Варрэн-Лин: Сердце Стаи (СИ)
Динка уже шагала по дороге, когда услышала дробный топот копыт. Она юркнула в придорожные кусты, провожая взглядом отряд гвардейцев, догоняющих кортеж. Ей нужно найти человеческое жилье и тоже раздобыть себе лошадь. Динка снова вышла на дорогу и бегом бросилась вдогонку за отрядом солдат.
Она бежала пока совершенно не выбилась из сил, постепенно замедляясь и чувствуя, как все настойчивее колет в левом боку под ребрами. Наконец, она перешла на шаг, тяжело дыша и спотыкаясь. Жилья все еще не было, но лес сменился вспаханными полями, протянувшимися насколько хватало глаз. Это давало надежду.
О ва́ррэнах, сидящих в клетках вот уже пятые сутки без еды и воды, Динка старалась больше не думать. Они сильные, они выживут. Динка успеет. Она сделает все, что в ее силах. Укушенная рука противно пульсировала и с каждым шагом наливалась нарастающей болью. Динка упрямо сжимала зубы и шагала вперед, держа под языком сухарик. Вяленое мясо так и осталось там в лесу, затерявшись где-то в залитой волчьей кровью золе от костра.
Когда солнце поднялось уже на две ладони над горизонтом, Динка дошла до развилки. У ее ног дорога разделялась на три, разбегавшиеся в разных направлениях. Динка, не задумываясь, шагала прямо все дальше и дальше. Поля уже окружали дорогу со всех сторон, темный страшный лес скрылся за горизонтом. Ближе к полудню Динка дошла до небольшого поселения, где крайний у дороги дом оказался постоялым двором.
Динка ускорила шаг. Теперь лошадь. Ей нужна была лошадь. Она ничего не чувствовала: ни голода, ни жажды, ни усталости. Не было в душе ни горя, ни радости, ни страха. Только пульсирующая боль в руке, да осознание того, что она опаздывает. Сильно опаздывает. Возможно, опаздывает на целую жизнь. Динка боялась представить свою жизнь после того, как узнает о том, что ва́ррэнов казнили.
— Мне нужна лошадь, — хрипло проговорила она, распахивая дверь постоялого двора и не тратя времени на приветствия. — Сытая, отдохнувшая, быстроногая лошадь.
— Девочка моя! — ахнула немолодая женщина, скучавшая до Динкиного появления за прилавком. — Ты посмотри на себя! Едва на ногах стоишь, — запричитала она, подбегая к Динке и подхватывая ее под руку. Женщина была невысокая и худощавая, с аккуратно убранными в пучок седыми волосами и доброй улыбкой на лице.
Динка с досадой упрямо мотнула головой. Что она сказала непонятного? Ей нужна всего лишь лошадь, и она готова заплатить.
— Сколько стоит лошадь? — снова проговорила она. Но женщина уже окружила ее теплой шалью заботы, укрывая от внешнего мира уютным щебетанием и запахом свежевыпеченного хлеба.
— Садись, душечка, садись скорее. Сейчас тебе супчику налью, а муж пока соберет тебе лошадь. Успеешь еще, — ворковала она, усаживая Динку за стол.
Динка опустилась на лавку, чувствуя, как мышцы предательски наливаются болезненной усталостью. Как жадно урчит нутро, почуявшее запахи съестного. Как мутно становится перед глазами от выступивших слез боли и бессилия.
— Кушай девочка, кушай хорошая, — перед Динкой словно из ниоткуда появились глубокая миска наваристой похлебки, ломти пышного ноздреватого одуряюще пахнущего хлеба, стакан жирного сладкого, словно нектар богов, молока.
Жадно набросившись на еду, Динка убаюкивала свою решимость, убеждала ее в том, что она еще успевает. Вот только покушает немного, передохнет. Вот только посидит еще пару минут в этой уютной теплоте. Вот только… Динка ощутила, что сознание ускользает, утекая, словно песок сквозь пальцы. Перед глазами все помутилось и харчевня расплылась мутным облаком. Пол с потолком закружились в затейливом танце, и Динка с грохотом упала с лавки и отключилась.
Динка проснулась в незнакомой комнате, все в которой дышало уютом: белоснежные простыни, натертый до блеска пол и накрахмаленные занавески на окнах.
Где она? Почему она не дома? Дома? А где дом? Где Ливей и Агнесс? Нет… Воспоминания возвращались с трудом. Брата нет, Агнесс тоже. Что-то еще было… Динка мучительно потерла ноющую голову. По плечам рассыпались чистые, причесанные волосы. Дайм, Шторос, Хоегард, Тирсвад. Трудные, ломающие язык имена всплывали в памяти одно за другим. Ва́ррэны. Где же они? Динка вскочила с кровати и заметалась по комнате в необъяснимой тревоге. На ней было надета белая опрятная сорочка, левая рука аккуратно замотана чистым бинтом. У кровати на столике стояла глубокая миска с бульоном. Из-под кровати выглядывало низкое корытце, похожее на то, в котором рубят капусту.
Но где же они? В комнате не было признаков мужского присутствия. И кровать стояла только одна. Динка подбежала к столику и остолбенела. На столе лежали в ножнах отмытые от крови и вычищенные кинжалы Штороса. Ее кинжалы. И три метательных ножа Тирсвада. Ее ножи.
— Ох, доченька. Проснулась наконец, — услышала Динка ласковый женский голос и стремительно обернулась, хватая со стола короткий кинжал и выставляя перед собой. В комнату вошла немолодая сухощавая женщина с пучком седых волос и в бледно-зеленом переднике, надетом поверх синего шерстяного платья. Лицо ее было смутно знакомым, как будто Динка встречала ее давным-давно или видела во сне.
— Детка, детка, что же ты… — пробормотала добрая женщина, пятясь к открытой двери. — Это же я, Настасья. Ты же пять дней тут в беспамятстве лежала. Я тебя бульончиком отпаивала. Одежду вон тебе постирала, а то она бог знает в чем была вся.
Динка растерянно опустила нож, глядя в участливые карие глаза Настасьи.
— Пять дней? — выдохнула она потрясенно.
Ужас от услышанного захлестнул ее. Пять дней! Все дни погони за повозками с ва́ррэнами она боялась, что отстанет от них, потеряет след и не успеет освободить их. Но старательно гнала от себя эти мысли. И вот теперь случилось это. Кошмар стал реальностью. За пять дней с ними могло случиться что угодно. Шансов на то, что хоть кто-то из них до сих пор жив почти не осталось. Динка опустилась на пол, закрывая лицо руками.
— Как есть, пять денечков, — подтвердила Настасья. — Жар у тебя был, вся в бреду металась, бедняжечка. Все звала кого-то. То Дайма, то Шороса какого-то.
— Штороса, — машинально поправила Динка, беря себя в руки. Пока она не увидела их мертвыми, пока есть хоть малюсенькая вероятность спасти хотя бы одного из них, она не может сдаться. Не для того она столько пережила, чтобы так просто отступить. Динка вскочила с пола, быстро скидывая свои пожитки в сумку, заплетая косу и стягивая красивую сорочку.
— Вот тебе, Настасья, за заботу, — проговорила Динка, оставляя на столе 5 золотых монет. — А мне нужна лошадь. Самая быстрая.
И уверенно зашагала к выходу из комнаты.
— Да что же ты, девочка. Только в себя пришла и сразу на лошадь? Поешь хоть сначала, сил наберись, — причитала Настасья, семеня следом за размашистыми Динкиными шагами.
— Сядь, давай, сядь. Сейчас мужа кликну, приготовит он тебе лошадь. Покушай только. У нас сегодня уха наваристая, с окунем, — ухватила она Динку за рукав уже на выходе из харчевни. И Динка снова сдалась, позволяя усадить себя за стол. Но мысли ее были далеко. Пять дней! И плюс тот день, что напали волки. Она отстала от отряда на целых шесть дней. И ва́ррэны. Сидят в проклятых клетках десятые сутки. Без еды и воды. Раненые.
«Если еще живы», — шепнул внутри противный голосок. Динка злобно стукнула кулаком по столу, прикусив губу от боли, прокатившейся от мизинца до локтя. Пусть только попробуют сдохнуть! Она их с того света достанет!
Вернулась Настасья и поставила перед ней тарелку с ухой, миску с квашеными огурцами, хлеб и чашку с травяным отваром. И сама села к столу, ласково глядя на Динку.
Динке вдруг стало неловко под этим заботливым взглядом. Как будто мама смотрит на свою непутевую дочку, которая вернулась с прогулки голодная, чумазая, и в порванном платьице. Воспоминания о маме были нечеткие. Динка не помнила ее лицо, не помнила ее фигуру. В памяти осталось лишь смутное ощущение тепла и уюта, исходящее от материнской груди, к которой она прижималась перед сном. Такое же ощущение дарил ласковый взгляд сидящей напротив Настасьи.