Враг народа. Академия красных магов (СИ)

Для двадцати противников одного меня было явно маловато — так что я решил дать каждому шанс вынести “меня” лично, что только усиливало витающую над ареной эмоцию, а значит, делало мою иллюзию еще устойчивее. Фиолетовые волны густо и беспорядочно сплетали их друг с другом, запутывая еще больше, заставляя всех разом видеть то, что нужно мне. И, глядя на того, кто рядом, каждый видел в нем “меня”. Можно сказать, ненадолго они все стали мной и все дружно пытались “меня” победить, мутузя друг друга. В мою сторону они даже не поворачивались, а если бы и повернулись, увидели бы кого-то из своих.
Солдаты рьяно дрались, нанося урон не магией, а обычными кулаками — значительный, но неощутимый для здоровья, потому что он уходил в стремительно краснеющую броню. То тут, то там, как парализованные, они падали в песок и больше не поднимались. Я же расхаживал неподалеку прогулочным шагом, ожидая конца сражения и контролируя сплетенный фиолетовый клубок из их эмоций. На мой вкус, это был самый лучший бой, где можно победить, не сражаясь.
Поначалу зрители ошалевши молчал. В принципе, их можно понять: со стороны это выглядело странно — солдаты кинулись на меня и неожиданно начали колотить друг друга. Никто ведь на трибунах не видел в них “меня”. Да и уловители гудели совсем слабо — в разы тише, чем дрались люди на песке.
— Он слева! На краю арены! — опомнившись, начали вопить метатели ножей.
— Вы слепые?!..
Никто из дерущихся даже не отвлекся. Да и зачем? Если “я” был рядом с каждым из них — прямо перед глазами, только кулаком заедь. С приятным механическим треском цифры на табло росли, отмечая очередного поверженного противника. Стоило солдату уложить “меня”, как он тут же, едва повернув голову, замечал еще одного “меня”, тоже тяжелого дышащего над еще одним “мной”. А затем они боевито кидались друг на друга. Чем сильнее я контролировал эмоции, тем быстрее обычно у людей отказывали мозги. Вот и сейчас в этом нездоровом диком азарте никто даже не успевал задаться вопросом: почему “меня” так много? Вероятно, где-то на задворках разума они догадались, что это магия, но не представляли, что с ней делать.
Наконец девятнадцатое тело неподвижно свалилось на арену. Оставшийся в одиночестве солдат, весь взмокший от драки, растерянно осмотрелся по сторонам, заметил меня и подскочил.
— Что? Мы его сделали? — тяжело выдохнул он. — Сделали?..
Он лихорадочно завертел головой, до сих пор не узнавая во мне меня.
— Да, — сказал я, — теперь сделали.
И нанес ему резкий удар. Его броня стремительно заалела, словно ее густо залили кровью. Последнее тело бессильно рухнуло в песок, чтобы больше не подняться. Тут же на табло с треском прокрутились цифры, показывая “20”. Итого, на арене лежали двадцать противников из двадцати, а на трибунах обалдевши молчали. Они тут что, никогда не видели менталистов? Я повернулся к навесу со студентами. Встав с места, Нина хлопала — единственная, кто сейчас не впала в ступор. Отсалютовав ей, я вернулся к Рогозину.
— Хороший удар, — заметил он, снимая с меня сверкающую броню, не получившую никакого урона. — Занимался чем-то?
Я кивнул, отдал ему шлем и под обалдевшее молчание зрителей и не менее ошарашенные взгляды поднимающихся солдат, чья иллюзия уже закончилась, зашагал к воротам под трибунами.
Просторное помещение казалось еще просторнее, потому что все ранее сдавшие экзамен толпились у небольших окошек с видом на арену. Я переступил порог, и в воздухе повисла такая же густая тишина, какой меня проводили трибуны. Все ошеломленно уставились на меня — даже у Голицына не нашлось ни слова. Однако уже через мгновение в тишине прозвучали шаги, и ко мне подбежали друзья.
— Что?.. — нетерпеливо выдохнул Генка. — Что там произошло?
— Что ты заставил их увидеть? — сверкнула глазами Роза.
Все остальные с любопытством прислушивались.
— Меня, — ответил я.
— Чего? — не понял Генка.
Роза, догадавшись чуть раньше, расхохоталась.
— Каждый из них увидел в другом меня, — пояснил я.
Следом заржал и Генка, а потом и вовсе смех разнесся по помещению, внезапно дополнившись аплодисментами от большинства студентов, вероятно, увидевших, что такое менталистика впервые в жизни — я уже понял, насколько редким был этот дар. Голицын поморщился и, чуть ли не сплюнув на пол, отошел в сторону — в его случае это тоже можно было считать за аплодисменты.
 
В другом конце помещения скрипнула дверь, и порог переступил Ковалевский. Вокруг моментально воцарилась тишина, все студенты напряженно уставились на него, словно ожидая новых испытаний.
— Экзамен официально закончен, — объявил он. — С чем вас и поздравляю. Итоги будут в понедельник, в первый учебный день. А завтра день свободный. Можете покидать академию, отметившись на выходе, но к шести вечера все должны вернуться…
Я уже даже знал, чем он закончит.
— Опоздавшие, — добавил Ковалевский, — будут наказаны.
Договорив, он покинул помещение, а следом за ним к двери потянулись и студенты, заметно расслабившиеся от осознания, что все закончилось.
— Какие планы на завтра? — я повернулся к друзьям. — Может, в Москву?
— Не, с такой красотой, — Генка показал на свой фингал, — меня там за зэка примут…
— Можно взять у Лёни чудо-мазь, — предложил я.
— Я ж говорил: Ковалевский пообещал, что если мой синяк пройдет чудо-способом, то я весь месяц буду драить полы в общаге способом вполне традиционным. Да и тут тоже есть что посмотреть…
Его взгляд прошелся по щебечущей группке девчонок, спешащих к двери, среди которых, косо поглядывая в нашу сторону, шагала и сестра Нины.
— Вот же бабник! — фыркнула рядом Роза.
— Ну а ты? — я спросил у нее. — Как насчет Москвы?
— Только не завтра, — подумав, ответила она. — Мне после такого экзамена как минимум неделю восстанавливаться. И меньше всего я хочу делать это около мавзолея.
— Зря, — хмыкнул Генка, — он даже сейчас поживее тебя будет!
— Как тебе с такими шутками, — проворчала она, — вообще значок комсомольца дали?
Разговаривая, мы вышли из помещения. В глаза сразу бросилась знакомая русая коса, привычно перекинутая через плечо. Неподалеку от двери стояла Нина с листами в руке и разговаривала с какими-то девушками. Она заметила меня и улыбнулась — единственная среди трибун, кто сегодня не удивился, веря именно в такой исход.
— Идите пока, я догоню, — сказал я.
— Вот, — тут же прокомментировал Генка, — смотри, сколько у некоторых энергии, и учись!
— Вообще это другим словом называется, — с иронией отмахнулась Роза.
Друзья ушли, а я встал неподалеку, ожидая пока не в меру болтливые девушки закончат разговор. Нина пару раз косилась в мою сторону. Небо на улице уже начинало темнеть, а ее глаза оставались все такими же ослепительно синими. Наконец ее собеседницы отправились прочь, бросив напоследок пару неопределенных взглядов на меня, а Нина с улыбкой подошла ко мне.
— Я же говорила, — сказала она. — Поздравляю.
— Спасибо, — улыбнулся я в ответ.
Щека словно загорелась от недавнего поцелуя. Я бы не отказался получить еще один — можно не только в щеку.
— Хотел, — начал я, — завтра Москву посмотреть… Может, покажешь?
— С удовольствием, — помедлив, отозвалась она.
Все складывалось как нельзя лучше. Посмотреть Москву мне, наверное, хотелось не меньше, чем научиться магии. А посмотреть ее в компании Нины вообще тянуло на внезапный подарок.
Шторы были плотно задернуты, создавая полумрак — только лампа на столе горела. В небольшом кабинете, густо заставленном полками с книгами, царила тишина, нарушаемая лишь шелестом листа, исписанного с двух сторон быстрым небрежным почерком. Сидя в кресле за столом, Ковалевский задумчиво читал сегодняшнюю экзаменационную работу студента. Домна, чугун, лётка печи, литейный двор… Казалось, к магии это не имело никакого отношения — однако она тут была в каждой бегло выведенной строчке, описанная непрофессионально, в чем-то даже наивно, но при этом удивительно точно. Этот студент не знал основ, но сам додумался до некоторых вещей, которым обычно учатся годами — что в общем-то и показал сегодняшний практический экзамен.