Когда плачут драконы (СИ)

Он попробовал было возразить, но проклятая искра оборвала эту попытку. Беата в ярости дернула решетку за прутья и тут же поняла, что они растворились под ее пальцами, образовав большое отверстие. Беата не медля проскользнула внутрь и бросилась к Одже. Он изогнулся, стараясь справиться с болью, и Беата не выдержала. Обхватила его за шею, уткнулась лицом чуть ниже клыкастой пасти и принялась бормотать какие-то глупости.
Думала заговорить о его достоинствах, чтобы придать сил, а вместо этого припомнила все обиды, выложив как на духу потаенное. И как боялась, что он счел ее толстой и не захотел иметь дел. И как ждала его объятий вместо платка этого глупого. И как провоцировала его раз за разом, надеясь, что Одже наконец не сможет перед ней устоять. И как хотела, чтобы он выиграл состязания и сам — сам! — пришел за обещанной наградой! И…
— И не нужен мне никто, кроме тебя, балбес бессердечный! — Беата с каждым его содроганием лишь крепче сжимала объятия, а Одже дышал все тяжелее, впиваясь когтями в камень, чтобы не задеть ее в момент очередного приступа боли, и только крутил головой, а потом прижимал ее на мгновение к Беатиной макушке и давал ей силы говорить дальше. Даже с таким Одже было тепло. Даже таким он пытался защитить ее и позаботиться о ней. Даже сейчас… — Да если бы я…
Одже захрипел, приняв еще одну искру, выгнулся — нехорошо, закостенело, — и вдруг обмяк, затих. Голова упала на пол, лапы расслабились.
Беата окоченела.
— Последняя… — с каким-то восторгом прошептала Ивон, и Беата все поняла. Одже выдержал. Собрал весь их огонь. Впустил его в душу. И сжег себя изнутри.
И теперь…
— Я люблю тебя! — совершенно безнадежно выкрикнула она и вдруг вцепилась в драконьи щеки, затрясла неподвижную голову, ударяя ее о землю. — Не смей умирать, слышишь! Ты нужен мне! Ты давно мне нужен! Я не могу без тебя! Балбес несчастный! Не смей!..
— Теперь не посмеет, — негромко скрипнул смутно знакомый голос, но не он образумил Беату. Беснующийся огонь в хрустальной груди неожиданно притих, потом закрутился, собираясь в единый шар, уплотняясь, вспыхивая, поглощая отбившиеся искры, и наконец застыл ослепительно-красивым багряно-красным камнем.
Беата завороженно смотрела, как этот камень вышел из драконьей груди, не встретив на пути никакого сопротивления, и поднялся вверх, притягиваемый божественной силой.
— Балбес? — прозвучал возле ее щеки слабый, но такой родной голос. Беата вздрогнула и зажмурилась на мгновение, но руки уже почувствовали человеческую шею, теплую кожу… любимого упрямца, вернувшегося к ней с того света.
— Бессовестный! Бездушный! Безмозглый! — от всей души выдала Беата и вдруг неслышно охнула, ощутив у своих губ горячее дыхание. Замерла в ожидании. Слышал, знает. И опять медлит, опять дает ей возможность отступить. Да неужели… — Неисправимый!..
— Я так тебя люблю! — выдохнул Одже и отчаянно прижался губами к ее губам…
 Глава тридцать седьмая: Три желания 
Одже целовал, не веря самому себе и, кажется, теряя последний рассудок. Грудь все еще ныла от невозможного количества драконьей ненависти, однако сейчас ее наполнял совсем другой огонь. Жгучий, пугающий, но такой животворящий! Он согревал каждую клеточку его тела, даря ощущение полного, совершенно нежданного счастья, а Беата не отталкивала, не отстранялась, а только сжимала до боли его волосы и сама подставляла губы.
Богини, это было в тысячу раз лучше, что в самых смелых мечтах!
Одже не помнил ни о том, где находится, ни о том, кто наблюдает за их нежностями. Значение имела только Беата и ее отношение. И нежные девичьи губы, от вкуса которых Одже на самом деле дурел. В голове шумело, заглушая мысли и оставляя только ощущения, и Одже никак не мог остановиться, отказаться, усомниться хоть на секунду. Сердце давно забыло, где его место, колотясь в таком же безумстве, какое охватило и Одже, и Беата наверняка его слышала. Но и Одже слышал стук ее сердца — столь же восхитительно неспокойный. Неужели ей тоже было хорошо с ним? И не отвращали ни его прикосновения, ни его объятия, ни он сам после всего того, что она видела?
 
— Беата...
Она открыла ничего не понимающие глаза, бессмысленно скользнула взглядом по Одже, а у него что-то стрельнуло в груди и разлилось внутри сильнейшей нежностью. Одже не сдержался, приник губами к ее лбу, заставляя себя потихоньку спускаться на землю.
— Еще раз меня бросишь — никакие Создатели тебя не спасут! — непривычно низким голосом пригрозила Беата, и Одже усмехнулся, по достоинству оценив ее шутку.
— Мне нечем оправдаться, — покаялся он. — Только искупить.
Беата заулыбалась, но тут же чувствительно стукнула его между лопаток. Боги, она же тоже его обнимала!
— Я подумаю, — пообещала она таким тоном, что искупление почудилось Одже самым желанным событием на свете. Знать бы, когда Беата захочет потребовать отработку. И дотянет ли он до этого момента без ее близости?
Или ему теперь позволено?..
— Забавные вы, люди, все-таки существа! — раскатился по пещере голос Энды, и была в нем теперь не только насмешка, но и чувствовавшееся уважение, переплетенное с тщательно скрываемой радостью. Одже, конечно, не особо хорошо знал Властителя Земной Сферы, но тем не менее не мог этого не заметить. — Нет бы просто поговорить и все выяснить, вместо того чтобы тащиться поодиночке за тридевять земель, ломиться в покои Создателей и решать их проблемы ценой собственных жизней. Что в ваших чувствах от этого изменилось? Или, думаешь, твоей заступнице только герой нужен?
Одже мотнул головой и тут же покраснел под испытующим взглядом Беаты. Никогда он не считал ее корыстной. Потому и заслуживала она самого лучшего.
— Хотел почувствовать себя достойным тебя, — пробормотал он, так и не посмотрев в сторону Энды. Его волновала только Беата. И ее понимание. — Такая девушка...
Она закрыла ему рот рукой, и Одже не нашел ничего лучше, чем начать целовать ее ладошку. У Беаты заблестели глаза.
— Я же говорю, балбес, — прошептала она и вдруг бросилась ему на шею. Одже сжал объятия, впервые ощущая себя способным защитить любимую — если понадобится, и от божественного произвола. Погладил ее по волосам, утешая.
— Что, и благодарность от сильных мира сего не нужна? — еще более насмешливым тоном поинтересовался Энда. Одже не успел отказаться.
— И моя тоже? — опередил его незнакомый женский голос — теплый и в то же время неуловимо опасный. Вынудивший наконец Одже и Беату оторваться друг от друга и обернуться к Божественной Триаде.
Беата невольно вздрогнула.
Одже тряхнул головой, уверенный, что у него после всего пережитого начались видения, но это ничего не изменило.
Трехголового ящера больше не было. Боги наконец обрели каждый свое тело, но Одже смотрел только на четвертого дракона, будто сошедшего с рисунка Ойры и теперь выступающего впереди остальной троицы.
— Я... — запнулся от изумления Одже. Энда усмехнулся.
— Праматерь Гудлейв в своем истинном облике, — представил он вновь прибывшую, и наконец в его голосе заиграли почтительные и даже нежные ноты. Одже вскочил, испытывая непреодолимое желание выразить Праматери свое почтение. Беата тоже поднялась на ноги и склонила голову. Но, кажется, только для того, чтобы отыскать руку Одже и крепко ее сжать.
У Одже пронеслась шальная мысль, что Беата таким способом предъявляла на него права. Перед богиней!
Вот же!..
Счастье его ревнивое!
Праматерь улыбнулась, щедро одарив их с Беатой благодатью: Одже никогда раньше ее не испытывал, но точно знал, что это именно она и есть, потому что по всему телу разошлось доброе светлое тепло, изгоняющее любые неприятности и тяжелые мысли.
Впрочем, Одже сегодня узнал и другое блаженство. И вряд ли предпочел бы ему нынешнее.
— Сын прав: вы удивительные создания, — звучной песней выдохнула Праматерь. — Меня никогда не интересовали люди — лишь само Мироздание. Теперь я вижу, как ошибалась.