На крючке (ЛП)

— Романтично.
Я оборачиваюсь на голос, Сми вальсирует в комнату.
— Да, ну, можно сказать, что я перевернул новый лист, — я одариваю его натянутой улыбкой.
Его глаза сверкают, когда он делает шаг ко мне, его голова наклоняется, когда он рассматривает меня.
— Ты действительно заботишься о ней, не так ли?
Моя грудь вздрагивает, но я киваю. Я не из тех, кто говорит о своих эмоциях открыто, но я думаю, что это довольно очевидно, что я чувствую, особенно когда мы здесь, в моем доме. Нет смысла пытаться отрицать это.
— Она стала играть первостепенную роль в моем счастье.
— Хм, — Сми останавливается перед букетом, наклоняется, чтобы понюхать розы. — Ну, — вздыхает он, выпрямляясь. — Я долго ждал, пока ты приведешь кого-нибудь сюда.
Мои брови поднимаются.
— Оу?
Он усмехается.
— Чтобы увидеть тебя счастливым, я имею в виду.
Расстегнув пиджак, я снимаю его и кладу на спинку одного из кухонных барных стульев.
— Честно говоря, я не знаю, что с собой делать, — я провожу рукой по волосам. — Мы начали не с лучшей ноты.
Сми смеётся.
— Иногда, босс, нужно быть терпеливым и позволить всему идти своим чередом.
Я потираю челюсть, кивая на его слова.
— Она здесь? — спрашиваю я.
Он наклоняет голову в сторону спальни.
— Я не думаю, что она уходила за весь день.
Желание увидеть ее слишком сильное, чтобы сопротивляться, поэтому я поднимаюсь, останавливаясь перед выходом в коридор.
— Сми, — говорю я.
— Да, сэр?
— Ты хороший человек. И я ценю все, что ты делаешь. Я уверен, что говорю тебе это недостаточно часто.
Он склоняет голову, и я иду к женщине, которая стала центром моей вселенной.
41. ВЕНДИ
Я струсила и не пошла в «Ванильный стручок», не желая встречаться лицом к лицу с сердитой, откровенной Энджи. Если судить по ее сообщениям, она не очень-то довольна мной, полагая, что я не пришла и исчезла, решив, что деньги мне не нужны. Поэтому я пошла по пути трусости и послала ей сообщение. Она не ответила.
Не то чтобы я винила ее, с ее точки зрения, кажется, что я — пустое место, временное приспособление, оставляющее их всех на произвол судьбы. И, возможно, это к лучшему, что я позволяю им помнить меня такой. Я не уверена, что смогу придумать оправдание своему исчезновению, кроме правды. Почему-то я не думаю, что явиться и сказать им, что меня держали в заложниках, но все в порядке, потому что я думаю, что влюблена в похитителя, будет хорошо.
Я причитаю, закатываю глаза и откидываюсь на спинку кровати Джеймса, смеясь при воспоминании об одном из первых разговоров, которые мы вели здесь. Шутка о стокгольмском синдроме, из всех вещей. Поговорим об иронии.
Хихиканье вырывается из меня как раз в тот момент, когда открывается дверь и входит Джеймс, его глаза впалые и уставшие.
— Что смешного, красавица? — спрашивает он, присаживаясь рядом со мной на кровать. Он протягивает руку, проводя пальцем под моими глазами, и мои внутренности тают как масло от его слов и прикосновений.
Я усмехаюсь.
— Я просто думаю о том, как впервые проснулась здесь, ты помнишь?
Он наклоняется, касаясь своими губами моих.
— Я помню каждый момент между нами, дорогая.
— Ну… разве не забавно, что мы говорили о хороших похитителях, а потом ты превратился в Крюка со мной и сделал это?
Он поднимает бровь.
Я снова смеюсь.
— Я просто говорю, — моя рука взлетает вверх. — Это забавно, если об этом подумать
Он наклоняет голову.
— Ты в порядке?
Вздохнув, я прислоняюсь к подушкам.
— Я в порядке. Просто пытаюсь найти немного юмора в нашем не совсем идеальном начале. Какая история для внуков, а?
Его глаза вспыхивают, и я понимаю, что я только что сказала, моя грудь вздымается.
 
— Не то чтобы я думала, что у нас будут дети или что у них будут дети. Это просто фраза, правда. Я знаю, что мы все еще супер-новички, хотя технически мы живем вместе, не так ли?
Улыбка появляется на его лице, и он встает, снимает свой костюм и забирается на кровать, нависая надо мной.
— Я не уверен, что когда-либо слышал, чтобы ты тараторила раньше, дорогая.
Я откидываюсь назад, его тело ложится на мое.
— Для протокола, — он опускает голову вниз, кончики его волос щекочут мою шею, когда он прижимает поцелуи к моей коже. — Я бы отдал тебе весь мир. Тебе нужно только попросить. Ты хочешь детей? Договорились, — он прижимается губами к моей челюсти. Мой живот напрягается. — Ты хочешь остаться здесь и больше никогда не работать? — ещё один поцелуй, на этот раз прямо под моим ухом. — Договорились.
Моя сердце трепещет, тепло распространяется по мне.
— Ты хочешь посмотреть, как горит мир?
— Дай угадаю, ты подожжешь его? — спрашиваю я.
Он хихикает, звук вибрирует во мне и оседает в моих костях.
— Нет, дорогая. Я дам тебе спички и буду стоять у тебя за спиной, наблюдая, как ты становишься королевой пепла.
Мое дыхание замирает от его слов. От того, что он действительно говорит. И это, каким бы нездоровым это ни казалось, ударяет меня в центр груди, заставляя тепло распространяться с каждым ударом моего сердца.
Потому что Джеймс видит во мне равную себе. Как человека, достойного стоять рядом с ним.
Его губы встречаются с моими, и я погружаюсь в поцелуй, полностью отдаваясь, принимая, что это то, чего я хочу.
Все его глубокие, темные и слегка нездоровые части. Я выбираю каждую из них.
Я выбираю его.
Он задирает вверх мою безразмерную рубашку — еще одну его рубашку, которую я надела, — его пальцы погружаются между моих ног, и он стонет, когда встречает обнаженную кожу. Я притягиваю его лицо к своему, смотрю в его глаза, вглядываясь в белые линии, проходящие через лазурную синеву. Наклонившись, я целую его.
Он стонет, спускает свои боксеры, его пальцы перебирают мои складки.
— Я запланировал ужин, но мне кажется, что я заслуживаю угощение.
Мой желудок подпрыгивает, тело загорается от тепла, любви и принятия.
Я перестала бороться с ним.
Может, Джеймс и не герой, но даже злодеи могут чувствовать. И ты не можешь выбирать, кого любить.
Он обхватывает свой член, проводя кончиком вверх и вниз по моему входу, удовольствие пробирается по моей телу.
— Ты такая хорошая девочка, готовая и ждущая принять мой член, — шепчет он мне на ухо.
Бабочки летают по моему животу и поднимаются в грудь, мои бедра поднимаются, чтобы заставить его войти в меня, отчаянно желая почувствовать, как он заполняет меня так, как может только он.
— Джеймс, пожалуйста, — умоляю я.
Он проводит головкой по моим чувствительным нервам, пока мои ноги не начинают дрожать, и только тогда он опускается к моему отверстию и проникает в меня полностью. Он откидывается назад, его бедра оказываются вровень с моими, и он срывает с себя нижнюю майку, его покрытое шрамами тело нависает надо мной.
— Ты прекрасен, — задыхаюсь я, когда он выходит и снова входит в меня.
Он ухмыляется.
— Правда?
— Да, — моё сердце замирает в груди, и моя рука тянется вверх, чтобы провести по его челюсти. — Ты темный, угрюмый и загадочный. Но красивый.
Наклонившись, он засасывает мой язык в рот и задает устойчивый темп, мои стенки сжимаются вокруг его члена, как будто мое тело хочет его ближе. Хочет, чтобы он был глубже. Его губы отрываются от моих, его рука обхватывает мое горло так, как он знает, что я люблю.
— Дорогая, если я — тьма, то ты — звезды.
А потом он сжимает меня, перекрывая доступ воздуха, и через мгновение мое зрение становится нечетким. Мои руки впиваются в его лопатки, ногти впиваются в его кожу, когда я поддаюсь жжению в легких, моя грудь затягивается с каждой секундой, когда я нахожусь на грани сознания. Я взрываюсь, мое зрение чернеет, голова становится туманной, а мои стенки сжимаются вокруг его члена. Эйфория обжигает мою кожу.