к своей цели, знает и какие перемены ему нужны, — ответил Первый старейшина. — Только тем, кем управляют страсти и хаос, а успехи даруются лишь волей случая, могут повредить перемены. Ведь они сами найдут, где оступиться.
Жрец кивнул, явно удовлетворившись ответом, а потом вытащил пузырек и бросил щепотку порошка в одну из жаровен. Пламя чуть вспыхнуло, на мгновение окрасившись в синий цвет, а потом зал начал заполнять яркий запах гвоздики, лаванды и ладана.
— Всякая вещь в руках человеческих, всякое чувство, всякий поступок и сами жизнь и смерть — суть дары двенадцати Великих Богов. Каждый из них одарил человека по-своему. И нет нас без их благословений. А посему мы возвращаем им крупицы их же даров, жертвуя нужным ради важного. Каждому богу положен свой дар. И Радока, что наделил мир временем, почитают им же. Дары ему — память и знания, облаченные в слова и предметы. Так скажи, проситель, каким даром ты желаешь почтить Всевидящего владыку?
Шето Тайвиш протянул жрецу увесистый свиток, лежавший в коробе из чистого золота, усыпанного самоцветами.
— Это рукопись «Хроник джасурских войн», написанная рукой самого царя Эдо Ардиша. Подлинная.
— Воистину бесценный дар, проситель. Щедрость твоя безмерна. Знай, что жертва твоя угодна Радоку. Пусть же благословение его снизойдёт на тебя, освещая каждый твой день и каждое дело твое.
Жрец принял свиток из рук Первого старейшины и заботливо уложил у подножья статуи. Повернувшись, он вытащил откуда-то из широкого рукава робы маленький пузырек. Стоило его открыть, как воздух наполнился яркими цветочными запахами. Смочив пальцы, он провел по скулам и лбу Шето Тайвиша, повторяя ритуальные благословения.
— Благодарю Всевидящего и все дары его, — проговорил Первый старейшина, слегка поморщившись. Пальцы жреца были на удивление холодными. Словно бы трогал его не живой человек, а мертвец, пролежавший пару дней в склепе.
Закончив с ритуалом, служитель культа шагнул в сторону, почти сразу растворившись в тенях храмового зала. Шето поискал его, но ослабевшие с годами глаза не смогли различить даже силуэта. А ведь он по-прежнему был тут. Должен был быть. И наблюдать. Жрецы никогда не отходили от своего бога, пока в храме находились посторонние. Даже если эти посторонние возглавляли Синклит.
 
Подойдя к статуе, Шето, кряхтя, уселся у ее подножья и, задрав голову, посмотрел на раздвоенное лицо бога. С этого ракурса обе его части казались почти одинаковыми, а всякое волшебство, созданное гением скульптора и игрой света и тени, исчезало. Это был мрамор. Обычный мрамор, подсвеченный огнем жаровен.
Конечно, сидеть вот так было не слишком уважительно, но Шето надеялся что Радок, а главное его слуги, простят ему эту маленькую дерзость. В конце концов, многие украшения храма и даже сама эта статуя, были куплены за его счет.
— Не возражаешь, если я тут у тебя посижу немного? — вполголоса обратился к мраморному изваянию Радока Первый старейшина. Бог не возражал. — Давно я к тебе не заходил. Очень давно. А у тебя тут стало побогаче и понаряднее, должен заметить. Жаровни, смотрю, теперь из золота. Приятно знать, что жрецы всё же не все пожертвования пускают на личные нужды. Но тебе должно быть интересно, чего это я вдруг решил заглянуть, да еще и вознес дары переменам. Как верно заметил твой жрец, в моем положении люди обычно бояться даже намёка на любые, даже самые крохотные изменения. Люди моего разряда обычно сидят смирненько на золотой горе и пухнут в блаженстве, моля лишь о том, чтобы та чудесная нега, что именуется их жизнью, никогда не кончалась. Но мне хочется верить, что я необычный человек. Потому, вопреки запретам отца, я и решил заняться политикой и превратить это неблагодарное дело в новое фамильное ремесло. Но спустя все эти годы у власти я вижу, что своего потолка я достиг. И достиг его давно. Сейчас, когда моя жизнь миновала свой зенит и неизбежно катиться к закату, я понимаю — больше чем есть, мне уже не получить. Но вот мой мальчик, мой Лико… он способен на большее. У него есть видение. Есть сила. Есть страсть. Он умеет побеждать и употреблять победу не только на свое благо. В отличие той своры голодных псов, что называет себя Синклитом. Ох, Радок, сколько же гнили скрывается в людях, напяливших на плечи мантии старейшин! Даже в аравеннских бандитах и то больше добродетелей! Когда мой мальчик отправился на войну и начал побеждать, эти лицемеры, что еще недавно распинались про орды варваров на рубежах, лишили его денег и всякой поддержки. Они надеялись, что он сгинет в тех диких землях, а следом за ним сгину и я. И ради этого, они были готовы пожертвовать всем — даже безопасностью границ государства! Но мой мальчик победил. Вопреки всем и всему. Он покорил варваров. Разбил их войска, захватил их города и крепости, и теперь возвращается с победой. И о чем же думает эта жадная свора теперь? Как наградить его за этот подвиг? Как извиниться за неверие и предательство? Как воздать хвалы новому герою Тайлара? А вот и нет, они думают только о том, как бы украсть нашу победу и наложить свои липкие пальчики на плоды наших завоеваний. И потому, Радок, и я взываю о переменах. О таких переменах, что смогли бы защитить моего мальчика от всех этих гиен и стервятников. Защитить мою семью и мое наследие!
Последние слова прозвучали чересчур громко. Шето замолчал, настороженно оглядевшись. Все сказанное здесь было предназначено лишь для Всезнающего. Но зал выглядел пустым. А каменный истукан умел хранить секреты, как и его жрецы. И лишь далекий скрип метлы, раздававшийся откуда-то из внутренних помещений, нарушал повисшую в храме тишину. Шето облизал губы и захрипел, прочищая горло.
— Эта война показала, что государство зашло в тупик, — продолжил он почти шепотом. — Что им правит лишь эгоизм, тупость и слепая жадность. И в любой момент мы вновь можем провалиться в смуту, из которой Тайлар так просто не выйдет. Идея отдать всю власть трёмстам семействам оказалась весьма дрянной. Мы думали, что власть многих станет защитой от тирании немногих, но на деле… на деле Ардиши лучше справлялись со своими обязанностями. Они и вправду пеклись о будущем государства, связывая его со своим собственным. Ну а эти думают только о себе и о своих привилегиях. Кто знает, возможно, если бы Тайлар обрел новую…