Штормовой предел
В этот рейс до Одессы были взяты и 18 пассажиров, среди них — четверо женщин и трое малолетних детей. Никто из них даже не подозревал, какие трудности им предстояло перенести.
Пополнив в Нагасаки запасы угля, "Москва" направилась в китайский порт Ханькоу, где в это время проходил традиционный международный торговый аукцион чая. Данный напиток, как известно, был во все времена очень любим в России, поэтому при каждом удобном случае коммерсанты стремились закупать чая как можно больше. Ханькоуский же чайный аукцион славился относительно небольшим ценами на большие оптовые партии. Поэтому, учитывая вместимость трюмов "Москвы", предприятие обещало быть весьма выгодным.
Переход до Ханькоу прошел как никогда гладко. Уже 11 мая, взяв обычное количество чая, "Москва" вышла из Китая, 25 мая пароход миновал Сингапур. И в Малаккском проливе, и в Индийском океане стояла на редкость хорошая погода. Дети весело играли в прятки на палубе верхнего мостика, благо было где разгуляться. И только сердитые, как им казалось, взгляды старшего офицера Хмелевского, которые он бросал на расшалившихся детей, с трудом пряча улыбку, удерживали их от чрезмерного шума.
Дул попутный юго-западный ветер, позволявший идти под парусами. Командир, капитан 2-го ранга Чириков то и дело заходил в рубку, перебрасывался несколькими словами с вахтенными, затем, взяв в руки секстан, "брал солнышко", ярко светившее над тропическим горизонтом. Затем Чириков обычно спускался в музыкальный салон, где вступал в беседу со своими пассажирами: журналистом Соллогубом и Миклухой. Беседы, проходившие оживленно, нередко перерастали в споры. Особенно много спорили о судьбе России, ее народа, Российского флота. А пароход между тем быстро наматывал на лаг океанские мили, приближаясь к роковому дню…
* * *
В сутки "Москва" делала по триста миль. И команда, и пассажиры горели желанием во что бы то ни стало обогнать германский пароход "Мессалия", покинувший Гонконг пятью сутками раньше "Москвы". Ходоком "Москва" была отличным, почему многие заключали пари, на какой именно день плавания мы "надерем уши германцам". Миклуха спорил с лейтенантом Мельницким, ставя три против одного, что должны догнать "Мессалию" в Красном море.
— При нашей машине мы добежим до Суэца в девятнадцать дней, немцы ж дотопают не ранее чем за двадцать семь, а потому гонку мы выиграем в любом случае! — доказывал он с присущим ему азартом.
— Море есть море и на нем бывает всякое! — отвечал рассудительный Мельницкий.
Ровно в полдень 7 июня 1882 года при смене вахт были определены координаты. Вахтенный офицер доложил об этом командиру в его каюту по переговорной трубе. Совсем немного оставалось идти до Африканского континента, а затем, "зацепившись" за его берег, надлежало продвигаться дальше, к Суэцкому каналу. Чириков все дольше и дольше задерживался в рубке: его очень беспокоило течение в четыре узла, указанное на карте. В 16.20 было сделано еще одно астрономическое наблюдение, которое подтвердило опасения командира.
Вскоре в тумане открылись гористые берега Африки. У Чирикова не было сомнений в том, что пароход находится севернее мыса Рас-Хафун (хотя в реальности пароход был уже на траверзе мыса Гварафуи). Не желая удаляться от африканского берега, пароход подвернул к нему. Матросы побежали убирать часть парусов, чтобы обзор из рулевой рубки был лучше. На бак выставили впередсмотрящего. Чириков не уходил с мостика, предупредив о возможных реверсах. Помимо него на мостике находился вахтенный офицер лейтенант Мельницкий, который внимательно следил за скрывающимся в сумерках горизонтом. Старший помощник Хмелевский вел прокладку на штурманской карте. С левого борта спокойно поднималась луна, и ничто не предвещало опасности. Механический лаг показывал скорость полного хода —13,6 узла. Матросы на палубе готовили диплот, чтобы проверить глубину.
Судовые часы показывали 19.50, когда на мостике внезапно увидели прямо по носу и с левого борта едва заметную темную полосу земли. Моряки ясно услышали шум берегового прибоя. Чириков резко бросился к телеграфу. В машину полетела команда: "Стоп! Полный назад!" Вахтенный офицер громко крикнул в рупор: "Отдать фалы и шкоты!" Но было поздно. Через считанные минуты штевень парохода ударился о камни, и судно содрогнулось.
— Потеряны лопасти винта, в машину поступает вода, паровые насосы не справляются! — доложил прибежавший на мостик один из кочегаров.
В момент аварии Миклуха беседовал и пил чай в музыкальном салоне с журналистом Соллогубом. Когда же пароход внезапно застопорил машину, а затем начал отрабатывать назад, он понял, что наверху происходит что-то неладное. Прервав беседу, бросился наверх, но, уже находясь на трапе, был сбит с ног ударом судна о камни. Так как среди пассажиров преобладали люди военные, их присутствие и спасло от паники. Все поднялись на шлюпочную палубу и стояли там, взволнованные происходящим. Громко звенела аварийная сигнализация. Пароход било о подводные скалы так сильно, что казалось, он вот-вот развалится на части. В 3 часа ночи вода подступила к топкам котлов, и машина была остановлена. Кругом царила жуткая темнота; опасаясь пожара, Чириков приказал потушить керосиновые лампы и фонари, оставив только масляные горелки и свечи.
После первого удара пароход стало нещадно бросать из стороны в сторону. Выбравшись на верхнюю палубу, Миклуха увидел, что "Москва" прочно сидит на мели среди бурунов прибоя. Вдали смутно угадывался берег. Из машины тем временем доложили, что в трюме сильная течь и от ударов об отмель потеряны лопасти винта. Было совершенно ясно, что огромный пароход обречен. Вскоре "Москва" стала заваливаться набок, все больше погружаясь в песок.
Надо отдать должное командиру, он полностью сохранил самообладание. Несмотря на то, что судно фактически погибало, он не торопился отдавать приказ о немедленной эвакуации экипажа и пассажиров: из-за темноты и неизвестности можно было легко потерять людей. Все реи на пароходе спустили и закрепили на палубе, чтобы они могли служить упорами в случае, если судно будет заваливаться набок.
— Так и перевернуться недолго! — заволновались пассажиры.
— Рубить рангоут! — распорядился Чириков.
— Неужели мы все погибнем? — спрашивали, обступивши Миклуху, напуганные люди.
— Все не столь плохо, как кажется! — отвечал он. — Корпус должен выдержать до утра, а рангоут приспособят как упор на случай, если начнем валиться на борт!
Ночь была напряженной и для пассажиров, и для экипажа. С рассветом начал обрисовываться песчаный берег, лишенный растительности. За ночь моряки спустили с подветренного борта спасательные шлюпки из опасения, что утром это не удастся сделать.
Из воспоминаний Николая Соллогуба: "Пассажиры, нуждавшиеся в отдыхе, собрались в кают-компании 2-го класса и улеглись на полу, ближе к левому борту вповалку, стараясь оградить себя от проникнувшей сквозь иллюминаторы воды на правой стороне кают-компании. Офицеры и команда всю ночь напролет при сильном порывистом ветре работали, исполняя немедленно и точно все приказания своего командира: спускали рангоут, гребные суда, устанавливая их с подветренной стороны, где было тише; очищали от груза проходы у люков, для определения прибыли воды в трюмах, выгружали на верхнюю палубу провизию и т. п. В этом принимала участие и ресторанная прислуга. Приказания командира исполнялись пунктуально, без шума, без суеты и с такой поспешностью, чтобы к рассвету быть вполне готовым для высадки на берег людей и перевоза туда провизии. Нельзя не оценить и не отдать полной справедливости спокойным распоряжениям, систематичности и, безусловно, необходимым мерам, к которым прибегал командир парохода г. Чириков. Угрожающее положение, в котором находилась "Москва", неизвестность условий берега и расстояния до него, наступающая темнота — обстоятельства, о которых приходится серьезно подумать. И нужно иметь слишком крепкие нервы, чтобы не потеряться и вынести на своих плечах ужасающее положение!"