Тайная дочь

Джасу старается не показывать своего волнения. Урожаи год от года снижаются, а цены на рынке растут. Он уже не может позволить себе нанимать рабочих, поэтому последние два года Кавита и Виджай помогают ему в полях.
— Виджай! — Кавита зовет через открытую дверь пятилетнего сына, заигравшегося на улице с двоюродными братьями. — Скоро ужин. Иди мой руки.
— Кави, — обращается к жене Джасу, резко ощутив навалившуюся тяжесть. — Я не вижу другого выхода. Нам надо ехать.
Он исступленно трет лоб, словно пытается убрать с него продольные морщины.
— В городе нам будет лучше. Я устроюсь на хорошую работу. Тебе больше не придется работать день и ночь.
— Я не имею ничего против работы, Джасу. Если она помогает тебе, нам… то я не возражаю.
— Но возражаю я, — говорит муж. — В Бомбее нам не придется каждый день гнуть спину. Представь себе, Кави, ты будешь только готовить и шить. Не нужно будет работать в полях, не будет всего… этого!
Он зажимает в своей руке ее и проводит пальцем по сбитым костяшкам и огрубевшим ладоням. Обветренные руки Кавиты красноречиво говорят обо всех его неудачах.
— Что-то ведь можно сделать. Мы можем попробовать сажать хлопок, как твой двоюродный брат.
Джасу опускает глаза и качает головой. Как мне объяснить ей? Каждая клеточка тела говорит ему, что им срочно нужно покинуть это место — их единственный дом. Они должны уехать от плантаций, ставших символом его провала как мужчины, от родственников, которых он вряд ли простит, от этого дома, где живут его родители и прошло его детство, но в котором теперь у него нет сил находиться. Бомбей манит его, как сверкающий бриллиант, он сулит лучшую жизнь для всех них, и в особенности для сына.
— Кави, там совсем не так, как здесь, здесь каждый с горем пополам наскребает себе на жизнь. Я слышал, что туда каждый день приезжают грузовики с такими же, как и мы. Их сотни. И для всех в этом городе находятся дома, работа и пища!
— Но ведь вся наша жизнь здесь. Наш дом не в Бомбее. Что толку от всех денег мира, если нет семьи?
Кавита начинает плакать.
Он прижимается к жене.
— У нас будет наша семья. Ты, я и Виджай. Он сможет пойти в хорошую школу. Ему не придется работать так, как нам, или жить вот такой жизнью… — Джасу обводит руками скромно обставленную комнату, которую они делят с родственниками. — Он получит образование, сможет устроиться на офисную работу. Понимаешь? Однажды наш маленький Виджай будет работать в офисе.
Джасу изо всех сил пытается заставить жену улыбнуться. Кави, пожалуйста! Он берет ее лицо в свои ладони и смахивает слезинки грубыми от работы пальцами.
— Доброе утро! Не желаете ли чаю, сагиб сэр? — дурашливо произносит Джасу, а его большой и указательный пальцы нежно раздвигают уголки губ Кавиты в улыбку.
— Как он будет жить в этом городе среди чужаков? — возражает она. — Здесь все о нем заботятся. Вся деревня — его семья. Мы так жили, и я хочу, чтобы он так жил.
— А я хочу для него большего, Кави. Наши родственники всегда будут здесь, и они всегда будут любить его.
— А что будет с нами? Там нет никого, кто поможет нам, если что-нибудь случится. — Ее голос срывается. — Здесь нам всегда помогут, если не уродится урожай или Виджай заболеет.
— Не мы первые уезжаем туда. — Джасу прячет ее миниатюрные руки в своих ладонях. — Сосед моего двоюродного брата уже переехал, еще фермер из Тханы, что выращивал сахарный тростник, и мы встретимся с ними там. Кави, я просто хочу лучшей жизни для всех нас…
Джасу молчит и прижимается лбом к их крепко сцепленным рукам. Вдруг его осеняет. В следующее мгновение он уже знает, чем убедить женщину, которая в любой ситуации прежде всего остается матерью. Он быстро поднимает на нее взгляд.
— Посмотри, что сделали для тебя родители, чем они пожертвовали ради тебя. Разве мы не должны поступить так же для блага нашего сына? Неужели Виджай не заслуживает самого лучшего? Это наш родительский долг. Пришла наша очередь, чакли.
Слова мужа заставляют ее покраснеть от стыда, и Кавита снова начинает плакать.
 
— Просто подумай об этом, хорошо, милая? Доверься мне, Кави. Ты можешь представить, как прекрасна будет наша новая жизнь?
Его глаза полны надежды и света. Ее — блестят от слез.
* * *
Настало время рассказать родителям о том, что они с Джасу уезжают в Бомбей, и Кавита едва сдерживает слезы.
— Ба, бапу, — обращается она к родителям и прячет лицо в подол матери. — Как я смогу уехать от вас? Что там будет со мной?
Она вспоминает Бомбей: обжигающий ноги тротуар, обличительные взгляды прохожих.
Мать утирает глаза, прокашливается и обнимает Кавиту.
— Бети, у тебя все будет хорошо. Джасу хороший муж. У него, должно быть, есть веские причины.
— Хороший муж? Он увозит меня от вас, Рупы, всех моих родственников и друзей, из моего дома, из моей деревни.
— Бети, мы остаемся здесь и всегда будем рады тебе. Но твоя жизнь с ним. Ты должна доверять ему. Ты нужна мужу и сыну. Если сдается мать, сдается вся семья. — Пожилая женщина цитирует классическое стихотворение. — Ты должна быть смелой ради них.
Кавита вспоминает первое прощание с матерью, когда она, вся в шелках, цветочных гирляндах и украшениях, стояла на пороге храма после свадебной церемонии. На ней был яркий свадебный макияж, он превратил Кавиту из девочки, которой она по факту и являлась, во взрослую женщину. Невеста рыдала, когда ей пришлось уйти из родительского дома к молодому супругу, тогда ей казалось, что она никогда больше не увидится с матерью и отцом. Но Кавита возвращалась домой каждую беременность, затем после рождения Виджая. Там она находила материнскую поддержку и училась быть матерью сама.
И вот мать поднимает Кавиту с колен, обхватив прохладными ладонями ее разгоряченное от слез лицо.
— Я рада, что уезжаешь именно ты, — шепчет мать.
Кавита ошеломленно смотрит на нее.
— Я спокойна за тебя, Кавита. В тебе есть сила. Стойкость. Шакти. В Бомбее тебе будет трудно. Но у тебя, бети, есть сила, чтобы преодолеть все тяготы.
И в этих словах и жестах Кавита чувствует шакти — священную женскую силу, переходящую от Богини-матери ко всем последовательницам.
* * *
Прохладным сентябрьским вечером Кавита и Джасу устраивают прощальный ужин. Первые звезды только появились на темнеющем синем небе, они слабо мерцают, словно бриллиантовые серьги под локонами темных волос. По такому случаю Кавита надела лучшее сари из воздушного голубого шифона с маленькими блестками, пришитыми по краю серебряными нитками. Небо становится все темнее, и двоюродные сестры Кавиты, с которыми прошло ее детство, выносят большие кастрюли. Они выкладывают еду на несколько больших банановых листьев, по кругу уложенных на земле. Каждый из членов семьи, друзья детства, соседи занимают места рядом с едой. По традиции мужчины собираются вокруг Джасу на одной половине, а женщины рассаживаются рядом с Кавитой на другой.
На мужской половине Джасу разражается хохотом. Обернувшись, Кавита видит, что муж запрокинул голову назад и смеется, а один из братьев по-дружески шлепает его по спине. Робкая улыбка появляется на лице Кавиты. Последние несколько недель, пока они готовились к отъезду, муж был полон жизни, и от этого Кавита тоже чувствовала себя счастливее. Благословение родителей, их убежденность, что она должна быть рядом с мужем, помогли ей разглядеть в сложившейся ситуации хорошие стороны. Она начала мечтать о жизни с удобствами, меньшим количеством работы по дому, который будет находиться вдали от угнетающих ее родственников мужа.
— Какая работа будет у Джасу бхаи, Кавита? — интересуется одна из женщин.
— Сначала он будет посыльным или разносчиком еды, дхабавалой, — объясняет Кавита. — Там много такой работы, и за нее платят наличными. А когда мы устроимся, он займется менее пыльной работой в магазине или в офисе.