Закон Уоффлинга (СИ)

Она грозно свела брови и уже открыла было рот, чтобы отчитать его, но Северус успел первым.
— Я знаю, что ты — его мать. Что ты беспокоишься о нём, что он совсем не приспособлен к жизни в школе, но… Если ты и дальше будешь так контролировать его, ничего хорошего не получится. Он либо возненавидит тебя и взбунтуется, либо станет безвольным, ни на что не годным овощем, который не имеет представления о взаимоотношениях с другими людьми. Ты уничтожишь его личность, Лили. Не дави на него так.
Лили поступала ужасно, хоть и не наказывала Гарри. Она просто… окружала его со всех сторон своей заботой, она боялась за него и желала контролировать каждый его шаг. Она откровенно перебарщивала. Она душила мальчика.
В глазах Лили застыл лёд.
— Я не… — хрипло ответила она, опустив голову. — Я тоже это понимаю, Сев! Сам знаешь, какой был у меня отец! Я не хочу поступать так с Гарри! — рявкнула она внезапно. — Но… Он же! Он проблемный, Сев! С его координацией он в любой миг может свалиться с лестницы и сломать себе шею! Вдруг с ним что-то случится в этой школе? Вдруг он неудачно споткнётся, упадёт куда-то? Я не могу… Это мой сын, Северус. Это мой маленький Гарри…
Слезы не хлынули из её глаз, она была слишком сдержанной и закрытой для такого проявления слабости. Вместо этого она мотнула головой и уставилась на него с невыносимой серьёзностью. Даже злостью.
— Ты можешь пообещать мне, что Гарри не пострадает? — выплюнула она. Северус замер, не зная, что ответить, и она это заметила. — Конечно, не можешь! Ты не можешь контролировать его двадцать четыре часа в сутки! Я хочу сохранить его жизнь, Сев. Пусть он будет меня ненавидеть, пусть проклянёт, но я не допущу, чтобы он умер!
Лили была преисполнена решимости, она ни капли не сомневалась, не роняла слёз.
А вот у Северуса глаза повлажнели. Грудь сдавило так сильно, что ему показалось, что это сердечный приступ.
— Я… — просипел он, стараясь сделать вдох полной грудью, но это получилось лишь с третьей попытки. — Я понимаю тебя. Но я всё ещё на стороне Гарри. С твоей стороны это сущий эгоизм — вот так стараться сохранить его, не давая насладиться тем, что может преподнести жизнь. Зачем она нужна, если ты её не проживаешь? — с каждым словом его голос всё повышался, и в конце он не удержался и ударил кулаком по столешнице так, что чашки звякнули. — Что он увидит дома, в четырёх стенах?! Ты хоть раз пыталась его понять? Услышать? Да Гарри готов сам себя убить, лишь бы не оставаться больше в своей комнате! Ты так хочешь поступить со своим сыном? Посадить в клетку, чтобы он там сам себя убил?!
Чары, наложенные на их столик, не позволяли кому-либо слышать их или видеть, но Северусу всё равно казалось, что все на него смотрят. Смотрят на его срыв. На его красное лицо, сжатые кулаки, слипшееся ресницы.
Смотрят и осуждают.
Зелёные глаза Лили заблестели. Северус как завороженный наблюдал, как на них выступают крупные прозрачные капли, как они срываются вниз и скользят по щекам, спускаются на губы, подбородок, шею…
При нём Лили плакала вопиюще редко: раза два или три. Может, при Джеймсе она не стеснялась своих слёз?
— Он мне ничего такого не говорил, — прошептала она, глотая слёзы.
Северус сбавил тон, осознав, что всё, что говорил ему Гарри, он мог никогда не говорить своей матери.
— Он любит тебя, — хрипло ответил он. — Он не хочет показаться неблагодарным. Но… Ты его подавляешь, Лилс. Он — отдельная личность, он не твоя копия и не копия Джеймса. И он не ваша собственность. Он хочет жить сам, без твоего неустанного контроля. Ты просто… Перебарщиваешь с заботой. Дай ему пожить самостоятельно.
Лили разрыдалась. Впервые на памяти Северуса она плакала навзрыд, со всхлипами, с истерикой.
Он не смог сидеть столбом. Он пересел на её диванчик и крепко её обнял, прижав рыжеволосую макушку к своему плечу.
И пусть это он сам был причиной её боли, но…
Плевать. Ему давно уже было плевать на себя, он только хотел, чтобы ей было хорошо.
— Я так устала, Сев, — всхлипнула она приглушённо. — Я так больше не могу! Я хочу кричать каждую секунду своей жизни, хочу разнести на кусочки весь мир! Джеймс бросил меня одну, он сдался! Он предпочитает сбегать в командировки или к Сириусу, лишь бы не находиться дома! Я одна с этим всем, я совсем одна! Мерли-и-и-и-ин, как же мне хуёво!
 
Она закричала, уткнувшись в его мантию. И Северус хотел кричать вместе с ней.
— Ты не одна, я с тобой, — зашептал он, как в бреду. — Я всегда буду с вами. С тобой и Гарри. Я не позволю, не допущу, чтобы с вами что-то случилось. Слышишь? Я буду грызть землю, я пойду на всё, лишь бы вы были живы и здоровы.
От собственных слов скрутило желудок.
Северус знал, что будет пытаться, надежда есть всегда. Но конкретно его надежда уже была мертва. Всё, что ему оставалось — это утешать любимую женщину глупыми обещаниями, которые он будет пытаться выполнить до самой смерти.
Почему же это случилось? Почему жизнь так жестоко пнула его под зад?
— Спасибо, — она немного успокоилась и теперь просто всхлипывала, зарывшись лицом в его мантию, пропахшую зельями. — Спасибо, что понимаешь. Что не орешь на меня, не скандалишь, не прогоняешь. Я так устала от этого… Моя жизнь превратилась в ночной кошмар. И я не знаю, чёрт возьми, как это исправить. Не об этом я мечтала, когда выходила за Джеймса.
Двадцать лет назад она была веселой, неунывающей девчонкой с горящими азартом глазами. Она носила короткие платья, громко смеялась, любила играть в подрывного дурака и мечтала устроиться на работу в отдел тайн. Теперь же от той Лили осталась лишь оболочка.
Северус покрепче обнял её худенькие плечи. Она совсем иссохла. Казалось, сожми он чуть сильнее — и она сломается, рассыпется в его руках.
— Подумай немного о себе, Лили, — прошептал он, испытывая ненависть к себе. — Ты зациклилась на сыне, а о себе совсем не думаешь. Ты так похудела… Когда ты покупала что-то для себя в последний раз?
Тогда же, когда и сам Северус, видимо. Они оба плюнули на свою собственную жизнь. И оба говорили об этом друг другу, не обращая внимания на себя самих.
— Я уже не помню, — шмыгнула она носом. — Давно…
— Пока Гарри в школе под моим присмотром, ты должна пожить для себя, — ему хотелось бы зарыться носом в её волосы, усадить к себе на колени, поцеловать в макушку. Но он не имел права. — Если у тебя случится нервный срыв, как это поможет Гарри?
— Может, ты и прав, — прошептала она. — Спасибо. Спасибо, что не сбегаешь от нас.
Северус закрыл глаза.
Если бы она только знала, как он виноват… Если бы только знала.
У Тома ехала крыша. Быстро, со скоростью Хогвартс-экспресса, обдавая уши сквозняком.
Голос разума и голос извращенца спорили на повышенных тонах в его голове, и он ничего не мог с этим поделать.
«Да всем плевать на твою ориентацию! Ты же маг, а не маггл! Только эти животные придают значение таким вещам!» — нудел Том-извращенец.
«Какая разница? Гарри никогда не поймёт этого. Ему нужна хорошая миленькая девчушка, а не ты — тёмный маг, у которого вместо вагины член», — отвечал ему голос разума.
«Ты мог бы его соблазнить. Он же о сексе понятия не имеет, скажи, что это — нормально», — не унимался извращенец.
«Да уж наверняка его дружок Забини быстро ему объяснит, что секс двух парней — не нормально. Этому никогда не бывать и точка!» — осадил его голос разума.
И эти споры продолжались даже, казалось, во сне.
Гарри ему совсем не помогал. После того, что Том осознал, ему стало трудно не замечать его пробежки по комнате в одних трусах. Раньше он отводил взгляд, уговаривал себя, что ему просто любопытно, старался не позволять себе совсем уж откровенных прикосновений, но теперь… Теперь всё изменилось. Он бесстыдно пялился на него, пытаясь запечатлеть в памяти самые мелкие детали его внешности. У Гарри была такая тонкая талия, что это казалось слишком пошлым. Он ещё не полностью набрал массу, как все остальные подростки, но в будущем обещал стать просто образцом мужской красоты: широченные плечи, узкая талия и бедра, длинные ноги. Но даже его худоба смотрелась пошло. Всё в нём было слишком пошлым: то, как он откидывал голову назад, обнажая нежное горло, как прогибался в пояснице, когда у него уставала спина от долгого сидения. У любого другого парня это смотрелось бы обыденно. Но только не у Гарри.