Горчаков. Пенталогия (СИ)

Но, как говорят французы, a la guerre comme a la guerre, на войне — как на войне. Для деда и его Одаренной армии цель оправдывала средства — а я предпочитал не думать, что мой род борется не только за благо страны и короны, но и за куда более… прозаические ценности.
Так или иначе, все закончилось. Не так быстро, как планировал дед — вместо обещанной недели мы провозились чуть ли не месяц. Не так легко — среди попавших на прицел аристократов оказались и те, кто огрызался куда страшнее беспомощного Долгорукова. Да и забастовки на фабриках Юсуповым и Гагариным пришлось гасить чуть ли не силой.
Но — закончилось. Без гвардейских полков на улицах Петербурга и до того, как даже самая зловредная столичная газетенка посмела написать про настоящую “гражданскую войну”. Сгорело с десяток усадеб, отгремели дуэли, прозвучали новые вассальные клятвы, полетели головы и погоны армейских и полицейских чинов. Кто-то разумеется, сбежал из страны или спрятался за Уралом — а кто-то и вовсе исчез.
И в Петербург вернулся долгожданный покой. Стало тихо — настолько, что дед почти не противился моему отъезду на месячные учения в Пятигорск.
Но американские газеты, похоже, продолжали мусолить тему и дальше.
— Интересуешься политикой, Чингачгук? — поинтересовался я.
— Да куда ему… Дикарь! — Богдан протянул мне еще один кусок газеты. — Скорее уж его краснокожество хотел почитать про наследника Павла… Интересно, зачем?
Авторы второй статьи — уже не такой серьезной, посвященной скорее светской жизни — писали про великого князя, сына государыни императрицы. Если мне не изменяла память, его высочество был чуть моложе меня — в марте ему исполнилось то ли пятнадцать, то ли шестнадцать. Обычно в честь наследника устраивался праздник с масштабными гуляниями — но в этот раз все прошло подозрительно тихо.
Да чего уж там — его высочество Павел Александрович почти не появлялся на публике уже полгода, с осени — даже удивительно, что американские репортеры вообще смогли раздобыть фотографию.
— Смотри, какой красавчик, — томно пропел Богдан. — Неудивительно, что краснокожий воспылал…
— Да заткнись ты уже. — Чингачгук засопел и перевалился на другой бок. — Я спать.
Я бы, пожалуй, не назвал наследника государыни таким уж эффектным. Парень умел держаться, но даже удачный крой белого кителя с орденской лентой не мог скрыть худощавой — если не сказать тщедушной — фигуры. Его высочество не выделялся ни статью, ни даже ростом — наверняка почти на голову ниже меня. Жидкие темные волосы, островатый нос, узкий подбородок — в общем, ничего примечательного.
Верхнюю часть лица наследника скрывали черные очки, которые он почему-то не пожелал снять даже в помещении. Но даже то, что осталось, почему-то казалось смутно знакомым. Будто я уже видел его высочество. И не на фотографиях или старых портретах, где ему едва исполнилось лет двенадцать-тринадцать, а совсем недавно…
— Как думаешь, чего с ним такое? — негромко спросил Богдан. — Раньше все время мелькал, а с сентября — как отрезало. Покажут по телевизору раз в неделю издалека — и все.
— Не знаю. — Я пожал плечами. — Сам понимаешь, времена сейчас те еще… А сын у государыни один.
— Вот в том то и дело, что один. Разное говорят… Я слышал — его высочество чем-то болен.
— Да ну тебя. — Я махнул рукой. — Это же великий князь! Даже если что и случится — к нему тут же целители сбегутся.
— Так то оно так… Но мало ли. — Богдан приподнялся на локте и вытянул шею. — Эй, краснокожий! А ты как думаешь?
— А я думаю — дураки вы оба, — сварливо отозвался Чингачгук. — Спать надо, а не языки чесать. Завтра Мама и Папа всех в пять ут…
Говорил краснокожий негромко, и последние его слова потонули в шуме снаружи. Он раздался издалека — похоже, от самой границы лагеря, где стояли часовые из местных солдат и унтеров. Сначала несколько беспорядочных выстрелов, потом жуткая мешанина из лязга и грома — но они тут же стихли.
Остался только один звук. Понемногу нарастающий грохот, мерный, почти механический — и от этого еще более жуткий. Будто десяток или два солдат стреляли из винтовок — но не залпом, а сразу друг за другом.
 
С идеально-ровными крохотными паузами.
  
Глава 15
 
— Что за хрень?.. — пробормотал Подольский, чуть приподнявшись на локтях.
Ответить никто не смог. Конечно, каждый в палатке прекрасно знал, как звучит грохот выстрелов. И наверняка без труда отличил бы “трехлинейку” от любого пистолета или ружья хоть с десяти шагов, хоть с двух сотен. Но такое все мы слышали впервые.
Неведомая страшная железка стрекотала, как будто где-то на краю лагеря вдруг появился стальной кузнечик величиной с грузовик. Ровно, не сбиваясь, выстрел выстрелом. Бесконечно.
Винтовка… с магазином до земли?!
— На выход! — скомандовал Подольский.
Сам он уже успел подняться с постели и поправлял фуражку. Остальные тут же повскакивали следом — замешкались только те, кто снял сапоги и кители. Чингачгук суетливо мотал портянку, но выбрался наружу немногим позже меня.
— Стро… отставить! — Подольский чуть прищурился, вглядываясь в темноту. — Давайте-ка Ход, Кольчуги и Щиты наготове… И Латы — кто может!
Плетение мощной магической брони для юнкеров-первокурсников было еще не по рангу — да и, пожалуй, сложновато… но человек пять-семь, включая меня, справились. Остальные тут же сбились в куча за нашими спинами, пропуская вперед. Я не возражал — Латы справятся с пулями.
Наверное… Дурное предчувствие накатило, как только я вышел наружу из палатки. Кто бы ни напал на лагерь, они решили связаться с несколькими сотнями Одаренных. Пусть не самых сильных и опытных, зато с боевой специализацией. А значит — или были безумцами.
Или знали, что делают.
Закончив с плетениями, я подхватил со стойки у палатки свою “трехлинейку”. Патронов не было ни в ней, ни по карманам — еще не успел получить перед стрельбами — но все равно с боевым железом в руках я чувствовал себя куда увереннее.
И не я один — Чингачгук с Богданом последовали моему примеру, а через несколько мгновений к ним присоединился и сам Подольский.
— Черт знает, что творится, — проворчал он, обернувшись — Давай за мной. Только осторожно.
Из палаток вылезли не только мы — краем глазам я заметил, как по обеим сторонам собираются такие же крохотные отряды. В полумраке мелькнули даже офицерские погоны — похоже, поблизости оказался кто-то из старших. На мгновение я даже подумал, что все это — просто спектакль, что-то вроде ночных учений, которые решили устроить без предупреждение.
Но нет — слишком уж ошалевший вид был у всех вокруг. И слишком уж много шума доносилось с границы лагеря. Неведомое оружие стихло, и я услышал доносившиеся из темноты вопли, топот, свист и грохот боевых заклятий. Что бы там ни творилось — сцепились, похоже, крепко.
И наши явно проигрывали: страшная скорострельная махина снова заработала, а огрызались ей все реже и реже. А когда в полусотне шагов впереди громыхнуло и расцвело пламя, я увидел людей.
Они просто бежали. Все. И местные солдаты из караула, взрослые мужики, наверняка повидавшие не одну стычку на границе. И юнкера, одетые во что попало — а то и вовсе полуголые и босые. Даже офицеры — они оглядывались и наугад палили в темноту из пистолетов, пытались сдержать остальных. Но даже их грозные оклики едва ли могли превратить происходящее во что-то хотя бы отдаленно похожее на тактическое отступление.
Когда рванул еще один склад с боеприпасами, вокруг стало почти так же светло, как днем. Кто-то за моей спиной негромко выругался и, судя по звукам, развернулся и бросился наутек.
— Куда?! — рявкнул Подольский. — Да чтоб тебя…
— Бегите, дураки! — Кто-то налетел на меня, схватил за плечо и потянул. — Убьют ведь!
Я оттолкнул солдата, но одного взгляда в ошалевшие глаза хватило, чтобы часть страха передалась и мне. Как зараза, как болезнь от тут же распространялся по всему телу — и только усилием воли я заставил себя не побежать, а наоборот — шагнуть навстречу грохоту выстрелов.