Изгой (СИ)
Требовалась строгая централизация управления, потому пришлось создавать Приказы, подобные московским, и сразу же бороться с волокитой и взяточничеством, хотя приказных подбирали по моральным качествам. Но видимо даже крупица власти, и запах шальных денег может закружить головы даже стойким к посулам людям.
Но явление не стало повсеместным, наоборот, после предпринятых радикальных мер воздействия, учреждения заработали нормально. Нестойких духом приказных, а также тех, кто их пытался «купить», отправили на годичное «перевоспитание» в только что открытых шахтах и рудниках.
Труд ведь даже из обезьяны человека сделал – потому нужно добывать каменный уголь и железную руду, в них была жесточайшая потребность. Так что каторга отличное средство убеждения для склонных к преступным деяниям элементов.
За осень прибыло свыше тысячи православных душ – целыми семьями переходили через Северский Донец. Их направляли сразу в Галич – подьячие отбирали всех, кто был знаком с ремеслом, и немедленно направляли работать на мануфактурах. Никому из беглецов в городе не позволялось христорадничать – все обязаны были работать, а потому каждому находилось занятие. В мастерских ремесленников, как на казенных мануфактурах, остро не хватало рабочих рук.
А всех хлеборобов распределяли по слободам – укрепленных валами поселениях, что вытянулись вдоль всех трех речных Торцов. Там заранее готовили дома для расселения, имелись припасы продовольствия, благо осенний набег ногайцев удалось отразить без большого ущерба, урожай успели снять с благодатных черноземов.
– Так, народец занят делами, никого не нужно пинать под зад, – Юрий отошел от окна и уселся за стол, что стоял у теплого бока кирпичной печи. Напротив стола висела настенная карта княжества – по форме вытянутая трапеция, охватывающая почти всю Донецкую область по ее обширным границам. Прихватывая кусочек Харьковщины в верховьях Сухого Торца, да клочок Луганщины с будущим Лисичанском, и небольшой участок побережья до Миуского лимана, западнее пока еще несуществующего российского Таганрога. Но с большими вырезками в юго-восточной части, где стояли донские слободы и городки, и значительными уступками от Кальмиуса на запад – там безраздельно хозяйничали ногайцы.
Примерно двадцать тысяч квадратных километров, может чуть меньше – Юрий точно не мог подсчитать, но чувствовал, что где-то так и выходит, прикидывая размеры.
Вдоль берега Азовского моря, на самом юге, примерно сто верст, между Кальмиусом и Миусом. Боковые стороны с запада и востока почти по двести верст. Да на севере верст семьдесят границы по прямой, хотя Северский Донец выдавал замысловатые изгибы. Но по прямой линии подсчитать, то от западных окраин Галича до Лисичанска, что стал слободой, верст семьдесят будет. Так что это верные владения, никому толком не подвластные, кроме Галича и Кальмиуской паланки.
Если взять самую кромку «Дикого поля», то на верст тридцать можно сдвинуть к западу, в сторону ногайцев. Да на десять к востоку – донские казачьи городки ставились редко, в основном по речкам, только Бахмут оказался в глубине территории княжества. Но то понятно – казакам соль тоже остро требовалась, как и слобожанам.
Однако при расчетах такую дополнительную территорию учитывать нельзя – в любой момент на нее могут вторгнуться ногайцы из Северной Таврии, а также закубанская орда из-под Азова – турецкая крепость торчала костью в горле, прикрывая разбойничьи набеги степняков.
Редкими точками на карте были два с половиной десятка селений, рассыпанных в большей массе вдоль Северского Донца. А вот укрепленных слобод оказалась ровно дюжина, не считая казачьего Бахмута, из них десяток по берегам Торцов. Да такое понятно – именно они стояли на приграничном с «Диким полем» рубеже, и каждый год мог стать последним и закончиться пожарищем от очередного татарского набега. И всего один город, который в его времени был бы принят за не очень большое село.
На всю северную и центральную часть княжества приходилось три пятых территории. А если взять плотность населения, то она становилась откровенно удручающей здесь, в самом заселенном месте – ровно один человек на квадратный километр.
А на юге, который было решено назвать «вольной» Волынью, кошмарной до полного ужаса – один житель, с учетом всех младенцев и женщин, на шесть квадратных верст.
И то в самом лучшем случае!
А так практически абсолютно безлюдная степь – немое свидетельство активной деятельности «людоловов» по охоте за беглецами от ужаса крепостничества. Они здесь получали совсем иную для себя участь – вместо воли до самой смерти долгий кошмар невыносимого для православных татарского и османского рабства!
Чтобы отстоять от набегов татар этот край, нужна армия, хорошо вооруженная и обученная. А это переселенцы, в первую и главную очередь, ибо собственного населения здесь просто нет. Народ нужно кормить, а чтобы засеять землю, вырастить урожай и защитить его, нужны орудия труда и оружие, а значит, железо. Металл нужно отливать и ковать – а для этого опять же, требуются люди!
– Замкнутый круг получается – из него только один выход – брать всех в подряд, самое главное богатство – человек!
Юрий извлек из футляра сигару и закурил, продолжая внимательно смотреть на карту. И как он не крутил варианты, то получалось, что нужно ставить в основе края город, как раз на месте Донецка. Очень удобное положение – в географическом центре, где сходятся верховья трех рек – Торца, что несет воду к Северскому Донцу. Кальмиуса, что тянется до Азовского моря, и Волчьей. Последняя впадает в Самару, а та идет к Днепру – и обеспечивает связь с запорожским казачеством.
– Буду принимать всех беглых и направлять именно туда. И ставить там крепость и слободы по Кальмиусу – тогда посмотрим, как татары их начнут прогрызать. Мариуполь нужно основать – тогда набеги начнутся именно на него, на юг, не на север. Или не рисковать, ну это море?!
Юрий задумался, прикидывая, стоит ли потихоньку подминать Кальмиускую паланку. Как не крути, но время «вольного» казачества проходит. Это он еще знал из истории. Выбор у казаков прост – или пойти на службу государству, как донцы, или просто потерять со временем вольности, как запорожцы и реестровые слобожане, став даже не свободными крестьянами, а крепостными рабами.
Подумав немного, он решил, что время покажет – но чувствовал, что альянс с казаками нужен, его, как и их, страшила целенаправленная политика царей на ликвидацию «вольностей», на превращение свободных людей в крепостных холопов.
Может быть, раньше Галицкий и не придал этому значения, но побывав в «гостях» в столице, преисполнился недоверием и злобой. И не он один был такой – в этот край бежали люди ненавидящие не только польских панов, но московское боярство, по отзывам жестокое, хамоватое и невежественное. От их рассказов становилось жутко, тем более, когда сам имел возможность в этом удостовериться со следами на собственной шкуре.
Священников, уходивших со своей паствой из правобережной Украины, пришло с десяток. Со всеми он сам лично имел беседы и был удивлен. Они отнюдь не горели желанием переходить под руку московского патриарха. Предпочитали оставаться в ведении митрополита «Киевского, Галицкого и всей Малой Руси».
Именно наименование привлекло внимание Галицкого, и после долгой беседы с архимандритом Изеилем, он решился войти в переписку с гетманом Самойловичем, используя подставное лицо.
– Лучше война с царем и боярами, чем рабская участь и позорная пытка на дыбе только за то, что ты имеешь иное мнение!
Юрий отнюдь не бахвалился сам перед собой. Благо надежды имелись, и не беспочвенные. Если каждый год будет приходить по пять тысяч беглецов и переселенцев, то через семь лет население достигнет пятидесяти тысяч. А это всего лишь один процент от тех почти пяти миллионов, что имела до злосчастного майдана и войны Донецкая область.
Один процент на черноземах, которые легко прокормят миллионы. Так что еды хватит на всех, в чем он убедился сам – урожай впечатлил даже его, при всей примитивности земледелия и орудий труда. Но семь лет большой срок, когда знаешь что делать, а под ногами уголь и железо – основа любой экономики. И независимости, если есть изготовленное в достаточном количестве оружие…