Восточный край (СИ)
Только сейчас вдруг понял, что визит сюда для меня не имеет смысла. Ну посмотрел, и что? По уму, мне бы вполне хватило информации что мое видение не галлюцинация.
— Кушать не хочешь? — спокойно спросила Надежда.
— Нет, как-то аппетит пропал.
— Ну ладно. Сейчас, подожди еще немного.
Подождал. Минуту, две. Когда пошла третья, Надежда показала мне в сторону главного входа.
— Вот за этим пришли.
Буквально через несколько мгновений двери открылись и в ресторан зашло несколько человек. Ух ты, надо же, возглавлял прибывшую делегацию в черных с серебряным шитьем мундирах мой старый знакомый: Модест Петрович, собственной персоной. «Высокий брюнет с тонкими чертами лица, иссиня-черными волосами и молочно-белой кожей», — как описала его однажды Надежда.
Тайный советник Ее Императорского Величества Канцелярии зашел в зал ресторана в сопровождении сразу нескольких человек сопровождения, среди которых я заметил и Игоря Велльсгаузена, и поручика барона Радецкого, который присутствовал при нашей беседе с Модестом Петровичем. Тот уже широким шагом пересек ресторан и встал рядом с нами. Внешне тайный советник выглядел совершенно спокойно, и я не ощущал от него никаких эмоций. Но мне почему-то казалось, что он в ярости.
— Надежда. Объяснись, пожалуйста.
— Я объяснись? — похлопала ресницами ее кавайная светлость.
Надежда как-то моментально и вдруг растеряла всю харизму бесстрастной княгини и могущественной леди, неожиданно переключившись на кавайный образ наивной школьницы. Что, с ее внешностью, оказалось совсем несложно.
— Надя! — не сдержался вдруг Модест Петрович, вторым возгласом позвав падшую женщину. — Там в соседнем зале у стены раком стоит британский консул и пара важных птиц поменьше. Через пару минут мне начнут задавать вопросы, скорее всего даже государыня императрица. И к этому времени тебе стоило бы предоставить мне на эти вопросы ответы. Потому что если ты этого не сделаешь…
Ее светлость, чья кавайность сейчас зашкаливала бы по любой системе подсчета, на Модеста Петровича даже внимания на обращала. Когда он начал ругаться, она смотрела сквозь него, а сейчас и вовсе, заставив его прерваться на полуслове, отвернулась. Шагнула к одному из связанных по рукам и ногам официантов, потянула его за волосы.
Резкий удар — я едва заметил стремительный росчерк, и оставшееся без головы тело с глухим стуком упало на пол. Вот зачем ее кавайная светлость тесак на кухне затрофеила. Сейчас она уже выпрямилась и держа голову Чарльза за волосы, подняла ее.
Бесстрастная княгиня сначала исчезла, уступая место няшной Наденьке; сейчас очередная маска оказалась сброшена, и девушка превратилась в пугающую машину для убийств — глаза серые, с черными вертикальными зрачками, под побелевшей кожей видны черные змейки вен. Буквально за несколько секунд Надежда сменила сразу несколько кардинально различающихся образов, что явно впечатлило группу сопровождения Модеста Петровича. Но не его самого — он на метаморфозы девушки внимания не обратил. На голову в руке утратившей всю кавайность из образа Надежды он тоже не смотрел, глядя в ее серо-стальные глаза с черными вертикальными зрачками.
Крови из разреза на шее, кстати, не пролилось ни капли. Когда в неслучившемся будущем я видел разорванные тела официантов, выглядели они вполне по-человечески. Сейчас же их «заблокировали и нейтрализовали», как выразилась Надежда, ввиду чего похоже некоторые функции организмов, камуфлирующие штампов под обычных людей, теперь недоступны.
— Alas, poor Yorick! — неожиданно произнесла Надежда, глянув в глаза отрубленной голове. Не сразу до меня дошло, что она процитировала Шекспира, а именно знаменитое: «Увы, бедный Йорик!»
Модест Петрович не знаю, догадался или нет о природе фразы, но взгляд у него потемнел от ярости. В буквальном смысле слова — глаза заполнила темнота, словно вместо глазных яблок два черных отполированных камня вставили.
— Моргни два раза, — между тем попросила Надежда у головы, совершенно не обращая внимания на изменившийся страшный взгляд тайного советника. Голова моргать не стала, и Надежда небрежно кинула ее Модесту. Тот машинально поймал и всмотрелся в неожиданный презент.
— Через пару минут тебе начнут задавать вопросы, — ровным холодным голосом заговорила Надежда. — Скорее всего даже государыня императрица. У меня тоже есть к тебе вопрос: почему нас здесь ждало двенадцать штампов из считающейся несуществующей программы «Баланс», а в подвале этого заведения нашли стационарный портал сам догадайся куда? И к тому времени, как ты закончишь отвечать на вопросы государыни императрицы, а также на вопросы самой разной шушеры по типу вставших в неудобной позе в соседней комнате возмущенных консулов, тебе стоило бы предоставить и мне ответ на мой вопрос. Потому что если ты этого не сделаешь, я буду считать себя свидетелем твоего преступления или ошибки, — голосом, в котором звенел лед всех мировых океанов, закончила Надежда.
В помещении вдруг стало темно. Глаза Модеста Петровича были абсолютно черными, под его бледной и почти белой кожей, как и у Надежды, зазмеились черные полоски вен. Стало зябко, ощутимо повеяло могильным холодом, и мне даже показалось что на периферии зрения вижу мелькание темных всполохов.
Вдруг наваждение пропало — его обрубило резким звуком. Не сразу я понял, что это Надежда бросила тесак, который сейчас глубоко воткнулся в стену, попав в портрет с каким-то важным дядькой в парике.
«Это Генри Филдинг, шеф. Автор песни «Ростбиф Старой Англии», довольно знаменитой в узких кругах. Ее, например, исполняют во время обедов на Королевском флоте».
Комментарий Альбины мне был не очень интересен, потому что Надежда уже двинулась к выходу из ресторана. Причем пошла она словно не замечая стоящих на ее пути Велльсгаузена и Радецкого, так что обоим пришлось очень быстро разойтись по сторонам. Практически отпрыгнуть.
— Мне, наверное, тоже пора, — негромко произнес я, глядя в возвращающие прежний вид глаза Модеста Петровича, после чего тоже двинулся к выходу.
Проходя мимо одного из убранных к стене из центра зала столов, увидел стакан с мохито, который устоял на месте так что напиток даже не пролился. В горле у меня за последнюю минуту что-то совсем пересохло, так что я не удержался.
— Заплатите, когда касса заработает, ладно? — обратился я у дверей к паре бойцов-призраков из команды Соколова. — Потом сочтемся, — отсалютовал я бокалом и вышел из ресторана.
Ее кавайная светлость стояла на улице у входа. Из вежливости предложил ей мохито. Она неожиданно не отказалась, забрав у меня высокий стакан и в несколько глотков, игнорируя трубочки, выпила практически все.
Да, похоже не у меня одного горло пересохло — сделал я маленький глоток, допивая оставшееся. Надежда стояла у входа, вроде никуда не собираясь идти, поэтому я зашел обратно в ресторан, поставил стакан на место.
— Чего ждем? — вернувшись на улицу, спросил я у ее кавайной светлости.
— Машину, — просто ответила она.
Приехало за нами совсем не такси — приехало за нами сразу несколько мощных армейских внедорожников, над которыми еще и в небе висело несколько дронов в парящем мареве невидимости. Наших оставшихся в святилище спутников уже привели вниз, и они ждали нас на тротуаре у проулка с лестницей. Пока все залезали в машину я смотрел на арку и не чувствовал ничего — совсем ничего. Не было больше ни ощущения чужого присутствия за спиной, ни отголоска мощной силы, испытываемой совсем недавно.
Все, похоже закончился сеанс связи. Знать бы еще, с кем он был.
Когда вся оставшаяся пятерка села в машину, мы быстро и без задержек поехали в сторону русской территории. К нам в колонну пристроились несколько полицейских машин сопровождения, так что доехали игнорируя светофоры и некоторые правила дорожного движения.
В особняке Надежда сразу прошла в гостиную и села во главе стола, за которым мы совсем недавно располагались во время знакомства, закончившегося несостоявшейся поездкой в ресторан. На пороге гостиной замаячила молчаливой тенью взволнованная Наоми. Надежда ее заметила, но просить удалиться не стала. Между тем все — в молчании, чувствуя напряжение момента, рассаживались по местам. Даже да Сильва не проявлял своей обычной и привычной активности, смотрел настороженно и внимательно.