План по захвату профессора (СИ)

— Я, в отличие от вас, нормально поел, опохмелился, сходил в душ и даже побрился. Я прекрасно себя чувствую и так же отлично выгляжу. Ну, кроме пиджака одного мудака. Дима, так что это за странный набор педофила в карманах?
— Это набор, который называется «У меня есть дети. И больше я не хочу», — прокомментировал Дмитрий, делая глоток пива. — Это дочкина жвачка. А презервативы мои. И Лена мне, кстати, очень нравится.
— А ты мне нет! — Лена все еще негодовала.
— Ладно, я пошел осуществлять Лешино желание. Пейте свое пиво и не трогайте мой коньяк. Я через два часа вернусь. Лена, солнце, проследи, пожалуйста.
Андрей действительно хорошо себя чувствовал. Даже слишком хорошо… Возможно, украденный у Лены перед выездом на лекторий бокал мартини был уже лишним: профессор был на кураже. Он отключил звук на телефоне и вошел в актовый зал, привычно задержавшись на пороге. Провел взглядом по первым рядам, кивнул знакомым, проигнорировал настырную Сонечку, и сел рядом с замдекана истфака. Андрей успел сделать пару глотков минералки, как его уже вызвали на сцену.
— В нашей программе произошли изменения: декан истфака, кандидат исторических наук Вавилов Алексей Егорович не может сегодня выступить. Его лекция переносится на следующий четверг. Вместо него любезно согласился прочитать внеочередную лекцию доктор исторических наук, профессор Андрей Евгеньевич Нагорный.
В зале раздались аплодисменты, во время которых в дверях появилась Маша. Андрей как раз проходил мимо нее к сцене. Он улыбнулся ей так, будто ждал только ее появления.
— Мне таки по-прежнему есть, что вам сказать. Сегодня не исчезайте, пожалуйста.
  
ГЛАВА 6
 
Вечер изначально складывался не так, как планировали сестры Петровы. Во-первых, Маше пришлось задержаться на работе. Во-вторых, Женя по дороге пробила колесо. В общем, с трудом добрались и пропустили первую лекцию, едва успев к началу второй.
Оказалось, что декан Вавилов сегодня отсутствует, а вместо него выступает Андрей Евгеньевич. Женя разочаровалась и вернулась к машине, чтобы заменить колесо.
Из-за того, что лекция не была запланирована, Андрей импровизировал. К тому же это импонировало его лихому настроению. Он честно признался, что сейчас будет экспромт о случаях в этнографических экспедициях.
Андрей Евгеньевич, как назло, сегодня был по-особенному хорош. Зал дрожал от смеха полтора часа. Маша чувствовала совершенно не подходящее к ее ситуации чувство гордости. Это не ее мужчина блестяще держал две сотни человек в напряжении, не ее мужчина позволял себе смелые, но органичные для экспромта шутки, не ее мужчина очаровательно улыбался, вызывая ответную улыбку всего зала. Особенно женской части. Но она испытывала именно гордость, а не ревность. И от этого становилось еще тоскливее. Он нагло игнорировал ее в университете, забыл о своем обещание, данном на прошлом лектории, но не стал из-за этого менее привлекательным в физическом плане. Мужчина как раз закончил очередную шутку и, не сдержавшись, расхохотался сам: он очень заразительно смеялся, откинув голову назад. Маша завороженно следила за каждым его движением, забывая дышать. Черта с два она хочет с ним обсуждать историю этнографии и всех женщин-этнографов вместе взятых. Она — женщина. И она хочет совсем другого…
За столом организаторов сидела Сонечка, которая даже не подозревала о том, что в зале сидит ее конкурентка.
Женщина нисколько не скрывала свое ликование, когда зал взрывался смехом после очередной байки Андрея. Ее поза, полуоборот к публике, едва заметное одобрительное покачивание головой будто бы говорили: «Этот монолог мы писали вместе». Она выглядела собственницей, она вопила: «Он мой!».
Все это вместе взятое стало катализатором к тому, что в семье Петровым называлось «Машу понесло». Она так сильно хотела иметь к профессору хоть какое-то отношение, что практически убедила себя в том, что имеет на это право. Сегодня, именно и непременно сегодня, она должна хоть как- то соприкоснуться со своим идолом. Возможно, когда-нибудь Сонечка Ермолова получит на него исключительное право, а сегодня Маша хотела хотя бы на время стать его правообладателем.
 
Андрей закончил последнюю, довольно вольготную байку про сеновал и одного студента старших курсов (умолчав, что это был декан Вавилов А.Е. в молодости), и попросил зал, наконец-то, отпустить его. Он периодически поглядывал на третий ряд, ища девушку, которая на прошлой лекции задавала ему вопросы. Она внимательно слушала его, глядя прямо в глаза, но практически не улыбалась. Если бы не реакция остальной публики, он решил бы, что теряет хватку. Но, видимо, девушка просто задумалась.
Во время перерыва его отвлекли коллеги. Еще Сонечка эта, где он так нагрешил? Женщина подошла к нему впритык, сделав довольно интимный жест: прислонила подбородок к его плечу.
— Ты сегодня прекрасен!
— Голосок твой так хорош, очень сладко ты поешь, — задумчиво проговорил Андрей, ища глазами девушку из третьего ряда.
— Я вообще сладкая, — улыбнулась Соня, пытаясь заглянуть ему в глаза.
— Приторная, — сухо прокомментировал Нагорный.
Он повернулся к широкой арке, выходящей в коридор, и, наконец, нашел свою цель. Девушка стояла у стеклянной стены и задумчиво разглядывала поток машин на оживленной городской улице.
— В прошлый раз я не смог вас найти. А мне так хотелось обсудить ваши вопросы, — Андрей замер за спиной Маши.
— Давайте обсудим.
— Для начала как вас зовут?
— Мариам, — неожиданно выдала Маша и покраснела.
Она никогда так не представлялась. Кажется, на уровне подсознания она уже понимала, что не сможет остановиться и пыталась спрятаться за «чужим» именем. К счастью, в тусклых отблесках уличных фонарей не было видно ее пунцовых щек.
— Меня зовут Андрей…
— Я знаю, — перебила она. — Тут шумно. Пойдемте… Ну, не знаю. В то крыло.
Девушка махнула рукой в сторону длинного коридора, конец которого черной точкой уходил в зимний сад. Он пожал плечами, показывая, что не против прогуляться. Во время перерывов слушатели заполоняли рекреации и холлы: становилось людно и шумно.
Маша уже поняла, что именно сейчас она сделает то, о чем может потом пожалеть. Она с детства знала это ощущение. Появляется мысль, затем перерастает в намерение, при этом отказаться ты уже не в силах, но чувствуешь, как начинает колоть где-то за ребрами в предчувствии наказания. Страшно и сладко. Пусть ее выходка ни к чему не приведет, но она хотя бы удовлетворит свой интерес. Что если Сонечка Ермолова, на радость сплетницам из ректората, покорит сердце профессора? Тогда Маша уже никогда не осмелится сделать то, чего так давно хочет. Она до дрожи в коленях, до шума в голове желает узнать его как мужчину: как он целуется, как пахнет его кожа, как ласкают его руки…
И даже если он сейчас встречается с этой Сонечкой, Маша все равно его хочет. И ей нет никого дела до его морального облика. Она сделает то, что хочет, и они оба будут с этим жить.
Они проходили мимо кабинета, стеклянные двери которого черным квадратом маячили Марии: эй, сюда, здесь никого нет. Так всегда бывало, когда Машу несло. Она начинала во всем видеть знаки, символы, расшифровать которые могла только она сама. Эта личная семиотика не раз заставляла Мариам совершать немыслимые поступки.
Девушка остановилась, вынудив остановиться и Андрея. Профессор как раз рассуждал о методологических аспектах недавно увидевшего свет зарубежного учебного пособия по полевой этнографии.
Маша нерешительно дотронулась до его руки и заглянула в глаза, ища хоть какой-то знак. Мужчина замолчал и с непониманием следил за ней, ожидая объяснений. Очертя голову, она толкнула спиной дверь и потянула профессора за собой.
В помещении царил полумрак. Девушка видела только общие очертания предметов. Кажется, где-то сбоку от нее стоит стол. Там, чуть дальше, офисные шкафы, стулья.
— И зачем мы сюда пришли? — полушепотом спросил Андрей.