15 лет и 5 минут нового года (СИ)
Сейчас возьму и ничего не смогу сказать: весь рот в слюнях. Не по нему пускаю, а от страха.
— А бабушка дома будет? — проглотила слюни и спросила не менее многозначительно.
Игорь ответил просто и на сей раз совершенно равнодушно:
— Я тебя не клею, можешь успокоиться. Мне нужно бабушку подстричь. Сказал же, что она из дома не выходит. Я тебя у метро встречу и как бы вместе придём домой. Или тебя на машине забрать из парикмахерской? Я могу. Без проблем.
А у меня были проблемы. Я не могла… Говорить. От обиды. Идиотка! Расстроилась, что не понравилась парню?
— Тогда я буду с инструментами, — еле выдавила из себя рыжая дурында.
— Оставишь в машине. Не украдут, не переживай.
— Я завтра не работаю.
— А я учусь. Хочешь часов в шесть на Пионерской тебя встречу? До Политехнической тебе без наземного транспорта не добраться. Ну, прокачу с ветерком?
— Тебе сколько лет? — сумела я сказать ему наконец «ты».
— Два года права в кармане, если ты про это. Сам сдавал. Не купил. Если боишься.
— Боюсь.
Ответила не только про машину.
— Поедем ровно шестьдесят километров в час. Ну, завтра в шесть? Раньше не успею, а так с удовольствием бы погулял с тобой в Сосновке. Белочек покормили бы! Но тебе поздно возвращаться будет. Чего к чаю взять? Что ты любишь?
Ничего я не люблю. Ничего мне не надо. И зачем я только согласилась! Какое мне дело до твоей бабушки! Все бабушки носят косынки. И ничего…
Знала же, что ничего хорошего из нашей встречи не выйдет. Шестым чувством знала, что ты испортишь мне всю жизнь! Своим — с ветерком!
10. "Неподъемная ноша"
— Малина, ты не заблудилась?
С этими мобильниками мы совершенно разучились здороваться перед началом разговора.
— А ты не заметил, что собаки нет? — прокряхтела я в телефон, стоя с Гретой уже под дверью.
Необходимость принять входящий заставила меня пропрыгать целый лестничный пролет с неподъемной ношей на руках. Ладно… Мамы наши и бабушки детские коляски наверх тягали без всякой мужской помощи и выжили!
— А что, с собакой нельзя заблудиться?
— Меньше философий! Лучше дверь открой! Чтобы мне ключ не доставать. Открывай нам прямо сейчас!
Открыл. Прямо сразу. Ещё даже звонок не сбросил. Стоит в дверях с телефоном у уха, придурок…
Двадцать лет не прошло, а как мобильники похудели! Никогда не забуду его «Эриксон»! Им, вместо молотка, грецкие орехи колоть можно было. Но я даже о таком мечтать не смела… Тогда! Да и потом. Первую «Нокию» мне подарил Игорь. В наш первый Новый год, в две тысячи втором году, в его канун, так что ещё в первом. В ночь на первое января я, как примерная девочка, была с мамой и бабушкой. А он…
С какой-то Мариной, наверное. Ну, не с мужиками же в бане! Если и в бане, то с девчонками… Наверное. Не спрашивала. Боялась, что он меня бросит, если начну ставить условия.
— А без маски ты симпатичнее!
А ты с красным носом прямо Дед Мороз вылитый!
Побрился, а все равно кусочек носового платка к подбородку прилип. Сопли потекли, видать, капитально.
— Не студи мне квартиру! Дуй в постель!
— Знаешь, прямо как в анекдоте…
Игорь все же отступил к разобранному дивану, и я закрыла входную дверь. Теперь бы еще мысленно войти в привычную колею: помыть собаке лапы, помыть руки себе… Не уверена, что пойду в душ. Душа к водным процедурам сегодня не лежит. И уверена, там пахнет Игорем.
— Милый, почему ты с порога сразу в койку? Нет бы об искусстве поговорить? Ты Рембрандта читала? Нет? В койку! Уже иду… Куда послала… Маску не забудь нацепить… — добавил Игорь уже с откровенным смехом!
— Не забуду… Омлет будешь?
— Из твоих рук хоть отраву. Но я уже всю банку предыдущей съел, а до сих пор жив… Зря пугала! Прямо как бабушка в детстве… Правда, десять потов сошло. Но с тобой всегда так…
Что? Не можешь без сальных шуточек? Устал? Так нехер ко мне шляться! Иди к той, которая тебя обслужит без напряжения с твоей стороны. Их навалом! А ему малиновое варенье подавай! Так меня, как любое лекарство, главное не пережрать!
Собака не особо запачкалась — в душ ее не повела, ограничилась тазиком. Нацепила новый подгузник. Она, конечно, приседала, не давала просунуть в дырку хвост… Знает, что все равно запакую, но свое «фи» обязана показать. Как все мы, женщины. Прав ведь Знаменев: сколько бы ядом не плевалась, потом залью любовным зельем кровать.
— Малина, ты со мной даже разговаривать не будешь? — проговорил он с дивана, на котором сидел.
Носки, кстати, сменил на черные, мужские. Нужно проверить, бросил розовые в стиральную машину или где снял…
— Квартирка крохотная. Можно спокойно говорить, держа дистанцию, — не выдержал он моего молчания.
— Твоя была всего на комнату больше. Забыл?
— Так я же держал дистанцию. Разве нет? Дураком был…
— В шестнадцать я бы с тобой все равно спать не стала. А потом сам виноват…
— Говорю же, дурак… Бабушка мне это прямым текстом говорила, а я… Из детского упрямства сказал, что не люблю крашеных птушниц.
— А сейчас?
— Крашенных… — улыбка до ушей. — До сих пор не люблю.
Отвернулась — не хочу на него смотреть. У него этих признаний для каждой припасено по дюжине. Ну, для меня на одну, возможно, больше — целую чертову дюжину!
— Мог бы хоть немного разобрать свою жратву! — бросила ему, не оборачиваясь, сделав акцент на «свою».
— Ну а ты жрать ее совсем не будешь?
Жрать — издевается! Знает, что я нарочно его злю, потому что так легче. Пару часов до секса я могла быть нежной, а после мы спали, а потом даже «доброе утро» не говорили, за редким исключением, а тут — для нас это новое: общение! Для нас взрослых. Просто капслоком в мозгу пропечаталось. И замигало красным SOS. Мою душу, правда, уже не спасти. Отдала ему не за медный грош…
— А у меня есть выбор? Уйдешь, отдам все Светке. Скажу, гуманитарная помощь.
— Поверит?
— Знаешь, верят… — я обернулась, снова подпирая одним местом стол. — Что я знаю рыбные места на дорогие шмотки по дешевке, но скрываю. Верят… Рыжие, говорят, хорошо врут… От природы. Когда краснеют, все думают, что просто кожа такая…
— Малин, рыжие хоть когда-нибудь говорят правду? — Игорь сидел со сцепленными пальцами, глядел исподлобья. — Скажи, почему ты хочешь, чтобы я свалил? Побыстрее… — добавил он побыстрее.
— Ну… Потому что у меня собака… Она привыкла, что вечером я с ней.
— И?
— Мне хорошо одной, — выдала автоматной очередью.
Почти что на автомате. Я ведь два года убеждала себя в этом. И убедила. Так думала.
Ему правду знать не надо. Он же просто хочет потешить свое мужское самолюбие. Оно у него слишком раздутое, как у всех брошенных детей. Наверстать упущенное, чтобы полюбило как можно больше баб, если одной единственной, которая его родила, он нафиг не был нужен. Он это самое самолюбие со мной всегда чешет, вместе с другим местом. Если бы хоть что-то ко мне чувствовал, понимал бы, что любимой женщине неприятно, когда о ней вспоминают лишь тогда, когда становится скучно с другими.
— А мне плохо одному. Вдруг стало плохо.
Я не обернулась, но замерла. Голос у него сделался совершенно глухим. Ну да, забыла… Осип. Закашлялся, ведь держался столько времени!
— Давай я тебе чай заварю до омлета?
Не вопрос, просто предупреждение… Или просьба заткнуться. Не нужны мне его откровения. Жалобы на бизнес-партнеров — так уж и быть, выслушивала. Но бабы, которые его все равно не так любят, меня не интересуют. Совсем!
Включила чайник, потянулась за чаем. Наткнулась на осенний вариант со специями — пампкин-спайс: корица, гвоздика, мускатный орех… Все, что доктор прописал для поднятия иммунитета и настроения: с плохого на хорошее, а то оно с минуты на минуту грозится опуститься с плохого на очень плохое.