Тайная дочь
* * *Кавита быстро шагает по улице. Она старается смотреть прямо перед собой, потому что улицы в этой части города небезопасны для одинокой женщины после наступления темноты. Куда он ушел? Как он может так по-хамски себя вести? Кавита понимает, что в большинстве случаев после приезда ей удавалось придерживаться совета матери — доверять мужу и быть смелой ради своей семьи. Но иногда он вытворяет какую-нибудь глупость: исчезает на всю ночь или приходит домой с запахом перегара. И тогда в одно мгновение вера в мужа исчезает. Кавита пытается понять, не ошиблась ли она, доверившись ему, и правильно ли было избавляться от дочерей, уезжать из деревни и пытаться выжить в этом городе, который никогда не станет для них домом.
Ноги сами несут ее по тропинке в небольшой парк, отгороженный от магазинов и огней городских улиц. Она проходит мимо ржавых качелей на пустынной детской площадке и направляется к толпе мужчин, сидящих под большим деревом. По мере приближения Кавита замечает большой кальян и поднимающиеся струйки дыма. Уже почти стемнело. Издали Кавита не может различить лица мужчин. Они громко смеются, и на секунду ее охватывает паника. Что они сделают с ней, если среди них не окажется Джасу? Подойдя ближе, Кавита вздыхает с облегчением, но сразу испытывает разочарование при виде привалившегося к дереву Джасу с закрывающимися глазами. Его рука в бандаже безвольно лежит на коленях, а здоровая сжимает бутылку.
— Джасу, — зовет Кавита. Двое мужчин бросают на нее взгляд и возвращаются к своему разговору. — Джасу! — повторяет она уже достаточно громко, чтобы перекричать грубую шутку про женщину и осла. Она видит, как покрасневшие глаза мужа медленно фокусируются на ее лице. Заметив Кавиту, Джасу пытается сесть ровнее.
— Арре, Джасу, жена приходит за тобой, как за школяром? — с издевкой спрашивает один из собутыльников.
— Кто носит твои дхоти, брат? — хлопает мужа по спине второй. От этого Джасу снова заваливается на бок.
Джасу слабо улыбается насмешкам собутыльников, но Кавита замечает в его глазах боль. Она видит уязвленную гордость мужа, его стыд и разочарование. Застав мужа в таком неприглядном и беспомощном виде, Кавита чувствует, как ее гнев и страх сменяются глубокой печалью. Все это время у Джасу была лишь одна цель, затмевавшая собой все остальное, — обеспечить семью. Кажется, будто на протяжении последних двадцати лет боги только и делали, что изобретали все новые и новые препятствия, которые не позволяли ему добиться даже этой скромной цели. Неурожаи в Дахану, несостоявшаяся работа дхабавалой, рейд на велосипедную фабрику, ростовщик, а теперь и сломанная рука, бессильно свисающая вдоль тела, пока он пытается встать. Кавита бросается помочь ему.
— Пойдем, Джасуджи, — уважительно обращается она к мужу. — Ты просил позвать тебя, когда будет готов ужин. Я приготовила все, что ты любишь: овощную корму, баклажаны, ладду.
Кавита старается устоять под тяжестью оперевшегося на нее Джасу. Он заглядывает ей в глаза. Они не ели такого со свадьбы.
— Ах как хорошо, что моя жена чудесно готовит, — бормочет он, пока они медленно уходят от сидящей под деревом компании.
Джасу поднимает здоровую руку в знак прощания и говорит им через плечо:
— Видите, какой я счастливчик? Вы все, несчастные ублюдки, тоже должны быть счастливы.
* * *Вернувшись в квартиру, Кавита помогает Джасу лечь в кровать и кладет ему на лоб смоченное в холодной воде полотенце. Она кормит мужа холодным рисом с сабзи, кладя порции ему в рот своими пальцами. Он кое-как ест и проваливается в тяжелый сон. В животе у Кавиты урчит, и она вспоминает, что так и не поужинала. Женщина спохватывается, что уже десятый час, а Виджай до сих пор не вернулся. Страх возвращается к ней, во рту появляется горький привкус.
Виджай закончил с поручениями сагиба пять часов назад. Единственное, где он может быть, — это у друга. Телефона нет ни у них, ни у друзей Виджая. Возможно, он увлекся занятиями и позабыл о времени. Да, должно быть, так оно и есть. Он умный и ответственный мальчик. Кавита несколько раз глубоко вздыхает, одновременно протирая влажным полотенцем лоб Джасу. Когда он вернется на работу, все будет хорошо. Женщина садится на пол поближе к лампочке без абажура, отбрасывающей во все стороны тусклый свет, и в ожидании сына пришивает пуговицу к рубашке Джасу. Она успокаивает себя тем, что пятнадцатилетнему юноше на улице в это время суток грозит меньше опасности, чем ей самой. Как только она наконец слышит звук открывающейся входной двери, ее второй раз за вечер окатывает волна облегчения. В комнату входит Виджай.
— Виджай, — громко шепчет Кавита, поднимаясь с пола, — где ты пропадаешь? У тебя совсем совести нет? Мы здесь сидим, волнуемся за тебя!
В ответ сын-подросток, у которого на верхней губе уже хорошо видны пробивающиеся усы, просто пожимает плечами, не вынимая рук из карманов. Он замечает лежащего в кровати отца.
— А чего это папа уже спит?
— Не задавай мне вопросов, акча. Лучше отвечай на мои. Мы с папой работаем каждый день для того, чтобы у тебя все было. Понимаешь?
В гневном голосе Кавиты слышится усталость. Из-за всего произошедшего она резко ощущает себя совершенно измотанной.
— Я тоже работаю, — бормочет себе под нос Виджай.
— А? Что ты сказал?
— Я тоже работаю. Я приношу деньги, — уже громче повторяет подросток, кивая на отца. — Посмотри на папу! Он снова пьяный. Он не работает, а спит.
Кавита резко поднимает руку и дает сыну пощечину. Тот в изумлении отступает на шаг и прикладывает ладонь к лицу. Губы юноши плотно сжимаются, он роется в кармане, достает пачку наличных и бросает ее к ногам матери.
— Вот! Нормально? Теперь у нас достаточно денег. Папа может напиваться и спать весь день, если захочет.
Сын с вызовом глядит на мать.
Сердце Кавиты замирает. Она смотрит на деньги, будто на поднимающуюся из корзины кобру. В пачке, должно быть, не меньше трех тысяч рупий. Он не мог столько заработать, работая на посылках. С недоверием и страхом Кавита смотрит на сына.
— Бета, где ты это взял?
— Не беспокойся об этом, мам, — отвечает Виджай и поворачивается к ней спиной. — Вам вообще больше не нужно обо мне беспокоиться.
Июль 2001-го
В эти выходные мы с папой пробовали приготовить два индийских блюда. С первым был полный провал. Пришлось выключать датчик дыма, когда на дне сковороды начали гореть специи и масло. Но второе блюдо, что-то вроде карри с картошкой и бобами, получилось очень даже ничего.
Мне стыдно в этом признаваться, но я очень жду выходных, когда мы с папой останемся одни. С тех пор как бабушка обнаружила уплотнение в груди, мама примерно раз в месяц ездит к ней в Сан-Диего.
Сегодня утром папа позвонил родственникам в Индию, и я опять с ними общалась. Это, конечно, немного странно — разговаривать с людьми, которых ты видела только на фотографиях, но постепенно я привыкаю. Рецепты тех блюд папа узнал у своей матери, и мы специально ездили в Саннивейл в индийский магазин, чтобы купить все необходимое.
Завтра мы будем играть в теннис. Папа учит меня подаче слева. Нам теперь очень хорошо вместе. Единственное, что его расстраивает, — это разговоры о моем будущем, когда я говорю, что хочу быть журналистом, а не врачом. Из-за этого они даже сильно поругались с мамой, после того как она помогла мне устроиться на летнюю стажировку на радиостанцию. Я думаю, то, что она сделала, — это очень здорово. И похоже, она была счастлива, когда меня назначили редактором в «Бьюгле» на следующий год.
Наконец-то я с ними больше не ссорюсь. Я вижу свет в конце тоннеля. Последний класс пролетит незаметно, и я уеду учиться в колледж, где уже буду делать все, что захочу.
ЧАСТЬ III
28
РОДИТЕЛЬСКИЕ ВЫХОДНЫЕ
Провиденс, Род-Айленд, 2003 год