Сферы влияния (СИ)

Гермиона вернула кольцо обратно, спрятала цепочку в карман и аппарировала домой.
Конечно, её уже ждали — двое авроров, которых она знала только в лицо, а не по именам, умело и достаточно деликатно снимали сеть защитных заклинаний. — Не стоит, — окликнула их Гермиона. — Я здесь.
Оба аврора тут же бросили свое занятие и взяли её под прицел палочек. — Мисс Грейнджер, — сказал тот, что моложе, — мне жаль, но у нас ордер на ваш арест, подписанный малым советом Визенгамота.
Аврорам было лет по двадцать пять. Для них Гермиона была не только и не столько признанным учёным с мировым именем, сколько героиней Той войны, подругой Гарри Поттера. Так что сожаление было искренним.
Окклюметный щит-океан пока не пропал, поэтому Гермиона совершенно спокойно, не испытав даже намёка на страх, протянула волшебную палочку. Её убрал в специальную кобуру тот, который пока молчал.
Так как она пока была только обвиняемой, а не преступницей, её не заковывали в кандалы — просто аппарировали в Министерство, придерживая за запястья. По Атриуму и коридорам, полным нервных, взбудораженных сотрудников, прошли, не привлекая внимания — со стороны Гермиона пока не походила на арестантку. — Мисс, вас до суда будут содержать в камере в аврорате, — сообщил тот же аврор, которому было жаль ее арестовывать. — Она вполне комфортабельна, заверяю вас.
Гермиона это знала. Это была одна из тех камер, в которую когда-то помещали Шерлока, где позднее держали множество подозреваемых, где до недавнего времени жил безымянный Джон Смит.
У дверей камеры дежурил ещё один аврор, он привычным движением провёл сверху вниз палочкой, проверяя, нет ли у Гермионы при себе оружия или зелий, а потом снял запирающие чары.
Дверь распахнулась, Гермиона прошла внутрь — и за её спиной задвинулась стена. Изнутри — белоснежная. Снаружи — прозрачная.
Примечания: 1. Израильский паспорт «Даркон» — очень удобная штука, он дает право на безвизовый въезд примерно в 150 стран. Если сбегаешь — самое то.
  
Глава двадцать девятая
 
— Гермиона Джейн Грейнджер, — в огромном зале суда голос председателя, старичка малого Визенгамота, разносился равномерно, чуть гулко и совсем без эха, — вы стоите перед Визенгамотом, верховным судом магической Британии. Вы осознаёте это? — Осознаю, — она сидела в кресле посреди зала, живые цепи тихо, почти неслышно покачивались, свисая с ручек, и Гермиона пальцами ощущала их лёгкую вибрацию.
Людей было много — полный состав Визенгамота, наблюдатели от Международной Конфедерации Магов, сторонние эксперты, авроры, пресса. Самый интересный процесс уже прошёл — бывший министр магии Кингсли Шеклболт признался в осознанном, регулярном и намеренном нарушении Статута о Секретности, подтвердил желание провести интеграцию с миром магглов и, по итогам слушания, был осуждён на три года Азкабана и три года домашнего ареста. Также ему навсегда запретили занимать руководящие должности, преподавать и работать в структуре Министерства Магии. Но и дело Гермионы вызывало интерес — по старой памяти, как и всё, что так или иначе связано с Гарри Поттером и прошлой войной.
Пульс гулко стучал в ушах, во рту горчило, но Гермиона была спокойна — кажется, уже ничто не могло её напугать или выбить из равновесия, ничто не могло потрясти. Она была готова ко всему, включая перелом палочки, Азкабан, ссылку.
Это спокойствие пришло не сразу, разумеется. Сначала, немного выйдя из прострации и придя в себя в камере предварительного заключения, она расплакалась — глупо, по девчачьи, размазывая по щекам сопли и слёзы и отчаянно жалея себя. В голове набатом била мысль: «За что?». Почему именно она? Почему всё это досталось ей?
Потом слёзы закончились, здравый смысл взял верх над эмоциональностью, и Гермиона сумела хотя бы внешне успокоиться, но внутри её трясло от страха и напряжения. Спасение Шерлока, уничтожение воспоминаний Майкрофта, общение с Гарри и его непростые признания, потом арест — всё это тяжело было даже осознать.
 
До вечера она приходила в себя, немного поспала, но не прикоснулась к хорошо сервированному обеду, доставленному домовыми эльфами. А около десяти — часы в камере были — к ней пришёл профессор Вагнер.
Он словно похудел и уменьшился за день, лысина ярко блестела от пота, морщины вокруг глаз стали глубже и темней. Он пожевал губами, пощелкал пальцами и только после этого спросил: — Как же вы так, дорогая моя?
Гермиона не ответила, но улыбнулась профессору максимально бодро. Не хотелось даже думать о том, что он сейчас чувствовал. Она была его гордостью, его студенткой, потом лаборанткой, ещё позднее — коллегой.
— Как же вы? — повторил он, огляделся и неловко пристроился на деревянном табурете из светлого дерева. — Зачем вы в это впутались?
Гермиона опустила голову со стыдом. — Я впуталась ещё в детстве. А потом просто не нашла, — она кашлянула, прочищая горло, — не нашла сил уйти. Мне это показалось нечестным.
Вагнер постучал носком запыленного ботинка по полу. — Зачем же так? — конечно, он и не ждал ответа, и заметил: — Вас будут судить, моя дорогая. Я, конечно, ходатайствовал за вас, и целитель Ойстерман написал прошение. Он читал вашу статью о лечении маниакальных расстройств методом глубокого погружения в память пациента. Да, сильная работа, такой потенциал… — Как вы вошли, профессор?
Он оглянулся с удивлением: — Я же эксперт-менталист, у меня допуски. На время расследования я у вас в Министерстве как дома. Эх, — он махнул рукой. — Почему вы не пришли ко мне? Я бы вам контракт с лабораторией сделал, никакой суд бы не призвал. — У меня было приглашение от МАКУСА, — прошептала Гермиона. — Пришло несколько дней назад. Работа в штате, в исследовательском центре, полная секретность.
Вагнер выдохнул сквозь сжатые зубы — свистяще, тяжело, и пробормотал: — Британцы с честной игрой, какие же вы сложные. — Что меня ждёт, профессор?
Вагнер привычно промокнул лицо платочком, скомкал его, спрятал обратно в карман пиджака и только после этого сказал: — Пока никто не знает, большинство членов Конфедерации настроены очень решительно, и вашему Визенгамоту придётся учитывать их требования.
Гермиона ощутила лёгкое прикосновение к сознанию и подавила желание закрыться щитом. Все нужные воспоминания уже были надёжно спрятаны в таких тайниках, до которых даже Вагнер не доберётся, а обязательного сканирования ей не избежать. Перед глазами калейдоскопом закрутились воспоминания. Вагнер работал профессионально, не задевая почти ничего личного (разве что пару раз мелькнула её гостиная в Дувре), только связи с маггловским миром, разговоры с Кингсли, работу с Бруком. Вагнер просмотрел и самоубийство Брука на крыше, и гибель Шерлока — это воспоминание было нечётким, Гермиона смотрела на то, как он летит с крыши, сквозь слёзы и едва осознавала, что видит. Последним был разговор в кабинете Майкрофта Холмса, дрожащая палочка в руках и тот самый «Обливиэйт». — Ваш министр намеренно втянул вас в историю, дорогая, — проговорил наконец профессор. — Скверно, скверно.
Это слово — «скверно» — профессор тогда повторил еще несколько раз, дважды покачал головой и ушёл, прекрасно понимая, что сделать ничего нельзя, да и не нужно.
Следствие шло два месяца. Два месяца одиночества в камере с белоснежными стенами. Почти отдых: сколько угодно книг, три раза в день — качественная и вкусная еда, и только изредка — допросы. Допрашивали её мягко и вежливо — и как героиню войны, и как незаменимого помощника Аврората и ДМП.
 
Гермиона больше не плакала и постепенно пришла к тому блаженному состоянию покоя, в котором и отправилась в зал суда. Она не боялась наказания — она его желала. На её совести было много преступлений, из которых разглашение тайны магического мира — далеко не самое тяжёлое. Она убила человека. Кровь Рудольфа Холмса была на её руках. Но даже если списать ту смерть на политическую необходимость или даже несчастный случай — разве то, что она сотворила с родителями, не заслуживает кары? Разве смерть Рона — не её вина? И разве не она нарушила клятву самой себе, забрав у Холмса воспоминания?