Закон Уоффлинга (СИ)

— Пожалуйста что? — с садистским удовольствием спросил Том, кусая его за шею. Это была его маленькая месть за то, что Гарри манипулировал им ревностью к Забини.
— Пожалуйста, вставь уже свой член и начни двигаться, умоляю, Том, — захныкал Гарри.
— Мы же в коридоре. Ты сам говорил, что здесь нельзя, — Том вышел из него почти полностью, жадно разглядывая, как туго мышцы обхватывают его головку.
Дразнить его было так же великолепно, как целовать.
— Мне уже плевать, на всё плевать, — простонал Гарри. — Пожалуйста, Том, заставь меня кричать.
Тома это удовлетворило. Он резко вогнал член в растраханную дырку и сразу взял быстрый темп. Гарри протяжно застонал и впился обломанными ногтями в стену, от каждого толчка его подбрасывало и он бился лбом о кладку.
— Да, да, да, — стонал он, подаваясь навстречу.
Том услышал странный утробный стон и не сразу сообразил, что он принадлежит ему самому. И это больше не казалось ему жалким и недостойным. Пока он мог вот так прижимать Гарри к себе, снова и снова насаживать на свой член, видеть, как ему хорошо, как он стонет и подмахивает, словно распутная шлюшка, НУЖДАЕТСЯ в Томе так сильно, что и говорить нормально не может…
— Том! — Гарри взял особо высокую ноту и заскулил, содрогаясь всем телом.
— Я люблю тебя, — прошипел Том на парселтанге, изливаясь внутри него. — Люблю, люблю, люблю…
Он навалился на все ещё дрожащего, мокрого от пота Гарри и прижался губами к его виску.
Он любил его. Любил так отчаянно сильно, что хотелось вырвать из груди сердце.
Их хриплое дыхание смешивалось в тишине, отражалось от стен и поднималось вверх, даря блаженство, погружая в нирвану.
— Я ног не чувствую, — проскулил Гарри, повиснув в его руках.
Том нежно улыбнулся и вышел из него с невероятно пошлым хлюпом. Мордредова задница, если бы кто-то сейчас их увидел…
— Приму это за комплимент, — пробормотал он, потихоньку возвращаясь в реальность. Гарри всё ещё жался к стене, и Том развернул его, чтобы полюбоваться своими трудами.
— Ты трахнул меня прямо напротив класса трансфигурации, куда в любой момент мог кто-то зайти, — Гарри словно не слышал его. Он рассеянно шептал себе под нос ещё что-то, но Том не слушал. Он смотрел на слипшиеся от слез ресницы, на яркий румянец, искусанные губы и совершенно ненормальные, обдолбанные ярко-зелёные глаза.
Волосы у корней намокли от пота, на лбу выступила испарина, он весь трясся и цеплялся за Тома, потому что не мог устоять, и что-то говорил, говорил, говорил.
Том очистил его заклинанием, отметив с удивлением, что Гарри кончил, даже не притронувшись к своему члену, и вопреки его наверняка неприятному трению о холодную каменную стену.
Его переполняли самодовольство и гордость, нежность и страсть, и что-то такое жадное, всепоглощающее, что дышать было больно.
«Ты даже не знаешь, что такое любовь. Как ты можешь его любить? За что?» — тихо спросил голос разума.
«Понятия не имею, — ответил Том. — Я думаю, что это она и есть — ёбаная любовь, потому что если это не она, то я неизлечимо болен».
«Скорее, второе, — хмыкнул голос. — У тебя нездоровая тяга к нему, глупо называть это какой-то там любовью, оставь эти сказки для Дамблдора. Это называется похоть, дружок».
«Возможно», — согласился Том.
Он понятия не имел, что такое «любить». Он любил причинять боль тем, кто его унижал. Он любил погружаться с головой в интересные книги, любил командовать, любил, когда им кто-то восхищался. Но эта любовь никак не соотносилась с его чувствами к Гарри, абсурдно было даже ставить их в один ряд.
Том натянул на Гарри штаны, привёл его в порядок и только тогда взялся за себя.
— Ты не понимаешь, что со мной делаешь, — взгляд Гарри наконец-то обрёл осмысленность, и он даже смог отлепиться от стены самостоятельно.
Том осторожно поцеловал его, стараясь не давить на ранки от зубов слишком сильно, и улыбнулся.
— Так может, расскажешь?
Гарри опустил взгляд, но всего на пару секунд, а затем посмотрел так пронзительно и отчаянно, что сердце Тома сжалось в болезненном спазме.
 
— Ты… Ты показываешь мне, какой я. Я не знал, что мне нужно, я не мог знать, конечно же. Но теперь… теперь знаю. Я и не думал, что могу так хотеть кого-то. Что могу потерять голову от одного только взгляда. Что могу быть таким эгоистичным и жадным. Что могу душу продать за один поцелуй. Я вообще многое не понимал о себе. Обещай, что не поступишь со мной так, как поступил с Теодором. Я этого не вынесу.
Том сжал его в объятиях сильнее, шумно вдохнув спёртый воздух пыльного коридора через нос.
— Никогда. Ты не он, даже рядом не стоял. Ты вообще такой один — для меня. Запомни и никогда не забывай. Я тоже никогда не думал, что смогу испытывать к кому-то такие сильные чувства.
В коридоре не было портретов, но ему показалось, что он услышал какой-то посторонний звук, похожий на вздох. Том быстро оглянулся, но не заметил ничего особенного.
«Если за вами подглядывал Пивз, то считай что твоя голубая любовь уже достояние общественности», — усмехнулся голос разума.
«И пусть, — отчаянно подумал Том. — Пусть все знают, кому принадлежит Гарри Поттер!»
 Гарри откинулся затылком на стену и прикрыл глаза.
— Мне страшно, Том. Страшно однажды узнать, что для тебя всё это лишь игра. Я не знаю, чего ты хочешь на самом деле, и меня это пугает.
«Если бы только ты сам знал…»
Мокрые ресницы Гарри отбрасывали длинные тени на щёки в свете единственного горящего в коридоре факела. Том никогда не проявлял склонности к поэзии или ещё чему-то столь же глупому, но сейчас ему хотелось сочинить оду этим ресницам.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив и в безопасности, — внезапно вырвалось у него. Большой палец прошёлся по влажной горячей щеке, спустился на губы да так и замер. — Не бойся, ничего не бойся. Я не предам тебя, никогда.
Он прижал Гарри к себе, давая ему ощутить, как сильно стучит в груди сердце. Он знал, что Гарри поймёт. Ему не требовались слова, чтобы понимать чувства Тома.
— Спасибо, — прошептал тот, и Том ощутил кожей его улыбку.
Его собственные губы тоже разъехались в оскале, который один Гарри называл милым.
И в этот самый миг Том вдруг понял, что хочет измениться ради него. Он хочет, чтобы Гарри мог ему доверять, хочет быть для него тем, кем можно восхищаться, гордиться.
Чтобы Гарри никогда не сказал: «ты монстр».
Чтобы он хотел заботиться о нём и не бояться ничего.
«Это невозможно, — испуганно сказал голос разума. — Ты столько всего натворил!»
«Возможно, — уверенно ответил Том. — Я могу всё».
Всё стало налаживаться.
Удивительно, но несчастные случаи словно затихли: Гарри за неделю ни разу не упал, не провалился в ступеньку, не подавился и не попал под проклятие на уроке защиты.
 Том знал, что это лишь затишье перед бурей, поэтому продолжал искать зацепки, но теперь, когда паника немного отступила, он стал больше спать, есть, и, следовательно, более внимательным.
Раньше он каждую минуту ожидал, что дверь в библиотеку откроется и вбежит перепуганный Долохов с плохими новостями о Гарри. Это так нервировало, что сосредоточиться было очень трудно.
Том полагал, что дело в заклятиях, наложенных на комнату, и в том, что Гарри старался не выходить из неё без веской причины. Том придумал для него якобы очень важное для его «проекта» задание. Он попросил его адаптировать один старый ритуал, выворачивающий все наизнанку, для нематериальных объектов, таких как эмоции или намерения. Гарри любил руны, и ещё больше любил решать сложные задачки, так что он с радостью взялся помочь Тому и теперь не таскался с Забини по школе, а с маниакальным блеском в глазах зарывался в рунические справочники. Страсть к исследованиям была у них с Томом общей — Гарри нужна была постоянная пища для ума. Пусть иногда он увлекался совершенно глупыми вещами, вроде чтения приключенческих романов, но это было простительно. У Гарри понятие «отдых для мозга» означало «чтение не учебников, а художественной литературы без глубокого философского смысла».