Переходы

Фету решил, что, когда придет его час совершить последний переход, я стану его преемницей. То есть когда наступит срок, моя душа перейдет в его тело, а его — в мое. Я стану Фету, и, во исполнение Закона, тело, которое я только что освободила, убьет тело, в которое я только что вошла.
В деле любви Закон был всеведущ и всемогущ. Лишь старейшины имели право соединять женщину и мужчину. Если женщина и мужчина желали союза, запрещенного старейшинами, Закон гласил ясно: влюбленные должны покинуть остров и уплыть по ветрам и течениям к востоку, отыскать другой остров и начать там новую жизнь по новому Закону. Так и на нашем острове изначально поселились двое наших предков, молодые влюбленные, чей союз на другом острове, лежащем к западу, считался запретным.
Мы с тобой время от времени поговаривали о бегстве, о том, чтобы уплыть к востоку и отыскать новый остров, наш собственный. Но когда мы оказывались врозь, решимость наша ослабевала. Как бы сильно нас ни тянуло друг к другу, нам не хватало смелости принять тяготы изгнания.
Мы видели, как чужеземцы спустили со своего корабля маленькую пирогу, как в нее сели мужчины и на веслах пошли к острову. Мы отправились с холма на берег и встали там, поджидая их. Рассматривали новоприбывших в их неудобной, яркой одежде и шляпах, подмечали, сколько в них всего странного. Они смотрели на кого вздумается и на что вздумается без страха, хотя копья у них были короткие, тяжелые и тупые. Или не ведомо им, что Закон гласит по поводу того, куда можно смотреть, на кого и каким образом?
Они собрались на берегу, и вождь их заговорил на странном языке, а остальные подняли копья, и с наконечников их сорвались гром и молния, улетев в безоблачное синее небо. Их вождь привязал к дереву камень в форме листа, а потом они приблизились к нам, — они несли бусины, монеты, гвозди и зеркальца, которые протягивали нам, улыбаясь, вкладывая дары нам в руки. Мы, разумеется, не знали, что это за вещи, стали их рассматривать, дивиться их необычайности. Их вождь раздавал приказы, которым все повиновались, но был среди них еще один, который не трудился, а вместо этого срывал листья и растения и складывал в мешок, будто собирал целебные травы, как наш Фету. Он разглядывал наши татуировки. Других чужаков тем временем отправили с пустыми бочками к ручью, они наполнили их водой и принесли назад на пирогу.
Следя за ними, я следила и за тобой, Коаху: как сильно тебя к ним тянуло, с какой легкостью ты, несмотря на диковинный их язык, общался с ними при помощи глаз, лица и рук. Твоя смекалка, улыбка, твои движения — с помощью этих инструментов ты сумел одолеть все различия между собой и чужаками. И в твоих глазах — глазах, в которые я смотрела так часто, — сейчас сияла одна лишь тяга к чужакам и к их необычайности, которая для тебя была полна восторгов и чудес. Ты восхищался их дерзостью, ибо и сам был рожден дерзким.
Движениями тела, выражением лица и жестами рук ты как-то сумел с ними объясниться. Именно с твоей помощью Отаху пригласил их вечером на наше пиршество.
Весь тот день чужаки провели рядом с нами и среди нас. Некоторые непрерывно заполняли бочки водой или охотились на диких свиней и птицу. Другие чинили паруса на берегу. Их целитель собирал растения и рассматривал наши татуировки. Отаху предупредил, чтобы мы держались на расстоянии, большинство так и поступало, хотя одновременно мы пристально за ними наблюдали. Я помогала готовить пиршество, но, как только выдавалась возможность, наблюдала тоже. Вблизи и издалека мы впитывали их присутствие, изучали их необычайность, подмечали все, что могли подметить, до мельчайших деталей, чтобы после их ухода предаваться подробным воспоминаниям. Некоторые из наших подходили к ним, особенно дети, особенно ты. Ты помогал им перекатывать бочки к ручью и обратно. Помогал им, указывая, где искать свиней и птиц.
Пиршество состоялось после захода солнца, при свете полной луны, на прогалине, куда можно было докричаться от берега. Освещали ее два высоких костра. Отаху надел ритуальную мантию из карминовых перьев, Фету надел ритуальную мантию из белых перьев. Они сидели плечом к плечу. Я — рядом с Фету, как его любимая ученица. Несколько старейших из наших сели в круг — я была в нем моложе всех, — а с нами около десятка чужаков. Остальные стояли или сидели поблизости, наблюдая за происходившим или переговариваясь между собой. Всем в этом кругу подали каву, выпив которую чужаки так скривились, что мы рассмеялись. Отаху произнес речь, восхваляя достоинства чужаков, говорил о том, какую честь они нам оказали своим посещением. Потом в круг шагнул ты, встал между двух костров. Тело твое спереди было разрисовано белыми полосками и украшено пучками белых перьев альбатроса. Сзади тело твое было покрыто серыми полосами и пучками серых перьев альбатроса. Ты медленно раскинул руки и, напевая подобающие песни, начал исполнять самый священный наш танец, танец, повествующий о появлении нашего народа: танец альбатроса.
 
В давние времена двое влюбленных из соперничавших кланов были изгнаны из родных мест в дальние края, на северо-запад. В те времена люди умели принимать обличье животного, чье имя носили, — это искусство впоследствии было утрачено. Дабы добраться до места, влюбленные приняли обличье птиц, чьи имена носили. Женщина стала Пуэо, совой, ибо таково было ее имя. Мужчина стал птицей, чье имя носил он, Парой, белой крачкой. И вот они вдвоем отправились в странствие через океан. Крачка Пара улетела вперед совы Пуэо. Остров, с которого их изгнали, едва успел скрыться из виду, а Пара уже начал уставать. Когда Пуэо его нагнала, Пара лежал на воде, умирая.
— Я хочу вернуться, — сказал он. — Мне милее умереть на родине, на руках у своих, чем утонуть в море.
— Нет у нас больше родины, — возразила Пуэо. — Если ты выбился из сил, я понесу тебя в когтях. Мы оба расправим крылья и будем взмахивать ими в такт, — так мы сможем пересечь просторы океана, не уставая.
Она подняла его над водой, аккуратно, чтобы не поранить своими когтями. Они расправили крылья и замахали ими в такт, и превратились они в одну птицу, величайшую из всех птиц: в Тороа, странствующего альбатроса. Вот почему альбатрос сверху серый, а снизу белый, вот почему он так неуклюж, когда ходит по земле. И вот так, в едином теле, влюбленные бродили по небесам над океаном, перелетая с острова на остров, целую тысячу лет. В едином теле они научились пить из моря, отделяя соль от морской воды и извергая ее в своих слезах. На какой бы остров они ни попали, их оттуда изгоняли. Наконец отыскали они остров, который на деле был панцирем гигантской морской черепахи, выползшей на коралловый риф. На этом острове никто не жил. Здесь они вновь приняли человеческий облик и назвали свой новый дом Тороаити, что означает «Дом странствующего альбатроса». Позднее название сократили до Оаити. Альбатрос стал нашим тотемом. Из его костей мы делаем крючки и наконечники для копий, а его перья — символ мира — надеваем во время обрядов.
Все смотрели, как ты в песне и в танце рассказываешь историю Пуэо и Пары, восхищались тем, как движениями рук, спины, ног и лица ты будто живую изображал каждую из двух птиц. Повернувшись вокруг своей оси, ты превращался из одной птицы в другую; озаренный отблесками пламени, ты рассказывал о каждой из них и об обеих одновременно. Когда ты закончил, чужаки поступили очень странно: принялись сводить и разводить ладоши. Мы этот жест использовали лишь для одного — высказать детям свое недовольство, однако у чужаков он, похоже, означал одобрение. Это вызвало у нас смех, чужаки засмеялись в ответ, пусть и не до конца понимая чему. Когда танец окончился, в круг вступили дети, они принесли широкие листья, нагруженные угощениями, и стали переходить от гостя к гостю, в изобилии предлагая жареное мясо, птицу, рыбу и плоды хлебного дерева. Как и на всех пирах, подано было и мясо альбатроса, приготовленное в его собственном жире, но только чужакам и самым старшим мужчинам и женщинам в круге: так повелевала традиция.