Синяя Рыба

Вика смотрела на город, как на кадры старого кино. Несомненно, она была в нем, и все же словно бы наблюдала его со стороны, из зрительного зала.
Закат окрасил струи фонтана в ярко-алый цвет, так, что вода стала похожа на гранатовый сок.
Или на кровь…
— Послушай, Эриус, — Вика попыталась привести мысли в порядок, — Я не могу уйти, не предупредив…
— Бабушку? — лукаво прищурился Эриус. — Ах, да. Совсем забыл. Смотри!
Он издал звук, похожий на шум радиоприемника, настраиваемого на нужную частоту, и, запрокинув голову вверх, закрыл глаза. Вика почувствовала, что ее словно впечатали в окружающее ее пространство, которое вдруг стало плотным и вязким, как парафин. А через мгновение напротив нее в воздухе возник силуэт, слабо мерцавший в сгущающихся сумерках. Силуэт девочки, как две капли воды похожей на нее. Он становился все осязаемей, реальней, отчетливей, пока не уплотнился до такой степени, что со стороны никто не заметил бы разницы. Напротив Виктории Лисицыной стояла ее точная копия.
Девочка ошеломленно смотрела на своего двойника.
— Ну как, нравится?
— Вика-клон, моргая, медленно озиралась по сторонам.
— Как… ты… это сделал? — с трудом проговорила Вика. От изумления она еле дышала, и слова давались с трудом, в горле все пересохло, как на экзамене, когда, вытянув билет, идешь отвечать.
— Теперь ты можешь идти, куда угодно, — проигнорировав ее вопрос, торжествующе отчеканил Эриус. — А твой двойник останется здесь, и все будут думать, что она — это ты.
Его глаза вдруг вспыхнули, и он произнес всего лишь одно слово:
— Оживи!
Вика-копия вдруг вздрогнула, словно очнувшись от оцепенения, подняла со скамейки сумку, и расправив складки юбки привычным Викиным жестом, пошла по направлению к ее дому.
— А когда я вернусь… — начала Вика…
— Она исчезнет. Растворится в воздухе, как только ты переступишь порог этого мира, — объяснил он.
— Но как я…
— Возьми свой рисунок и поставь его на землю — приказал Эриус.
Вика подчинилась. Она попыталась немного согнуть лист бумаги, чтобы он не упал, но ватман словно превратился в стекло: его невозможно было ни согнуть, ни помять. Вика отпустила картину, и, вопреки всем законам физики, она не упала, а осталась висеть в воздухе абсолютно вертикально, словно ее удерживала в этом положении какая-то неведомая сила. Впрочем, резонно отметила про себя Вика, законы физики не действовали уже давно.
Черная птица раскрыла клюв, и прокричала три хриплых слога. И, словно повинуясь его приказу, рисунок в то же мгновение стал расти, увеличиваться, пока не превратился в огромный плакат высотою в несколько метров.
В этот момент последний отблеск заката упал на землю, и было в этом лоскутке оранжевого света что-то такое, что Вика на миг подумала, все ли она делает правильно, и не лучше ли остановиться, пока не поздно. Но налетевший ветер пригнал темные плотные тучи, которые закрыли свет, и маленький солнечный зайчик растаял, исчез.
Эриус произнес еще один, последний слог заклинания, и поверхность рисунка начала двоиться, расслаиваться, как изображение стереокино: это было уже не плоское изображение. Это была дверь. Дверь в чудесный, таинственный, неизвестный мир. Такой манящий, такой прекрасный…
Вика нерешительно протянула руку и попыталась дотронуться до поверхности бумаги. Однако рука ее не нащупала ничего, кроме воздуха. Потому что рисунок уже не был рисунком.
Нарисованные растения превратились в настоящие. Лепестки волшебных цветов светились золотисто-розовым сиянием, источая тонкий, почти неуловимый аромат — аромат другого мира. Ветви деревьев и кустов раскачивались, поскрипывая, листья слабо шелестели на ветру. Они были так близко, что Вика могла разглядеть каждую прожилку. Дорога уходила вперед, в густую, бархатно-черную тьму.
Вика медленно обошла вокруг Входа, но с другой стороны ничего не было. Вообще ни-че-го.
«Четвертое измерение?»
— Идем же! — стараясь скрыть свое нетерпение, крикнул Эриус.
И Вика шагнула в темноту тоннеля. Орел деловито огляделся по сторонам, и, пробурчав что-то себе под нос, скрылся в туннеле следом за ней, напоследок пробормотал заклинание, закрывающее проход. Вика шла далеко впереди, и не видела, как ветви сплелись, наглухо запечатав вход и отрезав девочку от ее родного мира. Она не оглядывалась назад, она не думала о будущем, она шла вперед — туда, где в непроглядной темноте мерцали две яркие точки.
 
 Солнечная дорожка 
Максим, стараясь не шуметь, носился по своей комнате, складывая вещи в папин походный рюкзак. Он собирался в дорогу. Синяя Рыба молча наблюдала за сборами из безопасного места около люстры. В рюкзаке уже лежали фонарик, бинокль, увеличительное стекло, веревка, спички, бутерброды с сыром, завернутые в целлофановый пакет, и теплая куртка на всякий случай.
Солнце еще не поднялось из-за горизонта. Далеко-далеко на востоке занималась заря. Небо постепенно светлело.
Родители и младшая сестренка еще спали. Максим вздохнул. Он не хотел их будить. И понимал, что бессмысленно пытаться что-то объяснить, все равно ему не поверят. И, конечно, никуда не отпустят. Он поднял глаза к потолку и посмотрел на Синюю Рыбу. Вчера его мама едва не столкнулась с ней в коридоре, но не удивилась и не испугалась. Они ее попросту не замечали, не видели. Наверное, потому, что не верили.
Потому, что они были взрослыми.
Только его младшая сестренка Аля, увидев Синюю Рыбу, весело засмеялась и запрыгала на одной ножке:
— Максим, Максим, смотьи скоъее! Синенькая ъибка! Добъяя синяя ибка! Можно, я с ней поигьяю?
А папа, который стоял рядом, лишь пожал плечами, решив, наверное, что это ее очередная фантазия.
Для Максима, однако, все было не понарошку. Игры кончились. Он уходит из дому. Уходит без разрешения. Но путей к отступлению не было.
Он не может их ничего рассказать. Но он может написать записку.
Воодушевленный этой удачной идеей, Максим сел за стол, и на листке, вырванном из блокнота, старательно вывел своим неровным детским почерком:
Дорогие мои папа и мама!
Я вас очень люблю, но стечение обстоятельств вынуждает меня уйти. Я не могу вам сказать, куда я иду, потому что и сам не знаю. Да вы мне и не поверите. Но я не могу остаться. Это моя судьба, с которой я не в силах спорить. Так получилось, что кроме меня, никто не сможет это сделать. За меня не беспокойтесь: у меня есть надежный друг и проводник, с ней я в безопасности. Постараюсь вернуться как можно быстрее. Пожалуйста, не сердитесь на меня. И помните, где бы я ни был, я всегда буду помнить о вас и любить вас. Поцелуйте за меня Алю.
Не переживайте! Я буду осторожен, обещаю.
Надеюсь, до скорой встречи. Максим.
С минуту мальчик смотрел на только что написанные строки, потом согнул записку пополам и положил на стол. Быстро оделся, накинул куртку, взял рюкзак и ботинки, и на цыпочках вышел из квартиры.
Щелкнул замок. Максим прислушался, затаив дыхание.
Все было тихо. Никто его не услышал.
Его исчезновение заметят только часа через два. Значит, время еще есть.
Шнурки Максим завязывал уже на лестничной площадке. Застегнул куртку, натянул перчатки. Синяя Рыба, паря в воздухе возле его правого уха, невозмутимо смотрела на Максима.
— Готов? — улыбнулась она.
— Да.
— Тогда пойдем.
Максим вышел на улицу, Синяя Рыба плыла впереди. В предрассветном тумане город казался декорацией к спектаклю. Прохожих в этот ранний час было мало: куда-то спешила женщина в красном берете, зябко кутаясь от холода в пуховый платок, дворник сметал с тротуара листья, от соседнего подъезда медленно отъезжала неповоротливая черная машина, предусмотрительно включив противотуманные фары.
— Надо спуститься к реке. Скорее, Максим! Рассвет близится. Мы должны успеть до восхода солнца. — Синяя Рыба повернулась и быстро заскользила по воздуху в сторону парка, за которым была речная пристань. Максим пустился за ней вдогонку. Подошвы ботинок скользили по мокрой от росы палой листве. Синяя Рыба была уже далеко, с такого расстояния ее почти не было видно, лишь ее хвост то и дело мелькал между деревьями.