Исцеление любовью

Она остановилась у очага.
– А почему огонь догорает?
– Все новые слуги ушли. Никто не желает работать в замке с привидениями, скелетами и прочими ужасами.
– А-а. – Она подбросила в очаг дров и принялась орудовать кочергой. – А где Дункан?
– Я отправил его в деревенский паб, – объяснил Рэнсом. – Ему необходимо выпить, а в одиночку он не пьет.
– Ему и незачем. Он мог бы выпить вместе с тобой.
– А вот я как раз предпочитаю пить в одиночку. – Рэнсом отпил еще один глоток. Обжигающая, землисто-пряная жидкость скатилась в желудок. – Почему ты не осталась у викария вместе с мисс Пелэм?
– Она звала меня, но я отказалась.
– Всего три часа назад мы нашли в тайнике мертвеца. И даже провели в тесном соседстве с ним несколько минут. Неужели тебе не страшно остаться здесь сегодня?
– Конечно, страшно, – ответила она. – Мне всегда страшно, каждую ночь. Ты ведь уже знаешь. Но здесь мой дом. Я слишком долго ждала, когда у меня будет свой дом, чтобы убегать при первой же… ну, если уж говорить начистоту, при третьей или четвертой неприятности.
Она придвинула стул ближе и села.
– И если уж говорить совсем откровенно, я вернулась по еще одной причине. – Ее голос смягчился. – Я беспокоилась. Мне не хотелось оставлять тебя одного.
Боже милостивый. Как этой женщине, которая видит весь остальной мир сквозь радужную дымку волшебных сказок, удается с орлиной зоркостью замечать слабости единственного человека – его, Рэнсома? Какими бы ничтожными ни были эти изъяны, как бы он ни старался скрыть их, она ухитряется высмотреть его уязвимые места и вцепиться в них когтями.
Стул Иззи стоял совсем рядом с его стулом.
– Когда мы нашли останки того бедняги… – Рэнсом почувствовал, как она содрогнулась. – Все мы были шокированы. Но ты, кажется, больше всех.
Так и есть. Находка и вправду потрясла его. Он наклонился вперед, свесил голову. Через двести лет вот так могли найти его самого. Как бесполезную, всеми забытую груду костей.
– Знаешь, Гуднайт, ты расстроила все мои планы.
– Все сразу? – уточнила она. – Правда? Таким достижением можно гордиться.
– Не задирай нос. Расстраивать-то было почти нечего. В сущности, план был единственный – оставаться здесь, в замке, пока я не обращусь в прах. – Он снова выпрямился и провел ладонью по волосам. – И тут появилась ты.
– Только не говори, что тебе снова захотелось жить и все это благодаря мне. – Зашуршал шелк: Иззи поудобнее устроилась на стуле. – Ты сам на себя не похож.
– Ради бога, только давай без этого!
– Без чего?
– Без улыбок.
– Как ты догадался, что я улыбаюсь?
– Услышал. Нет, черт возьми, почувствовал! Они теплые, приятные и… – Он скривился. – Тьфу.
Она издала воркующий смешок.
– О, Рэнсом!..
– Час от часу не легче. – Он поднял плечи так, словно хотел зажать ими уши. – Теперь понимаешь, почему ты все испортила? Если нет, так спроси того малого, которого мы нашли в тайнике. На протяжении веков человек не мог найти места лучше, чем замок Гостли, чтобы зачахнуть и отдать концы. А теперь – нет. Теперь здесь драпировки и званые ужины. Это невыносимо.
– Может быть, – осторожно произнесла Иззи, – это значит, что тебе следует вернуться в Лондон. В мир живых.
Он покачал головой. Вернуться – ради чего? В Лондоне его никто не ждет.
У него нет настоящих друзей. Он никогда не хотел их. Он – герцог Ротбери, один из самых знатных и богатых людей в Англии. Ему незачем лебезить перед кем бы то ни было, а всякую попытку лебезить перед ним он воспринимал с подозрением. Таким людям скорее всего что-то требовалось от него.
Что же до врагов… в юности он коллекционировал врагов, как мальчишка – красивые камушки. Когда его ненавидели, по крайней мере он знал, что честно заслужил эту ненависть. Однако ему казалось, что ни один враг не в силах причинить ему вред. Он был неуязвим.
Вплоть до того момента, когда выяснилось, что он ошибался.
Черт бы побрал его слепоту. Из всех возможных ран ему досталась та, от которой нельзя исцелиться. Если бы он лишился руки, он вполне мог обойтись без нее. И без ноги, если уж на то пошло. И даже без обеих ног. Но если зрение не вернется к нему, в делах ему никак не обойтись без посторонней помощи. Он стал пленником собственного юношеского высокомерия. Остался совсем один, и у него нет близких людей, которым он мог бы довериться.
 
«Нет, – нехотя поправил он себя, – сейчас это уже не так».
Сегодня вечером он не одинок. Он не мог припомнить, случалось ли ему за всю свою жизнь острее чувствовать присутствие женщины. Эти ощущения были невероятно сильны и болезненны. Иззи словно убивала его сотней почти незаметных способов.
От огня, который она развела, веяло в его сторону теплом, и каждая волна была пропитана ее запахом. Дымом и травами. Ее близость влекла его.
Он слышал, как она выбирает шпильки из волос: одна за другой эти мелкие металлические вещицы ложились на приставной столик. И каждый тихий стук отдавался у него в ушах громовым раскатом.
Потом Иззи издала легкий, почти неслышный вздох. Но этот звук показался ему подобным реву урагана, выворачивающего с корнем деревья.
Он прекрасно сознавал всю ироничность ситуации.
Кроме них двоих, в замке больше никого нет. Он навеселе, а она более чем уязвима. Самое время привести в исполнение свои коварные планы. Продолжить осаду девственной крепости. Безжалостно пробить брешь в ее запретах. Урвать час-другой запретных наслаждений, а потом неопровержимо доказать: романтика и любовь – иллюзии, которым так охотно поддаются люди, а счастливых финалов попросту не бывает. По крайней мере в этом замке и с таким человеком, как он.
Вот только в его замыслах имелся один изъян.
Иззи слишком нравилась ему, чтобы привести этот план в исполнение.
– Тебе пора ложиться, – мрачно объявил он. – Прямо сейчас.
– Да. – Она зевнула. – Пожалуй, уже пора.
Но она ушла не сразу. Сперва девушка поднялась со своего места и прошлась по залу. Он думал было, что она отошла за подсвечником с зажженной свечой. Но с этим пустяковым делом она должна была справиться гораздо быстрее.
Целую минуту он напряженно прислушивался к лязгу подставки для дров, шороху ткани и скрипу ножек мебели по плитам пола, прежде чем его осенило.
– Прекрати! – Он поднялся. – Сейчас же прекрати!
– Что прекратить? – Виноватые нотки в ее голосе ему явно не почудились.
– Прекрати то, что сейчас делаешь.
– Не понимаю, о чем ты.
– Все ты понимаешь. – Он сделал шаг в ее сторону. – Ты только что придвинула вон тот стул к столу. А до этого повесила на гвоздь мой сюртук.
– Ладно, ты поймал меня с поличным. Пошли за судьей. Упеки меня в тюрьму за чрезмерную опрятность.
– Это не опрятность, Гуднайт. И ты это знаешь.
Нет, ей было не отвертеться, потому что он точно знал, чем она занята. Она приводит комнату в порядок перед уходом. Убеждается, что каждый стул, подушка и кочерга находятся на своем месте.
Для него.
И это не просто опрятность или любовь к порядку. Это понимание и забота. А он сегодня в таком состоянии, что вести себя подобным образом рядом с ним попросту опасно. И тем не менее она отважилась на этот шаг.
– Я провожу тебя в башню. – Он предложил ей руку, не давая обвинить его в излишней галантности, благородстве и тому подобной чепухе. Его намерения были какими угодно, только не благими.
Ему хотелось быть рядом с ней, плечом к плечу подняться на следующий этаж. Хотелось вести ее по коридору, сначала обняв за плечи, затем, словно невзначай, опустить руку и обвить ее талию. Хотелось, чтобы ее распущенные кудри защекотали его запястье.
Хотелось…
Господи, да он сгорал от желания.
– Мы пришли. – Она остановилась у арки, ведущей в комнату в башне. – Спокойной ночи, Рэнсом.
Он медлил, слушая, как она поднимается по лестнице, и считая шаги. Один, два, три, четыре…
– Гуднайт.
Она остановилась. Потом спустилась на несколько ступенек. Один, два…