Закон Уоффлинга (СИ)

— Кто это? И что он сделал? — ему показалось, что Гарри испугался его холодного резкого голоса, но сдерживать себя не получалось. — Скажи мне.
Пальцы крепче сжались на рукояти палочки, в голове наперебой зазвучали предположения.
— Не обращай внимания, — Гарри сделал маленький глоток из чашки и отвёл глаза. — Он того не стоит.
Том взбесился. Именно так, по-глупому, внезапно.
«Он наглеет! Что это за новости вообще? Секреты появились? Ты тут с ним носишься, как с писаной торбой, а он ещё смеет скрывать что-то? Давно пора поставить его на место!»
Том мысленно согласился с голосом. Хватит уже терпеть это ребячество, кто-то же должен научить Гарри вести себя согласно иерархии. Он хотел заставить Гарри рассказать ему всё, хотел схватить его и хорошенько встряхнуть, но…
Стоило только ему положить руки на плечи Гарри, как тот поднял глаза и посмотрел на него.
«Ну блять…»
— Почему в жизни все не так, как в книгах? — тихо спросил он, пристально вглядываясь в глаза Тома, словно думал, что может найти там ответ. — Реальные люди… разочаровывают. Они не переживают эмоции так, как книжные. Они не улавливают значения взглядов, они не считывают эмоции и говорят неправильно, некрасиво, постоянно запинаясь. Большинство вообще свою мысль вербально выразить не может. И у них так много ограничений! А эти негласные школьные правила? Слизеринцам не полагается дружить с Гриффиндорцами, дружить всем остальным факультетам с Хаффлпафцами — зазорно, младшекурсники не могут сидеть рядом со старшекурсниками, а игроки в квиддич превозносятся выше небес и имеют право делать всё, что им захочется! Почему так происходит, Том?! Я что, стал плохим только из-за того, что поступил на Слизерин? Или я чего-то не знаю?
Том не понимал до этого момента смысл фразы «защемило сердце». Он всегда относил её к физическим заболеваниям, типа инфаркта. Но сейчас…
Руки на худых плечах разжались.
— Нет, просто это и есть жизнь. Вся она строится на социальных ролях и иерархии, это неизменно. Ты не можешь сломать систему, если только не хочешь оказаться изгоем, как Забини, я уже говорил тебе об этом. Люди всегда будут тебя разочаровывать, Гарри, а твоя задача — быть выше этого, подстраиваться под них и притворяться, что всё так и должно быть. Но несмотря на всё притворство, ты должен идти своим путем, принимать правила, но не прогибаться, — выдал он на одном дыхании. — Оставайся таким, какой ты есть, не меняйся в угоду кому-то, ладно? Просто прояви гибкость.
Внутренние голоса молчали, в голове не проносилось ни одной мысли. Он смотрел в яркие зелёные глаза и казалось, что он — одинокий путешественник, остановившийся у подножия горы перед началом снежной лавины. Ещё минута, и она поглотит его с головой.
— Это сложно, ведь я даже не знаю, кто я. Я столько лет провёл в одной комнате… Как бы отец ни старался, наколдовывая иллюзии на стены, я всё равно никогда не мог поверить в слишком яркие картинки рек и лесов, отражающиеся рядом с моей кроватью. Они не давали запаха свежести и тины, что шёл от настоящего озера, и ветерок не овевал кожу, не застревал в кронах деревьев, как это бывало в настоящем лесу. Когда раны зажили, дядя Северус разрешил выводить меня в сад возле дома, но это было совсем не то. Клумбы с цветами и высокий забор, за которым смеялись соседские дети, вызывали у меня только тоску. Я не понимал, почему меня держат взаперти! Я и так не чувствовал тела ниже шеи, куда уж хуже? Я воспринимал самых близких людей как тюремщиков и только и мог, что злиться! И кто я после этого? Я не знаю! Все писатели говорят, что мы познаём себя через других людей. А я даже этого был лишён. Я совсем, совсем ничего не понимаю!
В этот момент Тому захотелось сделать так, чтобы Гарри никогда не узнал, какими тварями бывают люди, и он сам в том числе. Гарри прошёл через такое ужасное испытание и всё ещё считал, что жизнь может быть восхитительной. Он был растерян, испуган, но пытался влиться в жизнь своих сверстников и верил в лучшее.
Тому невыносимо захотелось продлить для него эту глупую иллюзию подольше. Его совесть, которую он похоронил где-то на заднем дворе приюта много лет назад, внезапно воскресла и начала подавать слабый голос. А может, это была и не совесть. Откуда ему знать?
 
— Послушай меня, — всё же сказал он и зачем-то провел большим пальцем по щеке Гарри. — Ты — это ты. Ты столкнёшься со многими вещами, которые расстроят тебя и выбьют из колеи, просто принимай их как… Испытание. Люди будут испытывать тебя и твои убеждения. В процессе ты откроешь для себя что-то новое, о чём раньше и не знал, изменишься. Но это не означает, что ты должен полностью подчиниться их требованиям. Я помогу тебе разобраться с этим, ладно?
«Вот это совет. А не ты ли собирался воспитать его следовать твоим приказам?» — съязвил внутренний голос.
— Ладно, — улыбнулся Гарри, и, Мордред его прокляни, потёрся щекой о ладонь Тома. — Спасибо, Том. Ты не представляешь, как помогаешь мне. Не знаю, как бы я жил тут без тебя. Люди такие злые…
Том не одёрнул ладонь.
«Хватит тут сопли разводить! Он же не полезная разумная зверушка, чтобы ты это терпел!» — завопил внутренний голос.
Но Том в каком-то оцепенении провел рукой по его мягким волосам. Он показывал мальчишке самую лучшую версию себя и, на удивление, ничуть не страдал. Это было даже забавно — притворяться ласковым и хорошим для разнообразия. Гарри всё равно не знал, кто такой Том на самом деле, и вряд ли узнает, Том этого не позволит. Эта новая игра будоражила, заставляла сердце биться быстрее.
  — Так что там за друг, который тебя обидел? — будто невзначай спросил он, перебирая волосы Гарри.
«Убери руки от его волос! Трогать чужие волосы — это отвратительно! Игра игрой, но нельзя настолько вживаться в роль, Станиславский ты недоделанный».
«Это способ манипуляции. Нужно притвориться его другом», — сам себе ответил Том.
«Для чего это? Чтобы узнать, кто его обидел? А потом наказать виновного? Гениально-коварный план. Тебя не Злодеус Злей зовут на самом деле? Твои оправдания жалки».
Том подумал, что это действительно так. Но руку не убрал. Волосы Гарри были очень мягкими, но торчали во все стороны, как будто через его тело пропустили молнию. Прикасаться к ним было абсурдно приятно.
— Забудь, — снова насупился Гарри. — Он идиот, вот и всё. Сказал, что не ожидал от меня такого предательства. Что я стал слизнем и твоей собачкой. Что у него в голове, я не понимаю! От того, что я поступил на Слизерин, я вдруг стал плохим человеком? Я ничего не сделал ему, я вообще никому ничего не сделал!
Том скрипнул зубами.
Гриффиндорец, тут без вариантов. Только особо упёртые грифы оценивали волшебника по его факультету, Том знал их всех по именам.
— Он просто недалёкий, не расстраивайся, — Том повернул к себе голову Гарри. — Избегай таких ограниченных тупиц, ничего хорошего они в твою жизнь не принесут. Судить человека по факультету — это всё равно, что выбирать себе палочку лишь по сорту древесины, не учитывая другие составляющие и совместимость. Так поступают только полные тупицы.
— Точно, — Гарри слабо улыбнулся. — Когда мне покупали палочку, в магазине был один маг, требующий, чтобы палочка была непременно белая и длинная. Оливандер смотрел на него, как на флоббер-червя!
— Может, у него комплекс, и он пытался компенсировать? — ухмыльнулся Том. — Он не темнокожим коротышкой был?
— О чём ты? — с искренним недоумением спросил Гарри, и Том подавил порыв сам себя стукнуть ладонью по лбу.
«Ну ты и дурак… Не умеешь шутить — нечего и начинать. Ты понимаешь, кому это говоришь? Ты бы ещё Дамблдора спросил, не является ли работа с детьми следствием его одиночества. Хотя… Это было бы забавно. Неудачный пример».
Том вдруг осознал, что Гарри, скорее всего, ничего не знает о сексуальных аспектах жизни. И это вызвало в нем всплеск непонятных чувств, как будто пчелиный рой устроил гнездо в его груди.
— Я имел в виду, что больше половины волшебников тупы, как пробки. Это печальный факт, Гарри. Расстраиваться из-за каждого — это бессмысленно. Налей мне лучше чаю, продегустируем твои конфеты, — Том с сожалением отпустил его и уселся в соседнее кресло, радуясь, что сумел съехать с темы относительно незаметно.