Дворянство Том 1 (СИ)
Впрочем, одна идея у Елены имелась, оставалось только выкроить время, чтобы ее попробовать реализовать. Но это потом…
* * *
Постановка «Терминатора» в целом удалась (еще бы ей не удаться!), однако не получила того успеха, на который рассчитывала сценаристка и режиссер-постановщик. Труппа лишь притиралась друг к другу, большинство вообще не представляло, что такое актерская игра. Мозги, не приученные запоминать большой объем печатного текста, категорически отказывались вмещать авторские реплики. Кроме того религиозные мотивы решили все же смягчить, на всякий случай. Еще постановке не принесла бонусов «народная», вульгарная манера повествования, когда персонажи не декламировали рифмованной прозой «быть или не быть», а говорили обычным языком. Но Елена здраво оценивала свои поэтические таланты.
В общем, получилась достаточно оригинальная пьеса, которая прошла неплохо, позволила группе решить продовольственный кризис, но не более того. Впрочем, надо отметить, история невероятно понравилась Насильнику, казалось, искупитель готов смотреть представление сколько угодно и заучил наизусть все оригинальные тексты Елены. Кажется, божьего человека всерьез зацепила идея жертвенности, неизвестной и в общем бесславной гибели ради всех людей. Наверное, думала Елена, это по-своему логично, люди могут и не знать, но бог то видит все.
Зато второй подход к снаряду оказался не в пример более удачным. Группа набила руку, обновила немудрящий реквизит, правильно распределила роли, а изначальная концепция «Робота-полицейского» позволила адаптировать ее с минимальными потерями, без поправок на религиозные мотивы. Мерфи стал ужасно обгоревшим рыцарем, который дал обет хранить городской порядок, никому не показывая изувеченное лицо, скрытое забралом шлема. Это, заодно, позволило использовать в постановке Раньяна с его фактурной и запоминающейся физиономией. Корпорация стала графской семьей, что владеет среди прочего уважаемым городом, а неверный администратор – зловещим бароном-градоправителем, которому Железный Рыцарь мешал барыжить на презренной контрабанде и расхищении податей. Марьядек оказался создан для ролей демонических злодеев – играть он не умел в принципе, но этого и не требовалось, мрачное лицо и дьявольский хохот бывшего браконьера заставляли кричать от ужаса детей и вздрагивать женщин.
Кроме того, Елене удалось, наконец, втолковать Жоакине и Кимуцу, что нет нужды тратить драгоценное серебро, покупая дорогие декорации, которые все равно выглядят убого на типичных площадках в типичном освещении. Надо проще, лаконичнее, позволяя зрительской фантазии дорисовать остальное. Один холст с несколькими прямоугольниками, нарисованными дешевой черной краской, стоит не слишком дорого, удобно скатывается в рулон, прекрасно изображает городскую улицу.
И дело пошло. Более того, проблема народного языка внезапно обернулась выгодой оттуда, где не ждали. Суть в том, что бродячий цирк по стародавней традиции поставлял народу низменные зрелища, пригодные для подлой черни, что-то в стиле скоморошничания Ролана Быкова из «Андрея Рублева». А сложные драматические сюжеты, да еще из жизни привилегированных сословий оставались уделом трупп, что обретались при аристократических дворах, формируя специфический язык повествования. Так повелось издавна и так продолжалось по заведенной традиции, без учета того, что уровень грамотности потихоньку рос, и даже в малых городках появлялись настоящие книги. Сложилась типичная ситуация, когда неосознанный спрос уже сформировался, а удовлетворить его пока никому не пришло в голову.
И внезапно - без всякого хитрого умысла, в силу безысходности, а также особого культурного багажа сценаристки - театр Жоакины-Елены заговорил о сложных вещах простым, человеческим языком, без вкраплений местной латыни, то есть старого до-имперского диалекта, без витиеватой поэзии, а также – о, ужас! - даже с обычной руганью. Зритель попроще увидел нечто такое, что ему никогда не показывали, причем он еще и мог это понять. А более искушенные покидали представление с ощущением, что их обманули, но как-то странно, показав за монетку больше чем полагалось. Кажется, Елена, сама того не ожидая, организовала революцию в театральном искусстве Ойкумены с непонятными, но долгосрочными последствиями.
В общем, с поправкой на то, что зима считалась мертвым сезоном, постановка разорвала прокат в пределах трех графств и еще нескольких образований поменьше. Удаче способствовала непривычная и необычная активность торгового сословия, которое вместо того, чтобы расписывать планы на теплый сезон, моталось как в седалище уязвленное. Словно каждому купчине по секрету объявили, что весной товары и деньги закончатся совсем. А когда люди рискованно путешествуют в неблагоприятный сезон, возят при себе разные ценности и много нервничают, они хотят как-то развлекаться.
* * *
Елена топала по улице, привычно обходя лужи, которым никак не давали замерзнуть прохожие и проезжие, разбивая тонкую ледяную корочку. Антураж поразительно напоминал Пустошь и Врата с поправкой на меньшее число злобных рож и бОльшую зажиточность. Такие же в общем люди, тот же стук деревянной обуви или деревянных же «копыт», надетых состоятельными горожанами на кожаную обувь для ее лучшей сохранности. Те же краткие приветствия – цирк завис в городе надолго, уже, считай два здешних месяца, и всех участников местные выучили в лицо, сильно уважая за прибыль. Труппа городские налоги не платила, но по старому обычаю «заносила» куда следует, не говоря о питании, ремонте и прочих расходах. Кроме того в последнее время разный люд повадился приезжать специально для отправления культурного досуга, опять же оставляя денежку в кабаках, ночлежке и лавках.
Смеркалось, пошел легкий снежок, который долго не таял, покрывая одежду красивыми звездочками. Елена шагала, сжав кулаки в шерстяных варежках-митенках без пальцев и думала, получится у Жоакины, наконец, затащить в постель Раньяна или нет. Казалось бы, какое лекарке до этого дело? Но мысль кружилась и возвращалась опять, как назойливый и хитрый комар, успешно избегающий ладони.
* * *
Жоакина, как верно поняла Елена, была девицей прошаренной и закаленной тяготами жизни. Как только Раньян немного отошел от ран и начал вставать, циркачка сразу положила глаз на высокого и статного бретера, определив его в фаворита и заступника. Что, в общем, было здраво – художника может обидеть (и ограбить) каждый, а женщину тем более. Очевидно, если бы Раньян захотел, он быстро стал бы любовником, защитником, а также совладельцем цирка, перепрофилировавшегося в театр. Проблема Жоакины заключалась в том, что бретер не собирался становиться ни фаворитом, ни заступником, кажется, он вообще не понимал, чего ждет акробатка. Все думы мечника были обращены к мальчишке и его безопасности, так что все более откровенные намеки Жоакины скользили как вода по сальной сковородке. Девушка не унималась, и Елена временами думала, что надо бы как-то подтолкнуть процесс, дабы в группе не росло напряжение, чреватое конфликтом, но, как и с воспитанием Артиго, все время что-нибудь да мешало.
* * *
А вот и трактир, он же мини-«отель», один из трех в городе. Городок был побольше того, где случилось кровопролитие и специализировался не на столярах, а на горшечниках. Еще сюда начали совать нос кирпичных дел мастера, так что скорее всего город ждало хорошее будущее. Елена отступила к стенке ближайшего дома, пропуская вереницу пряничных артельщиков, которые шли на заработки. Опять же - не по сезону рано, по крайней мере за пару месяцев до того как вереницы отхожих промысловиков начинали обычно стягиваться к большим городам. Пряникоделы выглядели умеренно бодро и, по-видимому, на ночлег останавливаться не собирались. Шли налегке, без телег, как принято у крестьян в походе за городской денежкой или бродячих артельщиков. Были бы топоры да ножи, а все остальное - те же печати для пряников - сделают на месте или арендуют за недорого. Поняги у странников были хорошие, Елена опять вспомнила, что новой так и не обзавелась, а надо бы, первейший инструмент в долгом пути.