Штормовой предел

Да и как красива набережная Невы в такую ночь! Ровный ряд огней газовых фонарей, слабо освещающих гранитные плиты панелей, дворцы, особняки, Адмиралтейство, Исаакиевский собор… На другой стороне реки темнела Петропавловская крепость. Нева еще не замерзла, и по ней плыли, медленно налезая друг на друга, большие льдины, издавая какой-то особый треск.
— Точно какие-то сказочные чудовища борются между собой! — сказал Петя Серебренников, и друзья с ним согласились.
— Ребята, я люблю Петербург, но я еще сильнее люблю его в сегодняшнюю таинственную ночь! — провозгласил Миклуха.
Юнг с Серебренниковым рассмеялись:
— Казак, ты становишься сентиментальным! Может, ненароком в кого-то влюбился? — подал голос Юнг.
Миклуху даже пот прошиб, неужели так все заметно!
— Еще чего, — сказал он как можно небрежнее, — настоящие казаки на девчонок и не смотрят!
И поскорее, пока друзья не продолжили опасную для него тему, начал говорить об их будущей флотской службе. Эта тема была понятна и приятна всем. Поэтому дальше разговор велся уже о том, на чем лучше служить — на броненосцах или миноносцах и чем служба на Балтике лучше службы на Черном море.
А вдоль набережной навстречу друзьям летели роскошные сани, попадались и скромные извозчики, везущие закутанных в меховые воротники шуб сонных седоков. Кое-где в окнах роскошных особняков еще виднелся свет, и там, по-видимому, шло веселье. Проходя мимо, кадеты невольно вытягивали шеи, чтобы увидеть, что же происходит за этими зеркальными окнами и спущенными шторами.
Так друзья незаметно подошли к Летнему саду, свернули на набережную Фонтанки, потом на Сергиевскую улицу, дошли до Воскресенского проспекта и наконец оказались дома. Мама Миклухи, Екатерина Семеновна, предупрежденная, что ребят отпустят поздно, уже их ждала.
— А ну-ка, руки мыть, танцоры, и за стол! — приказала она без долгих разговоров.
Плотно поужинав, мальчишки улеглись спать. Возбужденные праздником, они еще некоторое время обменивались впечатлениями, но затем усталость взяла свое. Скоро из детской уже слышалось дружное посапывание. Екатерина Семеновна осторожно прикрыла дверь. Пусть мальчишки хорошо выспятся, ведь после бала им даден целый день отдыха…
Уже позже Миклуха узнал, что понравившуюся ему девушку зовут Надеждой. Отец ее, вице-адмирал Сергей Фаддеевич Кисель-Загорянский, служит комендантом Архангельского порта. Кроме того, позднее ему удалось узнать и печальную новость — красавица Надежда Кисель-Загорянская ответила взаимностью расторопному гардемарину Андреенкову, который теперь с девушкой не только встречается, но, как говорили осведомленные кадеты, по выпуску собирается венчаться. Узнав об этом, Миклуха погрустил три дня — срок вполне достаточный. Потом решил немного подождать и влюбиться на следующем балу в кого-нибудь еще.
Некоторое время Миклуха, правда, еще косился при встречах с гардемарином Андреенковым, который, не зная о произошедшей в сердце маленького кадета трагедии, всегда ему весело подмигивал. Проходит бывало мимо, улыбнется и подмигнет. Вечерами перед сном Миклуха немало думал над этими подмигиваниями, а вдруг этот Андреенков каким-то образом узнал о его тайной влюбленности? Но как, ведь Миклуха никому, даже самым близким друзьям, об этом случае на балу не рассказывал? С этими мыслями он обычно и засыпал…
Свободное время воспитанники использовали обычно для углубленного самообразования. Кто-то брал уроки живописи, кто-то учился играть на арфе. Это было весьма модно, так как на арфе играл генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, и флотские офицеры теперь также старались соответствовать ситуации. Что касается Миклухи, то он, помня о разговоре с братом, налегал, прежде всего, на навигацию (настоящий мореплаватель должен знать ее, как «Отче наш»!) и иностранные языки, поэтому помимо двух обязательных изучал третий.
* * *
В начале июня 1869 года, после пятилетнего отсутствия, в Россию вернулся старший брат Владимира, Николай Миклухо-Маклай. Так уж случилось, что у единокровных братьев были разные фамилии.
 
Еще в начале 1860-х годов Николай был исключен из Санкт-Петербургского университета за участие в студенческих волнениях, без права поступления в высшие учебные заведения империи. Пришлось уезжать в Германию, где в 1868 году бунтарь с блеском окончил Йенский университет. За плечами его были путешествия на Канарские острова, в Марокко и на берег Красного моря, публикации о которых принесли ему широкую известность в Европе. В память о предке Степане Миклухе, носившем прозвище Маклай, Николай взял себе псевдоним «Маклай», которым подписывал научные статьи. А позднее стал подписываться своей фамилией, добавляя к ней псевдоним, уже известный читателям, и прославив таким образом род Миклухи-Маклая. Со временем Николай стал зваться Миклухо-Маклаем, «а» в первой части фамилии сменилась на «о», а младший брат Владимир так и остался Миклухой.
К моменту возвращения «бунтаря и скитальца» материальное положение семьи Миклух успело выправиться: пароходное общество «Самолёт» стало наконец-то выплачивать дивиденды по ранее выкупленным предприимчивой Екатериной Семеновной акциям. Однако отношения между матерью и старшим сыном оставались напряженными, поэтому общаться с ней Николай предпочитал через сестру Ольгу и младших братьев. Дело в том, что в материальном плане он все еще полностью зависел от матери, положение его было довольно унизительным.
В Петербурге старший брат занимался обработкой собранных в путешествии на Красное море коллекций губок и публикацией научных сообщений. Владимиру он рассказал о встрече с князем Кропоткиным и возможном плане будущей большой полярной экспедиции.
— Кропоткин мечтает покорить Арктику, но меня больше влечет Тихий океан! — сказал он Владимиру и Михаилу.
Николай составил план экспедиции и представил его в Российское географическое общество, но вице-президент общества граф Литке проект «зарубил», сказав:
— Нечего по заморским странам колесить, когда у самих Россия еще до конца не изучена!
— Придется идти на поклон к твоим начальникам! — сказал после этого отказа Владимиру Николай и обратился в Морское министерство с просьбой предоставить ему попутное судно для доставки к месту экспедиции и обратно.
Узнав об этом плане брата, Владимир не на шутку заволновался. Вот бы и ему отправиться в это плавание на военном судне, все же он уже старший кадет! А там, может быть, удастся даже уговорить командира и его оставят вместе с братом на тропических островах! Николай, узнав о мечтах младшего брата, только улыбнулся:
— Моя научная карьера только начинается. Поэтому пока учись, а экспедиций на наш век с тобой еще хватит!
После чего он сразу уехал в Йену готовить монографию об эволюции мозга у рыб. Тем временем прошение Николая Миклухо-Маклая легло на стол управляющего Морским министерством вице-адмирала Краббе. Тот был человеком увлеченным, и самым своим большим достижением в жизни считал участие в научной экспедиции на Арале. Поэтому к прошению Николая отнесся положительно и 21 мая 1870 года доложил императору Александру по просьбе молодого русского путешественника, причем доложил, как может доложить только опытный царедворец. В нужное время и под хорошее настроение. Результат был соответствующий, император соблаговолил принять Миклухо-Маклая на отправляющийся в сентябре в дальневосточные воды на усиление Тихоокеанской эскадры корвет «Витязь» «без производства довольствия от морского ведомства».
Узнав, что ее старший сын во время проживания в Йене наделал новых долгов, Екатерина Семеновна заявила, что посланный ею чек будет последним и в будущем Николай должен рассчитывать только на самого себя.
Главной проблемой для Миклухо-Маклая перед отправлением в Южные моря стало то, что Морское ведомство не собиралось ради него менять маршрут «Витязя», следовательно, корвет мог доставить его только в Ботавию, а далее предстояло добираться в Новую Гвинею уже самостоятельно.