Удар катаны (СИ)
— Не буду спорить, Влад, не буду спорить. Ты у нас по стратегии круглое двенадцать[2] получил, тебе и карты в руки. Вообще, наше дело — стрелять и помирать. А где, как и за что — господа адмиралы скажут, — прервал спор Анжу. — Ты лучше скажи, Диму видел?
— А что Дима, — усмехнулся Трубецкой. — Дима наш весь в хлопотах. Готовится в Севастополь ехать. Ну и суженную свою туда везти собирается.
— Нам остается только завидовать князю, — снова улыбнулся Анжу. — Не так ли, князь?
— Конечно, герцог, — улыбнулся в ответ Трубецкой. Только необходимость соблюдать траурное настроение, не позволило мичманам рассмеяться в голос. То, что у их третьего приятеля, Максутова, имелась официальная невеста из семьи, связанной с судейским сословием, давно служило предметом шуток всего корпуса. И не без причины. Тройку неразлучных друзей уже с первого года обучения прозвали «мушкетерами». Причем князя Дмитрия Максутова называли Портосом, Анжу, за его французскую фамилию и второе, герцогское, прозвище — Арамисом, а Атосом, как и следовало ожидать, стал самый представительный и аристократически выглядевший из тройки неразлучников — князь Трубецкой.
— Приехали, вашсиясь, — обернувшись к седокам, объявил извозчик. Трубецкой расплатился, дав извозчику целый рубль. Тот принял денежку с поклоном, через мгновение, впрочем, передумав и заныв привычное.
— Добавить бы надо, барин. На водку.
— Лошади водку не пьют, — перебил его нытье Анжу. Пока ошеломленный извозчик придумывал ответ, мичмана выбрались из коляски. Впрочем, огорчаться «водитель кобылы» даже и не подумал. Tак как он все равно остался с изрядной прибылью, обычно за такую поездку платили максимум копеек шестьдесят.
— И все же жаль мне, Влад, что мы расстаемся, — приостановившись перед дверями парадного подъезда и поправляя сбившуюся фуражку, заметил Анжу. — Мне будет не хватать нашей компании.
— Так о чем тут думать? — наигранно изумился Трубецкой. — Надоела Маркизова лужа[3]? Меняй ее на что-нибудь другое… Дима в любом случае из нашей холостяцкой жизни выпадает. А мы вдвоем вполне можем служить вместе. Веселаго не очень рвется служить на дальнем Востоке. Меняйся и будем служить рядом.
— Ты издеваешься? Вроде бы раньше за тобой приверженности к поклонникам маркиза де Сада я не замечал, — удивленно заметил Петр. — Поменять новейший броненосец на шхуну? Этого не выдержит не только мой отец, но и моя душа. Просто разорвется, на три сотни мелких обломков. Это ты у нас прямо-таки настоящий марсофлот[4], а я без прогресса морского флота представить не могу. Так что придется тебе служить без меня в любом случае, но сейчас я хотя бы с тобой буду переписываться.
— Вот и отлично, а то страдать вздумал, — по-французски, чтобы не понял открывший двери парадного швейцар, ответил Трубецкой. — Маменьку мою не вздумай пугать, я ей сам скажу про Сибирскую флотилию. А про войну вообще ни слова, пожалуйста…
В любимом императором Гатчинском дворце царило то же траурное настроение, что и по всей России. Императрица, Мария Федоровна не выходила из своих покоев, переживая горе в одиночестве. Сам император заходить к ней опасался, учитывая ее первую реакцию на сообщение о смерти сына. Императрица, уже успевшая получить заглазное прозвание «Гневной» ругала несчастного Александра Третьего так, что стоявшие в коридоре часовые готовы были упасть в обморок. Что на самом деле чувствовал Александр, осталось тайной, но после встречи с женой он выглядел непривычно измученным. И смог прийти в привычную форму не раньше чем через полчаса, употребив в полном молчании вместе Черевиным несколько рюмок «столового вина пятьдесят восьмого нумера». После чего Александр Третий выпил стакан крепчайшего чая «по-адмиральски» и отправился в себе в рабочий кабинет. Куда, вопреки обычным привычкам императора были приглашены сразу несколько сановников. В кабинете собрались военный министр генерал Ванновский, управляющий военно-морским министерством адмирал Чихачев и генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович, председатель Государственного Совета великий князь Михаил Николаевич, министр иностранных дел Гирс и министр финансов Вышнеградский.
— Господа, вы все знаете, по какому поводу мы собрались, — войдя в кабинет, не проговорил, а можно сказать, прорычал император. Выглядевший сегодня как самый настоящий разъяренный медведь. Отчего всем присутствующим, включая великих князей, стало как-то неуютно. Словно на охоте, когда поднятый из берлоги разъяренный зверь готов ухватить в свои смертельные объятия незадачливого охотника, внезапно обнаружившего, что ружье у него не заряжено. — Поэтому я жду от вас коротких и предельно четких предложений. Начнем с военных, господа, — добавил он, окинув тяжелым взглядом присутствующих.
— Война, Ваше Императорское Величество. Иного выхода не вижу, — коротко заявил генерал Ванновский. Его поддержал генерал-адмирал.
— Мы не можем оставить без последствий столь вопиюще варварский поступок этих азиатов, — заявил Алексей Александрович. — Этого требует наша честь. Кроме того, ежели сейчас, едва ступив на тропу цивилизации, они ведут себя столь бесцеремонно. То какового будет их поведение, когда они получат в свои руки все достижения цивилизации, особенно в военном деле?
— Флот готов исполнить любой приказ Вашего Императорского Величества, — добавил Чихачев, как только великий князь замолчал.
— Я не против наказания этих варваров, — вступил в разговор Михаил Николаевич. — Но почел бы необходимым, прежде чем принимать безоговорочное решение о войне, провести консультации с остальными европейскими державами.
— Европа может постоять в сторонке со своими пожеланиями, когда русский царь мстит убийцам своего сына, — холодно ответил Александр Третий. Михаил Николаевич невольно поежился от осознания того, что ему не удалось угадать настроение своего царственного брата. Надо заметить, что Александра Третьего не зря прозвали Миротворцем. Поучаствовав в свое время в тяжелой, стоившей много крови и денег русско-турецкой войне 1877-1878 годов, победу в которой у России фактически отняли на Берлинском конгрессе, Александр Александрович предпочитал решать проблемы мирным путем. Что совсем не мешало военным экспедициям в Азии, которые отодвигали границы империи все дальше на юг. Вот только предстоящая война по трудностям доставки войск в столь дикие и отдаленные от европейской части России места, казалась Михаилу Николаевичу труднее последней войны с турками. И совсем не лишним он полагал привлечь к этой авантюре европейских союзников, чтобы перенести на них часть расходов и рисков. Впрочем, Александр Третий, похоже, его замечание услышал, обдумал и в результате повернулся к стоящему чуть в стороне от основной группы сановников Николаю Карловичу Гирсу. Невзрачный, потерявшийся на фоне остальных чиновников, министр иностранных дел, казалось, пытался остаться незамеченным государем. Но реплика великого князя Михаила разбила эти его надежды. Впрочем, министр не особо отчаивался, хотя и постарался принять максимально испуганный вид. Он-то лучше других знал об истинном отношении императора, часто выслушивавшего возражения и предложения министра иностранных дел и послушно им следующего.
— Ваше императорское величество, ваши императорские высочества, господа, — неторопливо, по-стариковски пожевав губами, начал Николай Карлович. — Начиная с момента получения первых известий о прискорбном происшествии с его императорским высочеством наследником-цесаревичем мною и моими ближайшими сотрудниками проведены консультации с послами Германии. Франции, Великобритании и Италии. Могу заверить, что все послы передали мне заверения от их правительств в полной поддержке любого нашего решения по налагаемым на японцев репрессалиям. Отдельно следует отметить заверения германского посла фон Швайница и французского посла маркиза де Монтебелло во всемерной поддержке и возможно участии в нашей военной экспедиции против Японии…
— Но это же совершенно меняет дело, — перебил министра великий князь Михаил. — Тройственная экспедиция наших флотов и войск позволит нам иметь гарантированное превосходство над японцами и закончить боевые действия в кратчайшие сроки.