Выбор. Долгие каникулы в Одессе (СИ)

– Мишка, бандит! Разве можно так пугать маму! Я ж так бежала, шо чуть свой инфаркт не догнала! Да ты весь двор переполошил своими воплями, они ж там все как покусанные носятся. Бэллочка, успокой народ, пока я этого шлимазла воспитывать буду. Ты не помнишь, где-то тут у меня ремень был?
– Фира! Не бей мальчика сильно, ты и так уставшая, а у тебя сердце и нервы! И не бей его по голове, это единственное шо у него есть ценное, но оно хрупкое. Зараз стряхнёшь, потом нигде не починишь!
Белла Бояновна выходит на галерею и вскоре по двору разносится её зычный командирский голос:
– Хедва! Ну шо ты носишься по двору как наскипидаренная кура? И зачем так страшно размахиваешь своим ножичком, ты хочешь уже зарезаться? Или собралась на абордаж? Так ты лет на сто немножко опоздала. Иди чистить уже своего глосика, пока он совсем не заскучал и ещё шевелит плавничками. По такой жаре он тебя долго ждать не станет.
– Арон Моисеевич! Вы опять прятали в дровянике своё фамильное серебро? Вам таки мало, шо в прошлый раз вы спрятали там пять ложек, а нашли только четыре? Вы хотите совсем оставить без приданного вашу будущую правнучку? Нет, это был не погром, никого не пытали и никто так страшно не кричал. Это у Миши наконец-то открылся голос. Да, нам всем с этим придётся смириться, привыкнуть и жить дальше.
В общем, через десять минут Белла Бояновна навела во дворе порядок. Ты только посмотри, что с человеком делает ответственная должность. Была скромная и неприметная секретарша, а как выбилась в командиры, откуда только что и взялось, словно подменили женщину, такая вся из себя стала…. Пантера, одним словом! Её даже мужики во дворе побаиваться начали! И только Рыжик с Пиратом как забились в будку, так до самого вечера вылезти отказывались, а на все попытки Додика выманить их оттуда, один только утробно завывал, а второй жалостливо скулил.
А я впервые в этой жизни был поставлен в угол. Пипец, на шестом десятке лет сподобился, кому скажи так не поверят! То-то мне Эсфирь Самуиловна сразу показалась похожей на фрекен Бок. Вот есть в них что-то общее… домомучительское! Но спорить с моей мамой? Не, у нас в доме таких дурных нету, уши-то у меня не казённые.
* * *
А в институте меня поджидал непредвиденный, а от того более досадный конфуз. Нет, сначала-то, когда я передал партитуру «Оперы» Столярову, тот офигел только от одного названия песни. Я не стал ставить в заголовке «№ 2», так как мог последовать вполне резонный вопрос, и где же тогда Опера № 1? А оно мне таки надо такой совсем нескромный вопрос? Тем более что я и музыку к первой опере помню слабо, а слов не помню совсем? Но и так от увиденных в партитуре нот у педагога брови чуть ли не в кучку на лбу собрались, да и глазки подозрительно округлились. И меня тут же отправили в малый зал на распевку и разогрев, а спустя полчаса прибыли и мои педагоги в полном составе.
Сначала они зачем-то обсуждали партитуру, недоверчиво качая головами и что-то друг другу показывая, доказывая и объясняя на пальцах, потом принялись за меня. Пришлось признаваться, что музыку и слова начал писать ещё полгода назад, а в надежде на будущий голос сочинил вокализ, но закончил буквально вот вчера. И ведь ни грамма не соврал, всё так и было! Полгода потихоньку писал, ожидая, когда мой голос себя проявит. Очень уж мне хотелось попробовать эту вещь. Помню, как впервые услышал эту песню и офигел, не сразу поверив, что это Витас сам поёт в живую, а не звучит его фонограмма в компьютерной обработке.
Наконец меня усадили за рояль, и для начала я просто отыграл музыку. А затем начался мой вокал, и пока я играл и пел всё было нормально, Столяров в такт музыке кивал головой, Вилинский, как замер прикрыв глаза при первых звуках, так и сидел неподвижно и чутко вслушиваясь в мелодию. Юлия Александровна внимательно наблюдала за моим лицом, а Мария Михайловна следила за моими руками. Такое пристальное внимание раньше меня бы смутило, но теперь-то я уже как-то пообтесался и в институте, и ансамбле, так что особо не нервничал, и вот наступила кульминация: – Давние боли идут чередой. Пусть собираются все. – откинув голову и напрягая связки я начал свой вокализ: – У-У-А-А-А….
 
Мой фальцет звучал ровно и звонко, точно попадая в тональность, никакого затруднения я не испытывал. Наоборот, меня просто распирала внутренняя энергия идущая, казалось, прямо из глубины души, а мелодия вокализа, казалось, зарождалась вообще не в голове, а где-то за её пределами. Наконец вокализ окончился, и я приготовился играть дальше, но меня неожиданно привлёк посторонний звук, показавшийся мне всхлипом. Неужто моих преподавателей так растрогала моя песня? Я взглянул на Базилевич и замер поражённый. Она хохотала! Молча, без звука, но хохотала! Я перевёл взгляд на Юлию Александровну, мой преподаватель по вокалу опустила своё лицо и закрыла его ладонями, спрятав от моего взгляда, но её плечи также содрогались от еле сдерживаемого смеха.
Ничего не понимая, я убрал руки с клавиш и развернулся к Столярову. Видимо мой ошарашенный взгляд окончательно добил моих преподов, и они уже не таясь расхохотались во весь голос. Я впервые увидел и услышал, как степенные и порой жёсткие со студентами люди в прямом смысле этого слова в полный голос ржут как лошади. Сказать, что я был шокирован, это значит не передать и сотой доли моего возмущения, ошеломления, обиды и разочарования.
Я вскочил со стула и хотел выбежать вон из зала, но Юлия Александровна успела меня перехватить и крепко к себе прижать. Удерживая меня и всё ещё продолжая смеяться, женщина начала меня гладить по голове и плечам, словно успокаивая. И наконец успокоившись сама, она пригладила мне растрепавшуюся причёску и крепко удерживая в руках слегка меня отстранила и оглядела как какую-то неведомую зверушку.
– Вот мы и подошли к тому, к чему стремились два года. Ты, Миша, молодец, у меня было мало таких же как ты, целеустремлённых студентов. Я горжусь, что я твой педагог, а ты мой ученик. Но ты меня прости за то, что я тебе сейчас скажу, может это тебя ранит, но сказать это я тебе обязана. Если как певец ты сегодня только чуть приоткрыл дверь в мир большой музыки, то как композитор ты до неё ещё даже не дошёл. И дело вовсе не в том, что всё что ты пишешь, это эстрада. В конце концов это тоже музыка, пусть не такая возвышенная как классика, но тоже востребованная.
Но настоящим музыкантом ты станешь только тогда, когда напишешь действительно стоящую вещь достойную исполнения симфоническим оркестром. А пока… – Юлия Александровна вновь всхлипнула от приступа смеха, ты написал великолепную пародию! Такого блестящего бурлеска я давно не слышала. Откуда ты вообще взял эту идею? Мы так и не смогли понять из какой оперы эта тема. Слова совершено мне незнакомы, неужели ты и правда написал это сам? Великолепно!
– Пародию? Да что Вы вообще понимаете в современной музыке? Консерваторы! – но мой возмущённый возглас был проигнорирован хохочущими педагогами. Да уж, хорошо, что ваш земляк родится только через полвека. Знали бы вы, что у Витаса помимо многочисленных поклонников в бывшем Союзе, даже в Китае больше миллиона фанатов. Они ему в Шанхае памятник при жизни поставили. Но этого я, конечно, уже не озвучил, только пыхтел негодующе. И пытался понять, чего смешного нашли педагоги в моей музыке и над чем они смеются. То, что они не надсмехаются надо мной, я уже понял, но над чем тогда? И при чём тут «пародия» и «бурлеск»? Немного на эту тему пролил свет Николай Николаевич.
 
– Юлия Александровна, это, наверное, моё упущение, обычно сольфеджио мои студенты начинают усиленно изучать с третьего курса, Мы же привыкли считать, что первичные музыкальные знания студенты уже получили в школе или техникуме. Но это же Миша! Фактически не имея музыкального образования он вечно бежит впереди паровоза, а я об этом забываю.
– Но мне сей опус как первая попытка написать что-то серьёзное понравился. Правда я не стал бы называть его столь претенциозно, всё-таки это скорее «вариация на тему», но никак не «Опера». – Вилинский смешливо фыркнул и обратился ко мне: – Ну что, Миша, ты готов заниматься музыкой «не по-детски», как ты любишь выражаться, а по-настоящему? Тогда будь готов в ближайшие четыре года посвятить себя музыке целиком и без остатка.