Тайная дочь
— Дхикри, пришло время твоего дададжи. Вчера он прилег подремать и мирно ушел от нас во сне.
Аша закрывает рот рукой.
— Дададжи? — Она озирается и смотрит на дверь. — Где?..
Дадима нежно берет Ашины руки в свои.
— Бети, его тело уже забрали. Он умер вчера, очень тихо.
Вчера, пока я… работала? Голос дадимы звучит ласково и твердо, и лишь покрасневшие глаза выдают ее состояние. Аша смотрит на их переплетенные руки: худые, с проглядывающими под постаревшей кожей зеленоватыми венами и свои, упругие и молодые. Слезы, упавшие на загорелую кожу, медленно высыхают, и дадима, сильнее сжав руку внучки, говорит хриплым шепотом:
— Аша, я должна кое о чем попросить тебя. Твоего отца не будет, чтобы исполнить долг старшего сына, поэтому ты должна занять его место. Ты должна поджечь погребальный костер на церемонии кремации дададжи. — Она переводит дыхание и продолжает: — Это твой долг перед семьей, — произносит она твердо, чтобы пресечь возражения.
Аша достаточно ясно понимает, что это не совсем так. Да, долг старшего сына — возглавить семью после смерти патриарха. Но в его отсутствие это могут сделать другие мужчины: дяди, друзья, кузены и даже соседи. Аша твердо усвоила, что в Индии всегда выстроится целая очередь из мужчин, желающих исполнить почетную роль. Но Аша заглядывает бабушке в глаза и видит, что та уже все решила. Дадима приняла внучку в свой клан, будто девушка всегда была одной из них. Бабушка всегда считала ее благородной и сильной. Твой долг перед семьей. Моей семьей. Всего год назад Аша могла сказать об этих людях только то, что никогда с ними не виделась. Они встретили ее в аэропорту среди ночи, показали ей все туристические достопримечательности, смотреть на которые в очередной раз у них не было ни малейшего желания, научили носить ленгу, запускать воздушных змеев из тонкой бумаги и есть непривычные для нее блюда. Она не родилась в этой семье и даже не выросла в ней, но для них это не имело значения. Они все сделали для нее.
А сейчас пришла ее очередь. Аша чувствует, как к горлу подкатывает комок, и кивает в знак согласия.
* * *Голуби будят Ашу, когда через окно уже льется утренний свет. Она слышит воркующих птиц на балконе, где дадима каждое утро рассыпает зерно, даже сегодня. Аша умывается и собирается так, как ей объяснила бабушка.
Дадима сидит за столом и смотрит в окно без своей обычной чашки чая.
— Здравствуй, бети. Пойдем одеваться дальше. Пандит скоро будет.
Аша нервничает перед тем, как зайти в дальнюю спальню. Ее взгляд тотчас падает на половину кровати, где всегда спал дададжи. На кровати лежат два сари. Дадима берет бледно-желтое с узким расшитым кантиком и протягивает его Аше.
— Твой дададжи был бы рад увидеть, как ты носишь свое первое сари. Надень нижнюю юбку и блузку, и я покажу тебе, как оборачивать его вокруг себя.
Второе сари без вышивки чисто белого цвета остается на кровати. Это цвет, который индийские вдовы традиционно носят до конца своих дней. Отсутствие цвета, украшений и косметики подчеркивает их скорбь. Аша в очередной раз удивляется своей бабушке, которая одной рукой крепко держится за традицию, а второй эту традицию расшатывает. До поездки в Индию Аша сочла бы такое противоречие прискорбным и лицемерным, если бы обнаружила его в родителях или ком-то другом. Но все пережитое за последний год убедило ее в том, что мир не так прост, как она думала. Она начала свой путь с поисков одной семьи, а закончила тем, что нашла для себя другую. Аша приехала в Индию, не зная своих настоящих родителей, но имея представление о своем будущем. Теперь все изменилось с точностью до наоборот.
Блуза дадимы, скроенная по фигуре родившей и выкормившей детей женщины, конечно же, велика Аше. Когда девушка предлагает надеть вместо нее подходящую футболку, дадима сначала возражает, но потом сдается и признает, что получилось очень неплохо.
— И почему мы все так не делаем, — бормочет она себе под нос, закалывая сари Аши. — Так нам не пришлось бы оголять перед всеми свои старческие талии.
Когда дадима заканчивает, Аша поворачивается к зеркалу и застывает в полнейшем потрясении. Сари очень идет ей, и в нем удивительно удобно.
После приезда пандита все собираются в гостиной, чтобы обсудить, как будет проходить кремация. У Аши урчит в животе, но бабушка сказала, что им нельзя есть до завершения церемонии. Как только дадима сообщает пандиту, что его помощницей во всех ритуалах будет Аша, он яростно протестует.
— Сарладжи, ты ведь не хочешь навредить душе своего мужа. Выбери родственника мужского пола.
Бабушка устало вздыхает. Прежде чем она успевает ответить пандиту, Аша произносит:
— Пандитджи, со всем уважением к вам, но это дело семьи. Мы с дадимой обе желаем, чтобы погребальный костер поджигала я. Это решение нашей семьи.
* * *У места, где проходит церемония, они обнаруживают сотни людей. Десятки медиков в халатах. Аша находит глазами Нимиша, Прию и Бинду, других двоюродных братьев и сестер, тетушек и дядюшек, с которыми она виделась летом. Санджай стоит рядом с родителями, его глаза тоже покраснели от слез, как и у нее. Среди собравшихся она узнает соседей по дому и даже торговца овощами, который ежедневно приходит к ним. Мина, Нейл и Параг из газеты тоже здесь. Большинство скорбящих приветствуют Ашу, склонив голову и сложив руки в намасте. Некоторые из них в знак особого уважения кланяются, касаясь ног дадимы.
На поленьях погребального костра, сложенных высотой почти в ее рост, покоится завернутое в белый саван тело дададжи. Аша стоит рядом с пандитом и внимательно смотрит, как он начинает песнопения и чтение мантр. Погружая пальцы в емкости со священной водой, рисом и лепестками цветов, он кропит погребальный костер и жестом показывает девушке, что она должна делать так же. Вскоре размеренный ритм читаемых пандитом мантр успокаивает Ашу и она перестает думать о собравшихся вокруг них людях.
Наконец пандит говорит девушке несколько слов на гуджарати и показывает на огонек масляной лампы. Аша смотрит на морщинистое лицо дадимы, в ее мокрые от слез глаза и делает шаг вперед. Она берет факел, поджигает его от масляной лампы и осторожно подносит к поленьям. Руки девушки дрожат, но она не убирает факел до тех пор, пока языки пламени не начинают лизать ветки.
Аша кладет факел, отступает назад и смотрит, как пламя медленно поглощает поленья и добирается до укутанного белой простыней тела. Сквозь огонь Аша видит лица кузин, тетушек и дядюшек. Моя семья. Нет только отца, но она знает, что ему хотелось бы, чтобы она была сейчас именно здесь. «В какой-то мере семья, которую ты создаешь, важнее той, в которой ты рождаешься», — когда-то сказал он. Аша протягивает руку к узловатой руке дадимы, крепко сжимает ее, а по лицу девушки катятся слезы.
54
НЕОБЫЧАЙНО СПОКОЙНО
Дахану, Индия, 2005 год
Кавита
— Ты знала, что это лежит тут? — спрашивает Кавита, держа в руках потрепанный номер журнала «Стардаст» за 1987 год.
— Нет. Зачем он был нужен ба? Она ведь даже читать не умела.
— Не знаю. Может быть, ей нравились фотографии? — Кавита пролистывает мятый журнал о кинофильмах. — Арре! Глянь на их одежду, какое все старомодное. О боги!
Рупа подходит к сестре, становится на носочки и заглядывает в металлический буфет, который разбирает Кавита.
— Бхагван! Да их тут сотня! — смеясь, она вытаскивает стопку связанных веревкой журналов.
— Поверить не могу, что она тратила деньги на журналы, да еще и про Болливуд. Наша бережливая мама, которая экономила каждую сахаринку. Интересно, почему она все это хранила? — говорит Кавита.
— Кто бы мог подумать, что ба была такой киноманкой? — Рупа кладет журналы на кровать рядом с сари их матери.
— Ой, как же здорово посмеяться. А то такое ощущение, что, приехав сюда, я только и делала, что плакала, — говорит Кавита, слабо улыбаясь сестре и опять чувствуя себя виноватой.