Секретные дневники мисс Миранды Чивер (ЛП)
— Не будь такой раздражительной, — примирительно сказала Оливия, — я уверена, он очень по тебе скучает.
— Ерунда. Он наверняка не думает обо мне вообще.
* * * * *
Она часто являлась ему.
После четырех бесконечных дней в закрытом пространстве кареты Тернер думал, что сможет выкинуть из головы мысли о Миранде, как только достигнет Лондона со всеми его развлечениями.
Однако он ошибался.
Их последний разговор всплывал в его памяти много раз, снова и снова, но каждый раз, когда Тернер пытался изменить его ход, притвориться, что он сказал что-нибудь другое, придумал что-нибудь еще, чтобы сказать, все исчезало. Память расплывалась, и оставались лишь ее глаза, большие, карие, и полные боли.
Он чувствовал совершенно незнакомую ему эмоцию, вину. Она горела, колола, сжимала горло. Гнев был намного, намного легче. Гнев был чист. И он был целенаправлен. И всегда не на него.
На Летицию. На многих ее мужчин. Но никогда на него.
Но сейчас — сейчас это было нечто другое. И не было никакой возможности жить так дальше. Они могли бы быть счастливы снова, ведь так? Он был счастлив прежде. Она тоже. Она, конечно же, могла жаловаться на его недостатки, но он всегда знал, что она была счастлива.
И она будет счастлива снова, поклялся он. Однажды Миранда призналась, что он заботится о ней всеми известными ему способами. Они могли бы вернуться к тому удобному положению вещей, которое вошло в их жизнь со времени женитьбы. У нее был бы ребенок. Они были бы семьей. Он любил бы ее своими руками, своими губами, всем что угодно, но не словами.
Он победил ее однажды. И он сможет сделать это снова.
* * * * *
Две недели спустя Миранда сидела в своем новом розовом салоне, пытаясь читать книгу, но тратила гораздо больше времени, просто наблюдая в окно. Тернер предупредил, что он прибудет в течение нескольких следующих дней, и она не могла помешать своему сердцу биться быстрее каждый раз, как только слышала шум похожий на прибывающий экипаж.
Солнце опустилось за линию горизонта прежде, чем она успела заметить, что не перевернула ни одной страницы. Заинтригованный слуга принес ужин, который он забыла попросить подать, и Миранда, едва доев свою порцию супа, уснула на софе.
Через несколько часов экипаж, который она так старательно высматривала, остановился у парадного входа, и Тернер, утомленный путешествием, но все же жаждущий увидеть свою жену, спрыгнул вниз. Он достал одну из своих сумок и забрал с собой аккуратно обернутый пакет, оставив остальную часть багажа лакеям. Он осмотрел дом и заметил, что в их спальне не горел свет. Он надеялся, что Миранда еще не спала, потому что он не смог бы разбудить ее, но он так хотел поговорить с ней этим вечером, что постарался бы загладить вину.
Он потоптался в передней, пытаясь очистить грязь с ботинок, Дворецкий, который высматривал его почти так же долго, как и Миранда, открыл двери прежде, чем он успел постучать.
— Добрый вечер, Брирли! — приветливо сказал Тернер.
— Позвольте быть первым, кто поприветствует вас дома, милорд?
— Спасибо. Моя жена еще бодрствует?
— Я полагаю, что она находится в розовом салоне, милорд. Читает, судя по всему.
Тернер сбросил с плеч свое пальто.
— Ей, безусловно, нравится это занятие.
— Нам повезло иметь такую начитанную хозяйку, — добавил Брирли.
Тернер моргнул.
— У нас нет розового салона.
— Теперь есть, милорд. В старой западной комнате.
— О, так она ее обустроила. Что ж, хорошо для нее. Я хочу, чтобы она считала это место своим домом.
— Так же, как и все мы, милорд.
Тернер улыбнулся. Миранда пробудила горячую привязанность среди домашней прислуги. Служанки, несомненно, боготворили ее.
— Пойду удивлю ее, — он прошагал через холл, заворачивая направо, пока не достиг когда-то привычной западной комнаты. Дверь была немного приоткрыта, и Тернер смог увидеть свет свечи. Глупая женщина. Она должна была знать, что для чтения нужно больше одной горящей свечи.
Он надавил на дверь, приоткрывая ее еще на несколько дюймов и просунул голову, заглядывая внутрь. Миранда откинулась назад на диване, и ее рот был немного приоткрыт во сне. Книга лежала у нее на животе, а полусъеденный ужин стоял рядом на столе. Она выглядела настолько прекрасной и невинной, что у него защемило сердце. Он скучал по ней во время поездки — он думал о ней, об их злосчастном расставании, почти каждую минуту. Но только в этот миг, когда он увидел ее закрытые глаза, мерное движение ее груди во время дыхания, он понял, насколько сильно соскучился по ней.
Он сказал, что не будет будить ее, но это было тогда, когда он думал, что застанет ее в их спальне. Ее просто необходимо было разбудить, чтобы отвести спать наверх, в кровать, поэтому он собирался сделать именно это.
Он подошел к дивану, отодвинул в сторону ужин и взгромоздился на стол, оставив пакет у себя на коленях
— Проснись, люби… — он осекся, запоздало вспомнив, что она требовала никогда не говорить слова привязанности больше. Он коснулся ее плеча. — Проснись, Миранда.
Она моргнула.
— Тернер? — ее голос был хриплым ото сна.
— Привет, киска. — Разрази ее гром, если она не хотела, чтобы он назвал ее так. И будь он проклят, если ему не хотелось назвать ее белее нежно.
— А я уже почти, — зевнула она, — уже почти разочаровалась в тебе.
— Я же сказал, что прибуду сегодня.
— Но дороги…
— Они были не настолько плохи, — улыбнулся он ей. Ее сонный ум еще не вспомнил, что она была обижена на него, и он не видел причины напоминать ей об этом. Он коснулся ее щеки. — Я скучал по тебе.
Миранда снова зевнула.
— Правда?
— Очень, — он сделал паузу. — А ты скучала по мне?
— Я…да, — лгать не имело никакого смысла. Он уже и так знал, что она любит его. — Ты хорошо провел время в Лондоне? — вежливо спросила она его.
— Я бы хотел, чтобы ты была со мной, - ответил он. Его речь была такой уравновешенной, как будто он тщательно все взвешивал, чтобы ничем не оскорбить ее.
А затем спросил все так же вежливо.
— А как ты проводила время, пока меня не было?
— Оливия приезжала на несколько дней.
— Да?
Миранда кивнула, а затем произнесла:
— Однако, несмотря на все это, у меня была уйма времени для размышлений.
Повисла долгая тишина.
— Я вижу.
Она наблюдала, как он положил свой пакет, а затем встал и подошел к горящей свече.
— Здесь весьма темно, — сказал он, но было что-то неестественное в его тоне, и она жалела, что не могла видеть его лицо, потому что он понял свечу, чтобы осветить все кругом.
— Я заснула, когда еще смеркалось, — сказала она ему, потому что… хорошо, потому что было что-то вроде некого негласного соглашения между ними поддерживать вежливую, радушную, светскую беседу, лишь бы не касаться реальности.
— Правда? — ответил он. — Сейчас темнеет весьма рано. Ты, должно быть, очень устала.
— Довольно утомительно носить еще одного человечка внутри себя.
Он улыбнулся. Наконец-то.
— Осталось не долго.
— Да. Но я хочу, чтобы этот последний месяц прошел как можно более приятно.
Слова повисли в воздухе. Она произнесла их совершенно невинно, и он не сбирался извращать их.
— Что ты хочешь этим сказать? — осторожно спросил он, подбирая наиболее мягкие и точные слова, поэтому она не могла не заметить его серьезности.
— Я имею ввиду… — она нервно сглотнула, желая сложить руки перед собой или упереть их в бедра, лишь бы не сидеть в такой вот совершенно уязвимо позе, раскинувшись на диване. — Я имела ввиду, что не смогу жить дальше так, как раньше.
— Я думал, мы были счастливы, — сказал он осторожно.
— Да, были. И я была… Вернее, не была…
— Так была или не была, киска? Или то, или другое.
— И то, и другое, — сказала она, ненавидя низкий утвердительный тон его голоса. — Разве ты не понимаешь? — она посмотрела прямо на него. — Нет, я вижу, что не понимаешь.