Активация! (СИ)

— Это правильно, в телевизоре настоящий вой стоял, а в крупных городах — массовые молебны за твое здоровье, — Поделилась новостями Люда.
— Серьезно?! — Охренел я от второго пункта.
— Трогательно, не находишь? — Хихикнула женщина.
— Трогательно! — С улыбкой признал я.
Что это, как не искренняя всенародная любовь?
С журналистами разобрались за жалких полтора часа. Уже к вечернему выпуску новостей эфирная сетка забьется моей стоической рожей, признающейся в отсутствии претензий к китайцам и кающейся, что так подставил ребят. Похвалился успехами — четвертью новой книжки и победой. Показал грамотку от Пекинской полиции, и, в конце, анонсировал «сольники» Пенкина и Ханако — в одном зале на 10 тысяч человек, но с интервалом в две недели. Пенкин репетировал, пока айдол прохлаждалась в Артеке, так что будет выступать первым. Увы, меня в Японии в это время уже не будет — уеду к пиндосам, но Сергея мы и в Америку повезем, так что увидимся уже там.
Теперь — в гости к Такеши, его выписали, и он продолжает «сращивание» в новеньком, огромном — больше нашего раза в полтора! — доме. Позвонил в домофон на воротах, улыбнулся камере видеонаблюдения — жуть мой потешный кумир важный стал! — калитка пикнула, открылась, и я пошел через небольшой передний сад — режиссер с женой переехали недавно, и работа до сих пор ведется. Вот и Микико-сан, в резиновых перчатках, комбинезоне поверх оранжевой футболки, лопаткой ковыряется в клумбе. Тем же самым занята тройка пожилых дам в униформе садовой компании.
— Здравствуйте, Микико-сан! — Привлек я внимание хозяйки.
— Добрый день, Иоши-кун! — Подняв на меня взгляд, улыбнулась она, запястьем аккуратно поправив косынку: — Пришел в гости к моему грустному мужу?
— Грустит? — Ухмыльнулся я.
— Да ну его, — Фыркнула Микико-сан: — Дела идут настолько хорошо, насколько мы оба и представить не могли, а он целыми днями сидит у себя в комнате и рисует!
— Травмы никому оптимизма не прибавляют, — Развел я руками и потряс сумкой: — У меня тут для вас подарок, но…
— Ой, извини за это! — Опомнилась женщина и повела меня в дом, на ходу снимая перчатки: — Переезд, столько дел, — Продолжила извиняться.
— Ничего, это вы извините, что от дел оторвал, — Извинился я в ответ.
— Мы за тебя так переживали! — Вспомнила Микико-сан о важном.
— Да лично мне-то ничего не угрожало, — Покачал я головой: — Ребят жалко, но, судя по результатам олимпиады, их решимость жалкий смертник поколебать не смог!
— Поздравляю с победой, Иоши-кун! — Вспомнила она и об этом.
Открыв передо мной дверь, с поклоном посторонилась — в Японии этикет специфический — я поклоном поблагодарил и вошел с ритуальной фразой:
— Извините за вторжение.
Из коридора открывался вид сразу на совмещенную с кухней чудовищных размеров гостиную — да тут почти весь первый этаж без перегородок, но с редкими колоннами. Стены прямо сейчас приводили в порядок парочка стоящих на стремянках штукатуров. Увидев меня, слегка поклонились, не отрываясь от дела. Работа у нас свята, поэтому я не обиделся. Люстры пока отсутствуют, поэтому из потолка торчат висящие на проводах лампочки. А вот пол переделывать не стали — ламинат прикрыли толстой полиэтиленовой пленкой.
— С недавних пор муж возненавидел дневные проемы, пороги и лестницы, поэтому вот так! — С некоторым неодобрением обвела рукой пространство Микико.
— Нормально, я бы у нас тоже стеночку снес, но она — несущая, — Пожаловался я ей на отчий дом: — У вас прикольно будет, и вот увидите, через десяток лет такой стиль войдет в моду. Такеши-семпай опередил свое время.
— Вот как? — Явно обрадовалась Микико-сан.
— Я крайне редко ошибаюсь, — Подмигнул ей я, и мы, проигнорировав лишенную пандуса лестницу на второй этаж, пошли по заляпанному всяким ремонтным полиэтилену, пересекли гостиную по диагонали, и хозяйка дома постучала в дверь комнаты рядом с туалетом. Порога, естественно, нет.
— Меня нет!
— Очень странно, Такеши-семпай! — Ответил я: — Потому что, очевидно, ты там есть!
 
— А, это ты! Заходи! — Сменил он гнев на милость.
— Я туда не пойду, от него воняет! — Фыркнула Микико: — Он, видишь ли, слишком гордый, чтобы принимать мою помощь, не говоря уж о сиделках, поэтому моется от случая к случаю!
— Извините, я не умею чинить чужие браки, но очень надеюсь, что когда семпай встанет на ноги, у вас все наладится, — Посочувствовал я ей.
— Очень надеюсь! — Кивнула она и повысила голос: — Потому что до аварии мой муж был настоящим мужиком, а не жалкой размазней!
Дверь ответила стоическим молчанием, я залез в рюкзак и протянул даме упакованную в прозрачную коробку из бронестекла (не удержался) статуэтку Будды из белого нефрита:
— Это вам, так сказать, на новоселье!
— Спасибо, Иоши-кун, будет замечательно смотреться в гостиной, когда это все закончится, — Кивнула она на ремонт, с поклоном принимая подарок: — Отнесу к себе — там чисто — и вернусь в сад. Удачи тебе! — Кивнув на дверь Такеши, пожелала она.
— Спасибо! — Поблагодарил я и потянул дверную ручку.
Воняет, да! В основном, надо признать, табаком. А еще — жуткий срач! На полу валяются пустые пачки, окурки и обертки от всяких снэков. Хватало и банок от нашей газировки — я Такеши подогнал пару ящичков. Пригодилось, значит! Единственными чистыми местами был дальний от окна застеленный футоном угол комнаты и кусок пола у окна, словно в компенсацию заляпанный красками. Здесь же сейчас находился и Такеши — сидя в коляске с загипсованной, жестко зафиксированной ногой, он дымил сигаретой и вазюкал кистью по мольберту. На нем — жутко испачканная краской белая футболка и белые плавки. Ноги, стало быть, тоже заляпаны.
— А мне на руку лангету пластиковую ставили, можно было чесаться и мыться! — Похвастался я так и сидящему в пол-оборота ко мне Китано.
— Сказали тяжелый случай, — Грустно вздохнул Такеши.
Сделав шаг, аккуратно выбрав место почище, посмотрел на картину и спросил:
— Угарел по примитивизму, Такеши-семпай?
— Я рисую всё, что угодно: сцены, которые кто-то сочтёт наивными, метафорическими и совершенно абсурдными, деревенскую жизнь, сельских жителей, блюдо с окономияки (чем-то вроде японской пиццы), глупых японцев — всё подряд, что только взбредёт мне в голову. Меня это забавляет, — Пространно ответил он, покосился на меня и поздравил: — С победой!
— У тебя тут как у героинового наркомана со стажем, — Неодобрительно заметил я.
— Не твое дело! — Фыркнул Такеши.
— Не мое! — Согласился я, достал из рюкзака золотую (проба маленькая, правда) зажигалку в виде китайского пистолета Тип 77: — Держи подарок, а я пойду, потом встретимся там, где находиться не так противно.
Развернувшись, покинул временно впавшего в ничтожество кумира. Фигня, оклемается. Буду я еще большому во всех смыслах мужику слезы вытирать! Спадет дебаф [негативный эффект] на подвижность, и с ним снова можно будет иметь дело. А я теперь буду вонять табачиной! Курить плохо, курить фу! Надо что-то с этим делать — в трех четвертях современных японских местах общественного пользования попросту невозможно находиться, потому что хоть топор вешай. С другой стороны — кто я такой, чтобы решать за других как им травиться? А еще, пусть и цинично, но это — просто чудовищные бюджетные поступления. Хрен с ним пока, надо о нефти думать! А еще — о грядущей встрече с любимыми и близкими, но сначала еще одно дело.
Школа мангак расположена по пути от вертолета к дому, так что, прибыв в Уцуномию, забежал узнать как дела. Аракава отсутствует — поехала навещать родителей на Хоккайдо. Остальные — усердно работают, большие молодцы! Зашел в кабинет «Ханды-куна», обнялся с бабушкой Томое, потом обнялся с Мари. Все дружно заверили, что сильно за меня переживали, я за это извинился и спросил, как идут дела.
Шли они неплохо — готово все, кроме серий о школьной поездке. Почему? Потому что малолетняя часть коллектива в Киото с ночевкой еще не ездила, а часть возрастная — ездила слишком давно и боялась ответственности, добавив что-нибудь откровенно устаревшее.