Огонь души (ЛП)

Если она сбежит, ей придется справиться с охранником. С большим мужчиной, дежурившим в темное время суток, ей ни за что не сладить, так что придется делать это днем, когда стоять на страже будет кто-то поменьше.
При условии, что у нее хватит сил. Но она этого не знала. У нее не было возможности проверить свои силы или навыки. Ни оружия, ни тренировок. Ничего, кроме этой комнаты.
Ее тело казалось совсем другим. Да, оно было меньше и к тому же слабее. Более того, Астрид чувствовала себя совсем другой. Ее руки и ноги, ее тело — все словно стало другим, словно кто-то заменил ее, пока она лежала на полу темной камеры.
Это была проблема куда более серьезная, чем мог решить ее все еще затуманенный и не совсем ясный разум.
Астрид тревожилась. Все было не так, как раньше. Она часто не понимала, что происходит, и все вокруг иногда казалось ей неправильным.
И к ней вернулся страх темноты. Она заставляла себя смотреть ему в лицо, терпеть его, лежать ночью в темноте и позволять созданиям тьмы расхаживать перед ее мысленным взором, но это было совсем не похоже на ту ночь в лесу, где ее ужас достиг своего предела, а затем исчез. Теперь же предела ему не было. Была только ее воля, отказывающаяся поддаваться страху. Но страх был здесь, и она презирала это.
Страх и слабость — вот что она знала теперь, и она презирала себя за это.
Дверь открылась, и Астрид отвернулась от окна. Вошла Эльфледа, неся сверток с одеждой и обувью. Каждые несколько дней она приносила одежду — и Астрид ее игнорировала.
Она не будет носить одежду их женщин. Тяжелые юбки, неудобные рукава, покрывало на волосах — нет уж. Пусть лучше она останется голой. Эти люди обращались со своими женщинами, как с рабынями, как с вьючными и племенными животными, и им придется убить ее, прежде чем она согласится на это. Или снова посадить ее в то темное место…
Дрожь, пробежавшая по телу, прервала эту мысль, и Астрид ударила себя кулаком в бедро. Ее сломали. Боги, так оно и было. После всего, что она пережила, им все же удалось сломать ее.
Потому что она наденет это проклятое платье и станет служить им, если они снова пригрозят посадить ее туда. Она могла бы противостоять смерти, но не этому. Только не сейчас.
Но пока они не начали ей угрожать, она будет стоять на своем. Они не давали ей мужскую одежду, поэтому она отказалась от одежды вообще.
Он не хотел давать ей мужскую одежду. Леофрик.
Если не считать туники, которую Астрид теперь носила, — он принес ее на следующий день после того, как сбил ее с ног и прижал к своей твердой плоти. Он принес ей тунику, и она согласилась ее надеть. Ей нужны были сапоги, бриджи и нагрудник. Или мягкая, тяжелая туника, как те, что носил Леофрик, сделанная из ткани более мягкой, чем шерсть, и более прочной, чем лен. Но она согласилась на белую льняную тунику.
Она заканчивалась на бедрах, а вырез был достаточно широк, чтобы позволять одежде спадать с плеч, когда Астрид двигалась, и это было совсем не то, чего она хотела. Она хотела быть одетой как настоящий воин. Но Леофрик, казалось, испытал облегчение, когда она согласилась надеть хотя бы мужскую рубашку.
И она почувствовала что-то странное в улыбке, которой он одарил ее, когда она натянула рубашку через голову. Она не осознала этого, но почти улыбнулась ему в ответ.
Это Леофрик делал ее слабой. Он спас ее от этого черного места. Он был с ней, пока ее кровь горела, а тело болело, и разум метался между реальностью и бредом. В те дни он был единственным человеком, который не пугал ее и не причинял боль.
Когда она видела его сейчас, — а он приходил каждый день, — какая-то часть ее снова пугалась темноты и уговаривала ее броситься в его объятия и снова почувствовать его руки.
Она никогда в жизни не бросалась в объятья мужчины.
Леофрик был нежным с ней — а Астрид уже забыла, что это такое. Он заставил ее чувствовать себя в безопасности, когда всем, что она помнила, были страх и боль. Она хотела снова почувствовать его нежность, хотела снова почувствовать себя в безопасности. Она хотела его.
 
Ей никогда не был нужен кто-то другой, чтобы успокоиться и перестать бояться, но теперь, казалось, только Леофрик мог подарить ей этот покой.
И она ненавидела его за это еще больше.
Эльфледа вошла в комнату, чтобы прибраться и забрать поднос с завтраком. Она ничего не сказала, потому что знала, что Астрид не станет ей отвечать. Она просто проверила ночной горшок, наполнился водой кувшин, взбила подушки, сменила один сверток одежды на другой, взяла поднос и вышла из комнаты.
Одинокая и безоружная, Астрид опустилась на стул и попыталась заставить свой затуманенный разум сосредоточиться на возможности побега.
— oOo~
Леофрик пришел после полуденной трапезы, и Астрид с отвращением отметила, как затрепетало ее сердце. Маленькое слабое существо, живущее у нее внутри, так сильно хотело подойти к нему.
Теперь она знала несколько слов из этого языка. Несколько. И эти несколько слов позволили ей кое-что понять. Теперь она знала, что Леофрик — сын короля.
Это означало, что он мог поместить ее в то черное место и забрать ее оттуда в любое время. Или оставить ее там на все то бесконечное время, что она там пробыла.
Это означало, что он убил ее друзей или приказал убить их, или был каким-то образом причастен к этому нападению.
Это означало, что он был ее врагом. Не только ее тюремщиком и хозяином, но и врагом на поле боя.
И все же ей хотелось улыбнуться, когда он вошел в ее комнату. В комнату, где ее держали под охраной. По его приказу.
Почему он держит ее здесь? Чего он хочет?
Он хочет, чтобы она служила ему? Но он не пытался взять ее, хотя, казалось, хотел этого — и Астрид почти ждала, что он возьмет ее в тот день, когда сбил ее с ног.
Он не пытался заставить ее работать, даже прибирать в комнате. Другие служанки убирали в комнате, приносили ей еду и обеспечивали ее всем необходимым. Весь день она только и делала, что сидела и пыталась найти способ снова сделать свое тело сильным.
Леофрик пытался только поговорить с ней. Каждый день — и Астрид знала, что он хочет научить ее своему языку. Она кое-чему научилась, да, вот только не собиралась учить его в ответ. Она не станет. Там, где можно не сдаваться, она не сдастся.
Она не встала, когда он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. На страже стоял маленький стражник — значит, была уже вторая половина дня.
Когда Леофрик вошел в комнату, стражник даже не обернулся.
Он подошел и сел в кресло напротив нее.
— Здравствуй.
Она молча посмотрела на него.
Его взгляд скользнул по ее голым ногам, и Астрид возненавидела чувство неловкости, которое ее охватило. Ее ноги были тощими и покрытыми шрамами, но это с ней сделали Леофрик и его отец, так что ей не за что было стыдиться. Стыдиться — нет, но злиться бы стоило. Ей следовало злиться на него за то, как она выглядит и что чувствует. Но сейчас Астрид чувствовала стыд. Эти шрамы она заработала не в бою, а в плену. Это были не следы силы, а отметины слабости — и Леофрик и его люди сделали ее такой.
Она не помнила, чтобы он когда-либо был в черном месте — она не видела его там до дня, когда он вынес ее оттуда — но тем не менее это был он, она знала. Он и его отец, король.
Но почему? Какую цель могла иметь их жестокость? Если только эта жестокость не была направлена на то, чтобы сделать ее их оружием.
Астрид пыталась обдумать такую возможность, но ее мозг никак не мог связать эти кусочки воедино. Она подумала о хнефатафле, об игре, в которую играла с Леифом, и о том, как он загонял ее в ловушку, обманывал ее, а потом нападал на ее короля.
 
Стратегия. Думай наперед. Нет, даже в лучшие дни у Астрид было плохо со стратегией. Она попыталась представить себе, что черное место было частью плана — и не смогла.
Леофрик заговорил с ней, произнося слова, которых она не понимала, но она услышала «отец», «брат» и «язык» и предположила, что он говорит ей, что хочет, чтобы она училась. Возможно, его отец хотел, чтобы она научилась их языку. И у него есть брат. Он сказал что-то о «времени», но она не знала, что именно.