Заступа

– Кирька, останешься при лошадях, – шепотом велел Фрол.
– Будет исполнено, – здоровенный жандарм послушно кивнул.
– Не советую, если, конечно, не хочешь увальня в могилу загнать, – воспротивился Рух. – Разделяться – гиблое дело. Все за мной, поглядывайте за спину и по сторонам.
Крохотный отряд втянулся в примороженные, усыпанные инеем заросли. Тишина стояла жуткая, гробовая. Только вдалеке выстукивал дятел: «Тук-тук, тук-тук. Всякий мертвый будет тут». Скоро у Бучилы от пристального вглядывания разболелись глаза. Едва заметная тропка вилась среди заросших чахлым малинником буреломов. Позади напряженно сопели и шмыгали носами горе-охотнички. Ельник поредел и сменился высоченными соснами, стали попадаться свежие пни и кучи хвороста в человеческий рост. Близилась вырубка…
Рух настороженно замер на краю широкой прогалины. По другую сторону горбом дыбилась крыша землянки с распахнутой дверью. Рядом кострище, обложенное камнями, с опрокинутым в угли артельным котлом и колода с воткнутым топором. Тишь да благодать, если бы не одно но. На поляне шло кровавое пиршество. Троица крулаканов рвала мертвецов, воя, рыча, огрызаясь и топорща друг на дружку костяные гребни, идущие вдоль спины до хвоста. Ну конечно, как же без вас, а говорят, повывелись такие падлища в наших лесах… Приземистые, похожие на обросших куцым мехом ящеров, горбатые твари со впалыми брюхами и выпиравшими ребрами пожирали трупы сгинувших лесорубов. Бучила жестом приказал своим орлам рассредоточится. Крулаканы нечисть опасная, жрут гнилятину в основном, но и живинкой не брезгуют. Надо только их шугануть…
– В бошки бейте, – прошептал Рух, тщательно прицелился и пальнул. Самый крупный крулакан, с белесыми полосами на шкуре, качнулся на подкосившихся лапах и ткнулся зубастой мордой в еду. Бахнули мушкеты жандармов. С такого расстояния хер промахнешься. Эти придурки сумели. Первая пуля отшвырнула крулакана прочь, вторая с противным свистом улетела в заросли, сбив с веток наледь и мох. Раненая тварь покатилась по земле и вскочила, оглушительно завизжав.
Рух уже бежал на поляну, выхватывая пистоли и что есть мочи оря. Крулакан сиганул навстречу, и Бучила выстрелил навскидку. Оскаленная морда взорвалась облаком зеленой крови, тяжеленная туша полетела кубарем и остановилась, суча когтями по опавшей хвое. Раненная мушкетной пулей тварь попыталась сбежать, припадая на левую лапу, но не тут-то было. Несчастного крулакана в полном составе нагнала доблестная нелюдовская полиция и принялась клятовать по чем попало в три палаша. Чудище крутилось и выло, пока не издохло, порубленное в куски.
– Вот так, суки! – победно крикнул Бучила и замер, вдруг почувствовав, как в спину пахнул падальный смрад. Он успел обернуться, когда взявшийся хер знает откуда поджарый, ободранный крулакан сиганул с крыши землянки. Длинное, с морщинистым голым брюхом тело распласталось в прыжке. «Доорался, идиотина?» – успел подумать Бучила, отбрасывая бесполезные пистоли и пытаясь выпутать из-под шубы верный тесак. Да разве успеешь…
Время словно остановилось и загустело, загнутые когти тускло блестели, клыкастая харя ощерилась… Щелкнуло. В правом боку твари вырос арбалетный болт, крулакана сбило с траектории, и вонючая туша задела Руха только плечом. Будто попал пол коня. Бучила отлетел и шмякнулся оземь, сминая траву. Хрустнули кости. Тут же вскочил, но все было кончено. Чудище клацало челюстью, пытаясь вырвать стрелу, засевшую по самое оперение, корчась и утробно визжа. Саженях в десяти от издыхающей твари с обычным хмурым видом стоял Силантий, держа на весу разряженный самострел. Крулакан выгнулся дугой и затих.
– Вот зачем? – фыркнул Бучила. Его потрясывало, руки не слушались. – Я б и сам тварищу угомонил.
– Сам так сам, – пожал плечами Силантий. – Помочь я хотел.
– Помощничек, душу ети, – проворчал Рух. Надо же, докатился: я, я, победитель чудовищ, мне все нипочем, и так обосраться. Крестьянин от неприятностей спас. Стыдища какая.
– Живой, Заступа? – чертом подскочил Фрол.
 
– Шутить изволите, ваше приставчество? – хохотнул Бучила. – Ты где живого вурдалака видал?
Было крайне приятно – беспокоится Фрол, переживает.
– Да я не про это, – смешался Якунин.
– Да живой, живой, хер ли мне будет? – Бучила, уже забыв про схватку, устремился к обезглавленным людям. Вернее, к тому, что осталось. Лесорубов было четверо, погибли все вместе возле землянки. Может, щи хлебали, а может, с работы только пришли, кто теперь разберет? Да и не важно это уже. Голодные крулаканы безнадежно испортили мертвецов, превратив тела в месиво из плоти и обломков костей. Зря, видать, перлись в такую-то даль…
– Заступа, – едва слышно позвал Фрол. – Заступа.
– Ну чего? – передернулся Рух.
– Туда глянь.
Бучила скосил глаза в указанном направлении и вполголоса выматерился. На краю поляны, саженях в двадцати от землянки, чаща породила стаю волков. Десятка полтора, а то и больше серых убийц во главе со здоровенным матерым волчарой, в холке высотой чуть не с теленка и седой мордой, покрытой старыми шрамами.
– Не дергайтесь, – прошипел своим Бучила, лихорадочно раздумывая, как дальше быть. Оружие перезарядить не успели, пугануть зверух не получится. Крулаканов удачно взяли врасплох, на чистом везении, а здесь такого не будет. Если набросятся, клочки по закоулочкам полетят. А эти набросятся, к гадалке не ходи, на запах крови пришли. Ждали, пока нечисть отвалит, а на людей обязательно нападут. Один отвлечет, двое зайдут со спины, и тогда все: если упадешь, встанешь уже перед ангелом. Ну или бесом, тут уж как кому повезет.
Вожак ощетинился и зарычал, сделав короткий уверенный шаг. Остальные, как по команде, рассыпались полукольцом. Рух замер, крепко вцепившись в рукоять тесака.
Волчара сделал еще один шаг и застыл, словно наткнувшись на прозрачную стену, черный нос с шумом потянул ледяной воздух. Вожак обескураженно тряхнул головой, попятился и прыжком унесся с поляны. Остальные тенями исчезли следом за ним. Были и пропали, будто морок ветром сдуло.
– Уф, это было напряженно, – выдохнул Фрол. – Думал, порвут.
– Невкусные мы, или от Мишки воняет больно уж гадостно, – отозвался Бучила. – А может, почуяли что. – Он недобро покосился на заросли. – Заканчиваем тут, грузим мертвяков – и ходу.
– Не нравится мне тут, – пробурчал Силантий, успевший заложить в самострел новый болт.
– Мне, братец мой, вообще на этом свете не нравится, – усмехнулся Бучила и вдруг увидел кое-что интересное. В кулаке одного из мертвых лесорубов были зажаты черные волосы. Не волосы, шерсть. Окоченевшие пальцы пришлось разжимать ножом, нещадно кромсая застывшую плоть. Шерсть была длинная, жесткая, гладкая. Рух принюхался. Пахло мускусом, кровью, морозом и прелым листом. Теплым логовом, лунной ночью и упоением загонной охоты. Этот запах, будь он не ладен, не спутать ни с чем.
– Уходим, быстро, – отрывисто приказал Бучила. И лес шумел тревожно и угрожающе. «Быть беде, быть беде», – выстукивал дятел.
От белобокой печки волнами струилось тепло, уютно потрескивали уголья, под лавкой мурлыкала кошка. В избу семейства Клюевых Рух приперся незваным. Хозяин, Петр Клюев, встретил приветливо, уважительно, без особого страха. Хозяйка, Катерина, плакать взялась ни с того ни с сего, едва успокоили. Оно и понятно, горе большое пришло. Дочка Наташка, надежда и опора, металась в бреду на кровати, плакала, комкая одеяла и простыни. Ночная рубаха намокла, щеки ввалились, вокруг глаз залегла черная тень, сквозь повязки на руках проступила свежая кровь.
– Лекарь чего говорит? – нарушил молчание Рух.
– Говорит, поранена страсть, – всхлипнула мать. – Руки и спина располосованы до кости. Истерзана вся. Ноги обморозила, два пальца обрезал дохтур-то наш. Не померла, и ладно, слава Богу.
– Головой еще, видать, тронулась, – буркнул отец. – Хотя и немудрено. Дитя малое, а такую страсть испытать. После обеда в себя пришла, нас с мамкой не узнает, заорала с подвывом, задергалась. Под кровать забилась, не вытащить. Как будто света белого испугалась. Кое-как скрутил, так она меня за щеку тяпнула. – Петр ткнул пальцем в округлый след от зубов. – Микстурой, что доктор оставил, напоили силком, только тогда унялась.