Возмездие
— Мы вчера с ней ужинали. У нее все в порядке. Сейчас в самом разгаре подготовка рождественского каталога. Так что она еще несколько недель будет очень занята.
— Слушай, Денхем, сегодня ночью произошло что-то странное…
— Правда?
— Да. Я… э-э… проснулся во время грозы и обнаружил в гостиной девочку.
— Везет же некоторым.
— Нет, слушай… Это была маленькая девочка, ребенок. Лет одиннадцати-двенадцати…
И Хауэлл рассказал Денхему все, что смог вспомнить. Только про ружье не упомянул.
Денхем немного помолчал, потом наконец спросил:
— Джон, сколько ты выпил за вечер?
— Ну, — пробормотал, смутившись, Хауэлл, — я пообедал с вином, а потом добавил немного виски.
— Судя по тому, что рассказываешь, ты выпил изрядно. Почему тебе не завязать… на то время, пока ты там живешь? Работа без ночных кошмаров и похмелья, наверное, пойдет быстрее.
— Ладно, Денхем. Не нужно мне читать лекций. — Хауэлл больше не нашелся, что сказать.
— Береги себя, дружок, и побольше работай. Лартон Питс привык за свои деньги получать качественный товар.
Повесив трубку, Хауэлл снова принялся гадать, кто же такая «мама», пока не сообразил, что прислать дрова мог шериф Бо Скалли. Бо единственный, кроме Бенни Поупа, знал, что в домике нет дров. А этот Бо Скалли — неплохой парень. Надо будет поставить ему бутылку… Может, Скалли надоумит его и насчет девочки?
Дождь лил четыре дня подряд. Хауэлл метался по комнате, словно кот в клетке. Он поздно вставал, питался консервами или готовил что-нибудь на скорую руку из замороженных полуфабрикатов, прочитал все, что привез с собой, много пил и поздно ложился. И все время видел один и тот же сон… Утром сон забывался, но, кажется, девочки в нем не было.
Хауэлл распаковал хваленый компьютер Питса и забавлялся с ним. Следовать инструкциям Хауэлл не умел, но, потыкав пару дней наугад разные кнопки, он кое в чем разобрался и двинулся вперед. Читая руководство и заучивая все новые и новые команды, Хауэлл постепенно стал чувствовать, что машина его вроде бы обучает. На четвертый день все было готово. Компьютер стоял в ожидании, как раньше — пишущая машинка. Длинная бумажная лента была заправлена в принтер, пачка дискет лежала наготове, дожидаясь результатов работы. Дюжина катушек с магнитофонными записями примостилась возле магнитофона. Хауэлл вставил первую катушку и нажал кнопку. Голос Лартона Питса зазвучал так отчетливо, словно Питс сидел здесь, за письменным столом.
— Глава первая, — громко провозгласил Питс. — Как я обрел Бога.
Хауэлл выключил магнитофон и закрыл лицо руками.
— О черт! — прошептал он.
Впервые в жизни Хауэлл не мог убедить себя, что он делает нечто стоящее, впервые работал только ради денег. Это ему не нравилось. Он не понимал, как он выполнит заказ Питса. И его охватила прежняя тоска, которая нападала на Хауэлла, когда он ощущал свою ненужность, опустошенность. Она всегда окутывала его тяжелым, каким-то вонючим покрывалом, стоило Хауэллу неожиданно столкнуться с тем, что он и его работа могут оказаться никому не нужны. Тоска сгибала его плечи и заставляла пальцы впиваться в ручки кресла, она вынуждала Хауэлла подолгу сидеть неподвижно, вызывала отвращение к еде и пожирала всю энергию.
Несколько минут он сидел, не шевелясь, а затем вдруг ощутил тепло. Подняв глаза, Хауэлл увидел, что на письменном столе пляшут солнечные зайчики. Дождь прекратился, и меж рваных облаков проглянуло голубое небо. Тоска чуть отступила. Хауэлл отошел от стола и подошел к пианоле. Он повернул ручку; инструмент молчал. Хауэлл взял несколько аккордов блюза, болезненно морщась, потому что инструмент страшно фальшивил. Внезапно раздался громкий стук в дверь, от неожиданности Хауэлл даже подпрыгнул.
Он вскочил на ноги. После того, как паренек привез ему дрова, больше никто не появлялся, даже почту не приносили. Хауэлл был рад увидеть кого угодно. Он подошел к двери и открыл ее. На крыльце стоял человек с собакой. Оба промокли. Мужчина снял шляпу, обнажив совершенно белые волосы, кожа его была ярко-розовой. Хауэлл понял, что за темными очками скрываются розовые глаза: перед ним стоял альбинос.
— Доброе утро! — поздоровался гость.
В его облике было что-то удивительно знакомое, однако Хауэлл не знал ни одного альбиноса. В собаке тоже была какая-то странность. Она спокойно сидела рядом с хозяином и тяжело дышала, закрыв глаза.
— Я по поводу пианино, — сказал альбинос. Он глядел в сторону озера. Казалось, ему не хотелось смотреть на Хауэлла.
— Пианино?
— Разве его не надо настроить? — спросил гость, по-прежнему глядя в сторону.
Хауэлл заметил у его ног кожаный саквояж.
— Вы настройщик?
— Так точно.
Мужчина выжидательно замер.
Хауэлл внимательно его разглядывал. Вообще-то он хотел спросить у кого-нибудь в городе, где найти настройщика, но пока не спросил. Или все-таки спросил? Неужели он во второй половине дня так напивался, что ничего не помнит?
— О, входите, — пробормотал Хауэлл, придя в себя.
Альбинос взял саквояж и вошел в дом, слегка споткнувшись о порог. Собака встала и пошла за ним, приотстав на несколько футов. Она уткнулась головой в диван, отступила, повернула направо, натолкнулась на маленький столик, подошла к камину, обнюхала его и улеглась перед огнем. Потом перевернулась на спину, задрав вверх все четыре лапы, протяжно зевнула и, похоже, моментально заснула. Хауэлл смотрел на собаку во все глаза. Она оказалась слепой.
— Она ничего тут не испортила? — поинтересовался альбинос.
— Нет, — ответил Хауэлл, поправляя столик.
— Рили быстро запомнит, где что стоит. А где пианино?
— Вот, — указал Хауэлл.
Мужчина не двинулся с места.
Хауэлл внезапно сообразил, что он тоже слепой.
— О, извините! Оно прямо перед вами.
Хауэлл взял слепого под руку, провел по комнате и положил его ладонь на пианино.
Альбинос снял плащ, положил шляпу на верх пианино, сел и громко сыграл обеими руками гамму.
— Ого! Насколько мне кажется, я явился вовремя, не так ли?
Хауэлл рассмеялся.
— Верно. Проигрывающий механизм тоже не работает. Можно его как-нибудь исправить?
Настройщик открыл дверцу, за которой находился механизм, и покопался внутри.
— Посмотрите за инструментом, — попросил он.
Хауэлл заглянул за пианолу и увидел электрический провод. Он просунул руку в щель и подключил его. И в тот же миг призрак Джорджа Гершвина начал, дико фальшивя, наяривать «Оркестр, играй!» Альбинос выключил пианолу.
— Торопились починить, да? Спешка обойдется в двести долларов.
И он рассмеялся.
— Я все оставляю на ваше усмотрение, — сказал Хауэлл.
— Хорошо.
Хауэлл вышел на причал. Впервые за эти дни распогодилось. Деревья отяжелели от затяжного дождя. Когда проглядывало солнце, озеро вспыхивало яркой лазурью. Солнечные лучи согревали лицо Хауэлла. Постепенно, по мере того, как настройщик подтягивал струны, дребезжащие звуки, доносившиеся из окна, сменялись стройными, приятными. Прозвучал случайно взятый аккорд. Хауэлл почувствовал, что с улучшением погоды его настроение тоже улучшается. Казалось, его самого настраивали, точно пианино. Он уже много недель, а может, и месяцев, не чувствовал себя настолько хорошо.
Настраивая пианино, альбинос наигрывал небольшие отрывки — буквально несколько аккордов — мелодии, которую Хауэлл никак не мог уловить. Впрочем, его это и не занимало: он был слишком утомлен. Обрывки мелодии чередовались с другими наигрышами, аккордами и октавами. Через сорок пять минут Хауэлл, задремавший на солнышке, проснулся от стука укладываемых инструментов и щелчка саквояжного замка. Затем альбинос неожиданно взял несколько аккордов и запел высоким, чистым голосом:
Возьму тебя с собою, КэтлинЗа океан, большой и бурный;Ты там забыла свое сердце,Когда назвал своей невестой.Со щек твоих ушли все розы,Я видел, как они увяли;Твой голос тих стал и печален,И взор твой затемнили слезы.Возьму тебя в тот край далекий,Где сердце болью не пронзится.Едва поля зазеленеют,Тебя в твой дом я отвезу.