Дитя любви

— Дела примет Эмилио.
— Что?! — дернулся тот. — Я не могу. Я… не все знаю.
— А давно пора. С сегодняшнего дня ты будешь работать на винограднике, изучать бизнес и добросовестно делать дело. Не нравится — выбирай себе любую другую профессию. Иначе скоро поймешь, что у тебя ни гроша за душой, и тоже начнешь подыскивать себе богатую партнершу. Вокруг полным-полно состоятельных вдов, которые будут счастливы взять себе племенного жеребца, — продолжил Рафаэль, уставший от всех этих пререканий и решивший слегка пошутить.
Но лицо Эмилио исказилось от скорби, превратившись в трагическую маску.
— Ладно, можешь подумать, — смягчился Рафаэль. — А пока замени меня на пару дней.
Эмилио смотрел на него с молчаливой мольбой.
Может, он все-таки имеет представление о том, что такое работа, подумал Рафаэль. Хорошо бы…
— Фердинанд поможет. Он расскажет тебе, что делать.
Увидев недоверчивое лицо племянника, он едва не рассмеялся.
— Ну, мне пора. Опаздываю в аэропорт.
— Ты закончил с нами? — трагическим голосом спросила Изабелла.
— На сегодня. Но не навсегда, мама, — мягко ответил он. — Я по-прежнему всех вас люблю.
— Мы постараемся исправиться, — пробормотала Изабелла.
— Хорошо. Я уверен, вы это сможете. Попробуй выяснить, что нужно для венчания в кафедральном соборе Барселоны. И составь список гостей. Мы с Алессандрой хотели бы, чтобы это произошло как можно скорее после нашего возвращения.
Он повернулся и вышел, оставив Изабеллу и Эмилио с раскрытыми ртами.
  
ГЛАВА 25
 
Алессандра ждала отца в приемной центрального лондонского офиса Роланда Гранта. Несмотря на то что деятельность Роланда охватывала весь мир и, по слухам, его компания имела многомиллионные обороты, размеры и оформление офиса были очень скромными.
Дожидаясь окончания встречи, Алессандра разглядывала висевшие на стенах плакаты с изображением знаменитостей. Здесь были представлены самые талантливые, известные и преуспевающие исполнители в мире: инструменталисты, певцы, танцоры и дирижеры. Их лица легко узнавал даже тот, кто никогда не интересовался классической музыкой.
Алессандра полюбовалась на последний плакат отца — увеличенное изображение с обложки недавно записанного «Мессии» Генделя. Резкая черно-белая фотография с наклонной нижней подсветкой придавала его лицу тяжелую скульптурность, подчеркивая резкость обтянутых кожей черт. Он напоминал ястреба: суровый, пугающе проницательный и вызывающий трепет. Алессандре впервые пришло в голову, что без этих качеств нет выдающейся личности.
Но отец никогда не был таким холодным и жестоким, каким представал на этом изображении. Видимо, подобный образ затрагивает душевные струны миллионов людей, заставляя покупать его записи.
Или это просто отражение вкусов рекламных агентов, с невеселым юмором подумала она. Харизма отца — их товар. Кто бы купил Генделя в исполнении Сола Ксавьера, если бы на обложке компакт-диска значились лишь имена композитора и исполнителя?
Улыбаясь про себя, она перешла к противоположной стене, на которой красовался огромный портрет Майкла Ольшака. Алессандра старалась не замечать его. Если бы беседа отца не затянулась, возможно, она сумела бы справиться с этой задачей.
Пытаясь отвлечься от мыслей о семье Савентосов и беременности матери, она стала пристально рассматривать лицо, черты которого разительно отличались от отцовских. Портрет был солнечный: кремово-янтарный фон подчеркивал поразительную красоту бронзово-рыжих волос. У Майкла были широкая искренняя улыбка, львиная грива и решительные голубые глаза. Легкий в общении, дружелюбный, смешливый… Не красив, но страшно обаятелен.
— Не мой тип, — пробормотала Алессандра, но все же вынуждена была признать, что чарам такого мужчины противостоять трудно.
Сол вышел из кабинета Роланда.
— Дорогая! — окликнул он дочь. Алессандра обернулась порывисто и виновато, как будто ее застали на месте преступления. — Извини, что заставил тебя ждать. — Он взял ее за руку. — Ты же знаешь, как иметь дело с Роландом. Он просто не умеет умолкать вовремя!
 
Роланд, вышедший следом, добродушно рассмеялся.
— Если бы я научился молчать, то уже давно сидел бы на пенсии где-нибудь в пригороде. Как дела, Алессандра?
— Все хорошо, спасибо.
— Вот и чудно. — Он взял ее руку и долго не отпускал. — Помни, что мне всегда нужны хорошие пианисты. Я давно не слышал твою игру, но помню, что это было замечательно.
Алессандра благодарно улыбнулась.
— Спасибо, Роланд. Я это запомню. Только едва ли когда-нибудь буду концертировать. Дайте мне лошадь, и я справлюсь с шестифутовыми барьерами на глазах у тысяч зрителей. А вот Альберт-холл пугает меня до смерти. Нет уж!
Сол усмехнулся и вывел ее на улицу.
— Ну что, идем в «Ритц»?
— Нет. Хочу в темный винный бар.
— Отлично. Пошли.
Алессандре хотелось выпалить: «Папа, я знаю, что мама беременна. Я чуть с ума не сошла от ревности, когда поняла это. Как она может? Ведь ей за сорок и у нее уже есть ребенок! Это неправильно! Нечестно! Просто стыдно!»
Но она сдержала себя так же, как несколько часов назад, во время прогулки по саду.
— Мама! — воскликнула Алессандра, остановившись так резко, что под каблуками заскрипела трава.
— Что, догадалась? — с вымученной улыбкой спросила Тэра.
— Для этого достаточно было раскрыть глаза! Ох, мама!
— Дорогая, по-твоему, это плохо?
— Да… то есть, нет. — Алессандра взглянула на мать. — Ты рада?
Тэра вздохнула.
— Сама не знаю. Еще не очнулась от шока.
«Алессандра молчала. Сначала она была сбита с толку, затем ощутила неуверенность, а под конец — страшную зависть.
— Мне очень жаль, что эта новость свалилась на тебя вдобавок ко всем остальным неприятностям. Особенно в свете того, о чем мы только что говорили, — сказала Тэра.
Алессандра вздохнула.
— Послушай, дорогая, тебе еще рано волноваться, — мягко промолвила мать. — Ты переживаешь сильный стресс, а это очень влияет на гормоны.
— Не надо, мама! — резко прервала ее Алессандра. — Не надо притворяться, что все в порядке! Не говори мне, что я не должна волноваться. Потому что я схожу с ума от беспокойства и ничего не могу с этим поделать. Как будто можно приказать пальцу не кровоточить, когда порежешься.
Тэра обняла дочь за плечи и бережно стиснула.
— Когда ты меня зачала? — прямо спросила Алессандра. — С какого раза?
О Боже, подумала Тэра.
— С первого.
Дочь опустила голову.
— Спасибо, что сказала правду. Это только подтверждает мои страхи!
— Если ты так волнуешься, сходи к врачу. Что, в Испании нет гинекологов? Тогда отправляйся к моему. Дать телефон?
— Какой у тебя срок? — ничего не слыша, спросила Алессандра и подумала, что это самый абсурдный разговор в ее жизни.
— Шестнадцать недель. Может быть, немного больше.
— Но ты так осунулась и похудела… не считая этого. — Алессандра покосилась на живот матери, выглядевший насмешливым укором.
— Так было всегда. Когда я носила тебя, у меня выпирали кости.
— Надеюсь, у тебя все будет в порядке, — в порыве тревоги за мать пробормотала Алессандра. — Без осложнений.
Она искренне желала этого. Но когда Тэра слегка успокоилась, в Алессандре проснулось любопытство. Интересно, папа знает? — думала она. А Майкл Ольшак? А потом ей пришло в голову такое, что самой стало стыдно…
— Сюда, — сказал Сол и помог дочери спуститься по ступенькам.
— Холодно! — заметила Алессандра, оглядывая освещенный свечами бар с кирпичными стенами и дубовыми полированными столами.
— Ты имеешь в виду температуру или здешнюю атмосферу? — спросил Сол, придвигая ей стул.
— Последнее. В Англии всюду царит атмосфера холодного благоразумия. — Она взяла меню в виде дощечки с надписью мелом.