Мама, это ты? (СИ)

 — Я слышал о жертвоприношениях, в том числе и у нас, — Рыбоедов откинулся на спинку стула, задумчиво уставился в окно. — И я тоже жертвоприносил. Врагов.
— Тогда в чём вопрос? — мне передёрнуло.
Нет, я понимал, что жизнь – это не бутерброд с мёдом, особенно у тех, кому пришлось пробиваться, но всегда предпочитал быть по другую сторону баррикад. Как с той картиной, которую наверняка досконально изучили бы, попробовали если не использовать, то воссоздать нечто подобное. Чтобы тоже не стареть, быстро восстанавливаться, подумаешь, для этого надо кого-то раз в год убивать. Или чаще, если у тебя жизнь особо ретивая.
Потому и уничтожил её. Не побоялся гнева, того, кто шепнул на ушко о доставке её в целости и сохранности. Как оказалось, не зря. Меня всё равно повысили, а того, кто жаждал заполучить картину, отправили в ссылку. Не знаю, по этому делу что-то вскрылось, или какому другому, то была закрытая информация, а я не особо стремился её заполучить. Мог бы, конечно, если бы связи подтянул, но зачем?
Человек уже не жилец, да и предъявить мне по сути нечего.
 — Да знаешь, как-то за…долбало. — Рыбоедов встал.
Прошёлся туда-сюда, снова сел.
— У меня два сына и дочь, и никого из них я терять не хочу. И в грязь эту вплетать нет желания. Внуков хочу. И Драги придушить на посошок.
— Ну, придушить Драги можно и в частном порядке, — хмыкнул я. — Причём не столько физически, сколько морально. И материально.
— И то верно, — осклабился Константин. — Пусть живёт и страдает. Да, соглашусь, пожалуй, на это предложение. Съезжу в Ватикан, разузнаю, что там да как… А вы всё-таки доделайте экспертизу. Пусть будет.
— Позвольте один совет, — взглянул на него, ища одобрения, после кивка же продолжил: — Перед тем, как туда соваться, поставьте защиту у Белозёрского.
— Хмм, — потёр подбородок Рыбоедов. — О Белозёрском я слышал, но пока не обращался. А что, он действительно так хорош?
— О да, особенно от ментальных атак.
— Что ж, не откажусь от протекции с вашей стороны.
На том и порешили. Под конец я всё-таки дал ему тот список, который составил. С плюсами и минусами. Пусть потом на трезвую голову перечитает. Там много интересного и о культе Бафомета, столь популярном в Европах, и об особой любви к Сатурну, и о занимательных организациях вроде Приората Сиона и Опус Дэй. Пусть имеет весь расклад, прежде чем соваться в чан с дерьмом.
После того, как мы расстались, наконец, с Рыбоедовым, у меня разболелась голова. Пришлось принять отрезвляющую микстуру, а после и вовсе вколоть стимулятор. А ещё почистить зубы, потому что сегодня вечером мне нужна ясная голова и чистое дыхание. Мало ли, вдруг дело дойдёт до поцелуев?..
Глава 17. Контрольная проверка
Полина Андреева
Домой я приехала в растрёпанных чувствах. Серьёзно, я не знала, что и думать! К счастью, вскорости меня отвлекли дети, освободившиеся после занятий. Мы вместе пообедали, а потом к ним пришёл педагог по фортепиано, и они закрылись в музыкальной комнате. Идти с ними не рискнула, предпочла уединиться в своей комнате и полежать.
Разумеется, я не перетрудилась бы, если бы их сопровождала, но с некоторых пор стала попросту бояться личных хозяйских комнат. А вдруг мне опять станет плохо? Упаду снова в обморок, напугаю детей – зачем всё это? Как бы это грустно ни звучало, но по-хорошему мне надо отсюда уезжать. Залечить травму в самом обычном доме, чтобы не ловить магические вибрации, вот только…
Боюсь, что умру от тоски по детям. По Олегу Степановичу. Да даже по коту, который вновь устроился на мне и принялся мурчать.
— Я всё понимаю, но губы мне лизать не надо. — Увернулась от страстных поцелуев Мурзика, подставляя щёку. — Всё же ты кот, а не князь.
Собственно, то, что я жажду поцелуев князя, тоже так себе обстоятельство. А ведь будь он простым человеком, было бы куда как легче. Спокойнее. На брак можно было бы надеяться, а тут…
 
Нет, не хочу быть любовницей, пусть всё моё нутро жаждет его! Надо успокоиться. Поспать. Авось, и остыну, приду в себя.
Разбудил меня Акита. Не знаю, сколько прошло времени, но чувствовала я себя лучше, а положение солнца за окном, куда я глянула одним глазом, явственно говорило, что дело близится к ужину. М-да, что же я ночью буду делать, раз выспалась? Подумать об этом мне не дали, ибо собака радостно прыгала возле кровати и задорно лаяла, тогда как кот выгнул спину и сердито шипел. Причём делал это, стоя на мне!
— Эй, можно потише? — сонно пробурчала я.
— Полина, вставай, пойдём на прогулку! — воскликнул Павлуша.
— Да подожди ты, видишь, она плохо себя чувствует, — пыталась унять его азарт Людмила.
— Дети, пыстро фышли из чушой комнаты! — рычала Генриетта Марковна.
Я заметила, что чем больше злилась гувернантка, тем сильнее становился её акцент.
Дети, разумеется, её игнорировали, меня же начал разбирать смех. Да такой, что я, несмотря на то, что пыталась сдержаться, дабы не подавать им плохой пример, всё-таки расхохоталась. Мой смех подхватил Павлуша, потом и Людочка, а Акита ещё шибче стал лаять. Сквозь этот гам гневные вопли гувернантки звучали где-то на периферии.
— Что случилось? — Раздался голос князя.
Мы не сразу на него отреагировали, продолжали смеяться, разве что Мурзик возмущённо мявкнул, мол, он не виноват, это мы тут бесчинствуем.
— Я ещё раз повторяю, что здесь происходит? — в этот раз голос Олега Степановича прозвучал особенно громко, отчего мы резко замолчали.
Немного испугались, потому что привыкли, что чаще всего он не повышает тон.
Детишки тут же забрались ко мне на кровать, Акита шмыгнул под неё, кот же стоял статуей самому себе. Весь его вид говорил об оскорблённых чувствах. И только Генриетта Марковна визгливо вещала:
— Они как с цепи сорфались! Эта дефица плохо на них флияет! Разфе мошно фрыфаться в чужую комнату и так отфратительно себя фести? А эта… эта дефка даше не фстала, только и делает, что лешит на крофати целыми днями. Да ф борделе и то федут себя приличней! И на ногах чаще ходят, а не… — далее немка многозначительно промолчала, позволяя додумать, как же ещё могут использовать ноги в борделе.
От её слов лицо князя, обычно спокойное, лучащееся добродушием, исказилось от гнева. Он вообще стал сам на себя не похож. Признаться, такой Олег Степанович нравился мне куда меньше. Хотелось укрыть детей одеялом, встать, упереть руки в бока и… гаркнуть, чтобы они оба выметались из моей комнаты. И гувернантка, и князь.
Где-то на периферии сознания билась мысль, что это не просто неприлично, а грозит мне мгновенным увольнением, но я ничего с собой поделать не могла. Моё тело словно что-то щекотало изнутри. Оно само подскочило с постели, и плевать мне было на помятое платье и встрёпанную причёску. Да у меня даже рёбра ныть перестали и голова не закружилась, хотя в последнее время часто этим грешила.
Всё, держите меня семеро!
Я многозначительно закатала рукава платья. Грозно взглянула на обоих. Наклонила голову сначала в одну сторону, потому в другую, многозначительно хрустя шеей.
— То есть вы оспариваете моё решение по поводу кандидатуры няни? — грозно прорычал Олег Степанович на… гувернантку. — Более того, смеете сравнивать мой дом с борделем? Судя по тому, с какой уверенностью вы об этом говорите, с какими нюансами рассуждаете, кто, где, как и каким образом использует свои ноги, у вас явно имеется личный опыт. Вероятно профессиональный?
Каждое его слово, несмотря на довольно вежливые формулировки, звенело сталью. Лицо заледенело, и только глаза пылали льдистой яростью.
Уф, он сердится не на нас! Более того, он так прекрасен в своём гневе, что хочется…
Так, не думать, что тебе хочется! Вот вообще! Стоять и не двигаться, а ещё лучше вернуться к детям и взять их под своё крылышко.