Очаги ярости (СИ)
— Заявляю протест, — оборвал его «безымянный», — против определения «подсудимый». Мне пока что присвоили только статус «подозреваемый», вот и нечего прыгать через ступени. Как-никак, здесь, на шахте, происходит дознание следствия, а не суд.
Флорес кивнул в знак того, что протест он принял.
— Что до вопросов, то начну отвечать со второго. Я вас должен, наверное, разочаровать: я не ксенозоолог по образованию. Всё равно ведь мне Призма не даст соврать, вот и пытаться не стану. Тем не менее, на должностях занимаемых мною, мне пришлось много думать о животных на Эр-Мангали, о влиянии горнорудной колонии на окрестные биогеоценозы, да и в целом об экологической обстановке на несчастном колонизированном континенте. Ну так вот, я уверен, что пустырь у антенны Н-связи — рукотворного происхождения. Сколько лет существует антенна, столько лет она забирала жизнь у всех здешних лесов и ручьёв, у холмов и рощ. Под антенной происходила зомбификация не одних лишь людей, а всего и вся…
— Почему же сейчас зомбяки — это всё-таки бывшие люди?
— Потому что, — сказал безымянный взволнованно, — этот пустырь бесконтрольно разросся. И дальнейшее расширение стало настолько опасным для колонии в целом, что продолжение связи с Альянсом ныне требует …ммм… непопулярных решений.
— Непопулярных? Ты это о чём? — жёстко спросил Флорес.
И тогда «безымянный» сказал напрямик:
— О человеческих жертвоприношениях.
7
— Ну у парня фантазия, — хмыкнул магистр Бек. — Но не сказать, что достаточно убедительно хмыкнул. Чем-то, видать, «подсудимый» его уязвил.
— А по первому из вопросов, — разделавшись со вторым, продолжал «безымянный», — могу показать следующее. Основные мои источники — это разум и интуиция. Но имелся и документ, прочитанный в библиотеке. Некий якобы сидский трактат в сидском же жанре провидческой литературы. Называется «Очаги ярости».
— Нет такого трактата в культуре Сид! — объявил тут магистр с самым победоносным видом.
— Я согласен, — признался и подозреваемый, — что это подделка. Но подделка, в отдельных местах достаточно грамотная.
— Что ты знаешь, малыш, о грамотности подделок! — перебил его Бек.
Флоресу начинало надоедать, что они слишком живо общаются через его голову, но с другой стороны — вроде, всё выясняют по делу.
— Что-то знаю, — ответил подозреваемый. — Я не так уж давно отучился ксеноистории в Юрбурге. На факультете, основанном вами… — Бек захотел было перебить, но закрыл себе рот. — Текст был написан по-сидски. На втором языке предсказателей-и-политиков эпохи Сокрытых недр.
— Существует такой язык? — задал Флорес вопрос, обернувшись к эксперту.
— Существует, — ответил Бек. — Но не многие знают его… Эй, скажи-ка, подозреваемый, кто, по-твоему, мог бы составить этот источник?
— На источнике были указаны имена «копииста» и автора редактуры.
— Это кто-то из наших?
— Ну да. Копиист — это Каспар Шлик. А научный редактор — вы.
— Быть такого не может! — Бек заметно вспылил. — Никогда бы не стал заниматься ничем подобным!
— Значит, надо спросить профессора Каспара Шлика, — предложил «безымянный». — Благо, он тоже должен быть здесь. Он, насколько я помню, включён в список свидетелей. Значит, правдиво давать показания Призмой научен…
— Шлик? — голос Бека вдруг сделался резким. — Нет, он давать показания больше не будет. Все показания, о которых с Рабеном был уговор, он уже дал…
Флорес о ответ:
— Не цепляйся, эксперт, за отжившие уговоры. То был Рабен, а это я. Мне интересно. — И охранникам в нижний ярус Северо-западного ствола: — Эй, внизу! Выводи для ответа профессора!
— Он не здесь! — закричала охрана оттуда. — Он, как дал показания, так и был моментально отпущен. Поднимался на присланной клети… Он, наверное, где-то у вас, на галерее.
Флорес припомнил: ну да, Шлик сюда поднимался. И, как будто, садился неподалёку от Бека. Может он и сейчас там сидит?
Нет уж. Если и правда сидит, то хорошо притаился.
Место, недавно совсем отведённое Шлику, теперь пустовало.
И когда оно только успело так ловко простыть?
Глава 21. Ксеноплацебо
(прямо сейчас про сейчас; наблюдает Мигель Гонсалес, врач Службы безопасности колонии, командированный в Свободный Содом)
1
Да, состояние, до которого был доведен улыбчивый доктор Хойл, исключало, по-видимому, мало-мальский успех от его допроса. Никакого движения мысли — ни малейшего! Все движения тела сводятся к имитации совокупительных действий. Вот она, в полный рост воплощённая крайность образа жизни посёлка Свободный Содом!
— Доктор Хойл! Вы меня слышите, доктор Хойл? — повторяет Бенито. Но и сам понимает, что повторяет зря.
«Думаешь, сможет его Бенито разговорить?» — этот вопрос из числа риторических ещё в прошлый визит к врачу задавал Диего Рамирес.
Ибо кого разговаривать? Изменённый, нечеловеческий организм, одержимый неведомой венерической хворью?
Бесполезно. Увы. Организмы не разговаривают.
В этом деле, пожалуй, не справилась бы и Призма. И не только по той из причин, что её больше нет, а у Бенито в руке — лишь один чёрный ящик. Призма того, кто умеет уже говорить, побудила бы говорить правдиво. А вот этого, не говорящего, Призма даже и не заметит. Кто молчит, очевидно, не может лгать.
И, тем не менее, привести Бенито пришлось. Да, без надежды. Но ведь надо ему самому подвести в этом деле итог.
— Ладно, Гонсалес, — грустно сказал Бенито. — Хватит питать этот самообман, пора уходить.
Он ушёл бы немедленно, но доктор Гонсалес ощущал свою меру ответственности за здоровье Рамиреса. Раненный Адской Собачиной пациент доктора Хойла уж два раза подряд вёл гостей по изрядной длины переходам. Выглядел скверно: дышал через сжатые зубы, превозмогая боль; как бы раны его, чего доброго, не открылись. Потому дело чести — обратно его проводить, до больничной койки.
2
Полезное дело милосердие. Коли честно, бедняге Диего помощь и правда была нужна. Верно, от долгой ходьбы открылась одна из ран, и Рамирес уже с полдороги почти что висел на руках у Гонсалеса и Родригеса, выражая всем видом страдание и непокорную слабость.
А Гонсалес, как на зло, не взял даже малой аптечки. Предложение ехать в Содом застало его врасплох.
— Где здесь у вас хранятся лекарства? Клей для ран, болеутоляющее, кровоостанавливающее, антисептик…
— Да нигде не хранятся, — Рамирес уже не сдержался, застонал в голос. — Для кого их хранить, если редко бывают больные? Доктора их приносят в таких небольших чемоданчиках...
— Значит, надо вернуться. Туда, к кабинету Хойла…
Но Диего мотнул головой:
— Ничего не найдём. Я уже там однажды рылся. Доктор Хойл — он же долго в таком состоянии. У него была куча любовников, каждый взял себе что-то на память…
— А носилки-то есть? У тебя открывается кровотечение…
Ну и их по пути не удалось отыскать. А кровило уже изрядно.
Доктор Гонсалес принял решение, уложил пациента в коридоре на пыльный пол, осмотрел. Парочка ран из оставленных злобной Собачиной выглядела неприятно. Главное, в этих местах и не перевяжешь.
Ладно, осталось всё это зажать и нести на руках. Впрочем, Рамиресу к этому не привыкать. Лишь бы кровью ему не истечь — на руках у врача без лекарств, в самом центре пустынного госпиталя.
Впрочем, госпиталь оказался не совсем уж необитаемым.
— Что, опять доигрался? — недовольно спросил не то сторож, не то санитар, попавшийся им по пути.
Да, единственный санитар в этом госпитале имелся. И Рамирес о том говорил. Кто-то, вроде бы, приносил ему пищу.
— Гомес, прошу, позови того доктора… — заскулил Диего. — Ну, который не Хойл…