Волшебство любви

— Как пожелаете, Эдвард.
Они продолжили путь. Франческа пыталась сосредоточить внимание на том, ради чего они сюда пришли, но ей уже стало ясно, что здесь им не удастся ничего узнать о Персевале Уоттсе. Собрание картин было великолепным, как бы она над ними ни подшучивала, но среди этих работ не было ни одной похожей на выполненные грубыми мазками мглистые пейзажи, которые она когда-то видела в художественной студии Персеваля. И все же уходить ей не хотелось. Эдварда, казалось, совсем не шокировали ее дерзкие предложения по поводу переименования картин. Напротив, он казался заинтригованным. Его рука не единожды ложилась на ее руку. Он провоцировал ее, и она осмелела. Она назвала один парадный портрет «Охочий до табаку», заметив, что этот парень с трубкой выглядит так, словно все на свете отдал бы за одну затяжку. Она объявила мужчину на одной из картин отъявленным негодяем, на что Эдвард заметил, что она опорочила Давида, избранного Богом царя. Они обменялись улыбками — виноватыми, но отнюдь не покаянными, и у Франчески захватило дух от ощущения, что она вытягивает Эдварда — за ушко, да на солнышко — из его мира, где властвует добродетель, в ее мир, где добродетель соседствует с пороком.
Ей было, за что его ухватить, — значит, и он не без греха. Отчего-то Франческу это совсем не отталкивало, а, наоборот, привлекало.
Они бродили по залам. В некоторых освещение было не слишком удачным, в других находилось так много картин, что их трудно было воспринять. Они разговаривали, и на этот раз беседа шла у них легко и гладко.
Франческа никогда не видела, чтобы Эдвард так много улыбался, и от этих улыбок у нее слегка кружилась голова, ее возражения Олконбери и Слоуну, все заверения в том, что ее с Эдвардом связывает лишь дело, поистрепались, как кружево. Она хотела видеть, как он улыбается, улыбается ей. Волнующая дрожь, которую она испытывала, когда он смеялся над чем-то ею сказанным, была так сладка, Франческа стремилась вновь и вновь испытать ее. И, что вернее всего, прямо под кожей, словно пульс, в ней билось желание увидеть Эдварда в агонии страсти.
Она уже почти забыла, зачем они здесь, когда Эдвард вдруг резко остановился. Ей ничего не оставалось, кроме как остановиться тоже, поскольку руки их были тесно переплетены, даже теснее, чем когда они вошли в эту галерею. Франческа подняла на него удивленный взгляд, и горло ее сдавил спазм. Эдвард с каменным лицом, не мигая, смотрел на женщину в противоположном конце зала. Франческа сразу поняла, что это за женщина.
Леди Луиза Холстон была красива. Светская хроника ничего не преувеличивала. Стройная и изящная, с волосами цвета сливочного масла, убранными в венец на макушке, с которого идеально правильными пружинками ниспадали завитки, Луиза Холстон была одета в сшитый по последней моде наряд, который идеально подходил ей по цвету и выгодно подчеркивал ее фигуру. Отсюда Франческа могла видеть только профиль этой девушки, но и он был близок к совершенству. Нос ее не был чересчур крупным, а подбородок чересчур острым. Она стояла, чуть склонив набок голову, любуясь висевшей перед ней картиной со столь же глубокомысленным видом, что и ее спутник, который, указывая на картину, что-то ей рассказывал.
— О Боже, это все портреты! — взволнованно проговорила Франческа, лихорадочно придумывая предлог, чтобы уйти отсюда поскорее. — Насколько я знаю, Персеваль не любитель писать портреты… — Она беспомощно замолчала, почувствовав, как напряглась рука Эдварда.
— Чепуха, — сказал он ровным холодным тоном, без да недавнего веселого легкомыслия. — Не стоит так торопиться. — Он повернулся и повел ее к портрету, на котором была изображена дама в зеленом.
Франческа послушно принялась изучать картину.
— Мило, — сказала она.
— Это все, что вы можете сказать?
Она скосила взгляд на его мрачный профиль и ответила:
— Да. У меня нет настроения ее высмеивать.
Эдвард никак не прокомментировал ее слова, он лишь повел ее дальше. Франческа невольно задалась вопросом о том, хочет ли он сделать встречу со своей бывшей невестой неизбежной. Он явно не делал ничего, чтобы избежать этой встречи. Тогда Франческе пришла в голову мысль взять инициативу на себя и изобразить внезапный приступ мигрени. Ему придется отвезти ее домой, если она упадет в обморок посреди зала.
 
Но было уже поздно что-либо предпринимать. Они свернули к двери, ведущей в соседний зал, и лицом к лицу столкнулись с леди Луизой и ее спутником. К этому времени многие в зале успели заметить происходящее. Франческа услышала приглушенный шепот со всех сторон и сделала глубокий вздох, не зная, чего ожидать.
Эдвард почувствовал, что ей не по себе, но, увы, он был бессилен что-либо изменить. Все, что было в его силах после того, как он заметил в противоположном конце зала Луизу, — это удержаться от слишком открытого проявления своих эмоций. Она была все так же красива, все так же являла собой образец совершенства и женственности. Внезапно он пожалел о том, что не добился встречи с ней после расторжения помолвки. Тогда эта встреча не застала бы его врасплох. Сейчас же он с такой готовностью позволил Франческе втянуть его в их увлекательную и несколько рискованную игру, что напрочь забыл о Персевале Уоттсе и о том, зачем они здесь. Чем дольше продолжалась эта игра, чем более непринужденным было их общение, тем радостнее становилось у него на душе. Он испытал нечто сродни восторгу, когда Франческа случайно назвала его по имени. Он уже решил, что поцелует ее сегодня вечером. И на этот раз он не сбежит. И что бы ни случилось после этого — чему быть, того не миновать.
И вот тогда он увидел Луизу, и ему словно плеснули в лицо ледяной водой. Все вернулось — гнев, обида, потрясение от ее предательства. Эдварду казалось, что со всем этим справился, но нет: стоило ему увидеть Луизу вновь, и оказалось, что он по-прежнему болен.
— Добрый вечер, леди Луиза, — сказал Эдвард и поклонился.
— Добрый вечер, де Лейси. — Глаза маркиза Колвертона злорадно блеснули. Он был на пару десятков лет старше Эдварда и на пару дюймов ниже, но по-прежнему оставался физически крепким мужчиной. Как-то Дарем купил у Колвертона, занимавшегося разведением лошадей, пару породистых кобыл. Маркиз запросил высокую цену, и, как Дарем ни старался, ему не удалось выторговать ни фунта. Эдвард уважал его за это, но он не забыл и то, как не хотел расставаться с деньгами отец и как после сделки поминал маркиза не самыми добрыми словами. — И вам доброго вечера, леди Гордон, — добавил Колвертон, удивив Эдварда.
Эдвард взглянул на Франческу и заметил, как она с любезной улыбкой присела в реверансе.
— Как приятно, что вы запомнили мое имя, милорд.
Колвертон смотрел на нее с явным интересом, слишком явным, чтобы это понравилось Эдварду.
— Вас трудно забыть, моя дорогая.
Франческа засмеялась:
— Вы мне льстите.
— Позвольте вам представить мою нареченную, леди Луизу Холстон.
Колвертон многозначительно посмотрел на Эдварда, выговаривая слово «нареченная», но Эдвард уже был к тому готов. Если Луиза бывала в обществе маркиза на людях, то тому могла быть только одна причина. В конце концов, Колвертон обладал немалым состоянием, которое никто не собирался оспаривать.
— Луиза, это леди Гордон, — добавил маркиз. — В ее салоне пели лучшие голоса Лондона.
Луиза не отводила взгляда от Эдварда с того самого мгновения, как он назвал ее имя. Наконец она перевела взгляд на Франческу. Со сдержанной учтивостью Луиза здоровалась с ней, и Эдвард невольно отметил, какой постижимо хрупкой казалась она рядом с Франческой. Луиза была тоненькой и бледной и держалась с королевским достоинством. Франческа, казалось, полыхала скрытым в ней жаром, в ней сияло все — от медно-рыжих волос и яркого красного платья до улыбки. Франческа была олицетворением огня и страсти, тогда как Луиза являла собой тишину и покой. Теперь, глядя на них обеих, Эдвард уже не знал, что думать. Инстинктивно он все еще продолжал чувствовать умиротворяющее влияние безмятежности Луизы, но сейчас он обнаружил, что желал, и желал куда сильнее, чем до сих пор догадывался, жизнерадостной яркости Франчески.