Исцеление любовью

Зачем он вообще согласился на дуэль на шпагах? Ему следовало настоять на пистолетах. Конечно, сейчас он был бы уже мертв. Но смерть предпочтительнее, чем одна минута этой жгучей, стреляющей в голову боли.
– В чем дело? – спросила Иззи. – Вам плохо?
Пройдя по комнате, она присела возле него.
– Уходите. Оставьте меня. – Он перекатился на бок, обхватил колени, притянутые к груди, и прижался виском к прохладному гладкому камню.
– У вас приступ?
– Просто… – Он поморщился: новая вспышка боли пронзила его от глазницы до затылка. – Просто головная боль.
Это была не просто боль, а пытка. Боль рвала половину черепа изнутри, отдавала в затылок и глаз.
Один раз, другой… и еще, и еще.
– Чем я могу вам помочь? – спросила Иззи.
– Тем, что уйдете.
– Я не уйду. Вы не оставили меня, когда я упала в обморок.
– Это другое… – с трудом выговорил он. – Тут ни при чем…
– Сострадание ни при чем – знаю, знаю. Только чтобы не приманивать паразитов. Если не хотите видеть меня, может, позвать Дункана?
– Нет. – Ему удалось выпалить это слово, но за свои усилия он немедленно поплатился. От боли перед глазами возникли ослепительные белые вспышки.
Но Иззи не ушла.
– Может быть, вам нужна вода? Виски? Какие-нибудь порошки?
Скрипнув зубами, он с трудом покачал головой.
– Ничего не помогает. Надо просто переждать.
– Долго?
– Может, час.
Час, который тянется так же долго, как жизнь. Целая жизнь ударов острым копьем в основание черепа. Постоянных и неумолимых.
– Я побуду с вами, – решила Иззи.
Она положила руку ему на плечо, и от этого прикосновения его начала бить дрожь.
Рэнсом привык справляться с болью своими силами. В детстве у него просто не было выбора. Его мать умерла меньше чем через час после его рождения. Отец не терпел слез, пролитых над ушибленными пальцами или оцарапанными коленками. Старый герцог считал, что Рэнсом должен в одиночку преодолевать боль и болезни. Нянькам и другой домашней прислуге было запрещено даже обнимать мальчика. Никакого баловства. Никаких маленьких радостей. На этом настаивал отец Рэнсома.
И он был прав. Научившись справляться с болью самостоятельно, Рэнсом вырос сильным и независимым человеком. Непоколебимым и неуязвимым.
Таким он был вплоть до того момента, как получил удар шпагой в лицо.
Пальцы Иззи легко скользнули по рассеченной брови.
– Вы мне здесь не нужны, – выговорил он.
– Разумеется. Вы взрослый, сильный и мужественный герцог, вам никто не нужен, я точно знаю. Я здесь не для вас, а для себя. Потому что мне надо остаться.
Вздохнув, он покорился. У него просто не было сил, чтобы продолжать спор.
Она устроилась рядом с ним и положила его голову к себе на колени.
– Вот так… Тише, успокойтесь.
Она принялась перебирать его волосы, касаться пальцами головы. С каждым прикосновением боль становилась чуть слабее.
Ее движения казались волшебными, а если бы Рэнсом верил в чудеса, то назвал бы их чудом. Иззи нашла острый, режущий край боли и притупила его нежной лаской пальцев.
А ее голос! Глубокий и напевный голос, как журчание воды в реке, уносил боль.
Эта непрошеная нежность была совершенно чужда ему. Непостижима. И как бы он ни жаждал ее, она внушала ему смертельный страх. С каждой позволенной лаской рос долг, вернуть который он не мог.
«Ты этого не заслужил», – произнес мрачный, непреклонный голос. Эти слова Рэнсом слышал так часто, что сроднился с ними. Они жили в его крови, отзывались в каждом ударе сердца. «Ты этого не заслужил. И никогда не заслужишь».
Большой палец Иззи нащупал узелок у основания его черепа и надавил на него. Рэнсом застонал.
Она мгновенно замерла.
– Вам больно?
– Нет. Да. – Он повернулся так, чтобы поудобнее уложить голову в колыбели ее колен, протянул руку и бесцеремонно обнял ее за талию. – Просто…
– Что?
– Не останавливайтесь. – Он затаил дыхание, когда новая волна боли чуть не лишила его чувств. – Не останавливайтесь.
– Не буду, – пообещала Иззи.
У нее разрывалось сердце. Было что-то невероятно трогательное в этом зрелище: крупный, властный, сильный мужчина съежился на полу, как щенок, покрываясь испариной и корчась от явной боли.
 
Его руки сжались на талии Иззи.
Иззи уже давно жила одна. В некотором смысле ее одиночество началось задолго до смерти отца. Близкое знакомство с одиночеством помогло ей понять: главный недостаток отсутствия тех, кто бы заботился о тебе, – то, что и тебе не о ком позаботиться.
Иззи не знала, прогонят ли боль осторожные движения ее пальцев, однако они легко разрушали укрепления, воздвигнутые вокруг ее сердца.
И она продолжала поглаживать его лоб и голову и неразборчиво шептать слова утешения – по крайней мере, она надеялась, что они послужат утешением.
«Что случилось? – нестерпимо хотелось ей спросить. – Что произошло сегодня? И много месяцев назад?»
– Говорите, – попросил он.
– О чем?
– О чем угодно.
Как странно! Иззи ежедневно выслушивала множество вопросов, но еще никогда ее не просили поговорить о чем угодно. И вот теперь, когда она наконец дождалась этой просьбы, она даже не знала, что сказать.
Она снова пригладила ему волосы.
– Говорите обо всем, – повторил он. – Если хотите, расскажите мне сказку. Про эту вашу Мимоходию.
Она улыбнулась.
– Пожалуй, не стоит. Всю свою жизнь я помогала отцу. Но это не значит, что я по-прежнему девочка, живущая в его сказках. Честно говоря, ничуть не меньше романтических историй я люблю газеты и журналы о спорте.
Она коснулась его шеи и принялась массировать ее, двигаясь широкими кругами, помогая расслабиться сжавшимся в узлы мышцам.
Рэнсом застонал.
Ее пальцы замерли.
– Мне прекратить?
– Нет. Только говорите. О каком спорте?
– В детстве я читала все подряд. В то время мой отец был еще младшим преподавателем, а я – девочкой, которая читала все, что ей только попадалось. Один из учеников отдавал отцу целые кипы журналов. О боксе и борьбе. Мне особенно нравились скачки. Я прочитывала каждую статью, изучала подробности каждого забега. Сама выбирала лошадей, а отец делал ставки. Мы знали, как найти применение лишним деньгам.
Она оперлась на одну руку и принялась рассказывать, как однажды выбранные ею лошади выиграли в Аскот и Дерби, и не упустила ни единой подробности проведенного ею исследования родословных и подсчета шансов. Герцог хотел послушать ее, вот она и разговорилась.
– Так или иначе, – заключила она несколько минут спустя, – нам крупно повезло.
– Похоже, это было исключительно ваше везение. – Он тяжело и протяжно вздохнул, повернулся на спину и взглянул ей в лицо.
– Боль хоть немного утихла, ваша свет?.. – Она осеклась, не закончив подобающее обращение. Его голова лежит у нее на коленях, сама она разболталась о своей ничем не примечательной жизни. Момент, бесконечно далекий от титулов и формальностей. Какой тогда в них смысл?
Иззи вспомнились письма, над которыми она корпела все утро. Все они начинались со слов «Ваша светлость», или «Смею сообщить герцогу», или еще с какого-нибудь столь же холодного и равнодушного обращения.
Ему нужен хоть кто-нибудь, кто относился бы к нему не как к неприступному герцогу, а к человеку, достойному заботы. И поскольку Иззи понимала, что Дункан скорее согласится наглотаться ваксы, чем отступить от правил, заботиться о герцоге придется ей.
– Рэнсом… – прошептала она.
Он не стал протестовать, поэтому она повторила попытку.
– Рэнсом, вам лучше?
Он кивнул, прикрывая одной рукой глаза, а другой массируя висок.
– Лучше. Немного.
– У вас часто бывают такие головные боли? – спросила Иззи.
– Уже реже. Просто они… наваливаются внезапно. И резко. Эта прямо-таки подкосила меня. Но когда приступы проходят, боль исчезает так же стремительно, как появляется.
Он попытался сесть.