Граф Суворов (СИ)

— Подписываем листочки в левом верхнем углу, разборчиво, и сдаем работы! — приказала Галина Ивановна. — Если будет меньше трех ошибок на полтора листа — это зачет. Нет — значит нет. Пересдача в следующей четверти! И больше, чтобы вы мне таких сюрпризов не устраивали, а то аж сердце заболело.
— А может гиацинты? — спросил я, кладя перед ней почти полностью исписанный двойной листок.
— Может… но на ваши оценки это никак не повлияет. — строго сказала женщина, поправив кудри.
— И как такой божий одуванчик оказался в этом… училище? — задумчиво проговорил Леха, когда мы группой уже вышли из здания.
— Ясно как, хотела помогать детям, осталась на учебных, а не руководящих должностях. — пожал я плечами. — Так. Вы идите, на ужине встретимся, а мне еще надо в одно место заглянуть.
С этими словами я отделился от толпы и направился прямо к административному корпусу. Перед тем как войти, снял и спрятал наушник и Око, освободившись от наблюдения. И только потом прошел по короткому коридору в сторону учительских общежитий. Сейчас наблюдатели мне были совершенно ни к чему.
— Иванов? Какого черта ты здесь делаешь? — пьяно проговорил учитель, когда я ввалился в его комнату-квартиру. Почти такая же по размеру как в женском общежитии. Метров двадцать — тридцать. Из-за хлама и горы бутылок стоящих буквально повсюду не разобрать. При этом видно что либо сам Гаубицев, либо кто-то другой регулярно делал попытки прибраться и выносил мусор.
— Вы бы отдали руку, за то чтобы унять боль? — спросил я, глядя в мутные глаза преподавателя.
— Пошел вон отсюда, щенок! — зарычал Гаубицев, собираясь кинуть в меня бутылкой, но я даже не пошатнулся. Злобно выругавшись Михаил рухнул на не заправленную кровать. — Прочь.
— Что лучше потерять, руку или разум? — снова спросил я, и Гаубицев грустно посмотрел в мутное окно, за которым было серое питерское небо над черно-серым лесом, давно лишившимся всей листвы. И дождь, смывающий границы между первым и вторым.
— Руку. — тихо проговорил преподаватель. — Если бы можно было выбирать, я бы отказался от руки. Но это ничего не изменит. Ничего…
— Только если в это верить. — усмехнулся я, и подойдя ближе надавил на несколько точек у сустава, на плече и у основания шеи. — Но есть и другой вариант. Может вернув разум, вы сможете вернуть и руку.
— Что?.. что ты сделал? — ошарашенно проговорил Гаубицев, ощупывая собственную обезображенную конечность. — Я ее не чувствую! Эй, а ну стой! Что ты сделал.
— То что придется повторить завтра. Если вы будете готовы об этом попросить. — сказал я, на мгновение замерев в дверях. — Но в начале — проспитесь.
Служебно-хозяйственный корпус. Кабинет директора личной безопасности.
У Сергея всегда был отличный нюх на неприятности. Как на свои, так и на чужие. Это не раз спасало его на фронте, а затем в бурлящей «светской» жизни. Нельзя сказать, чтобы из всех передряг он вышел с плюсом, но то, что творилось сейчас с каждым днем все больше веяло даже не опасностью, а откровенным пиздецом.
Род Меньшиковых оказался близок к опале, и он, как безопасник Константина, среднего из сыновей министра просвещения, чувствовал это особенно остро. И дело тут даже не в Суворовском, хотя под него жандармерия и военная полиция одноименного рода начала копать с каким-то остервенелым упорством. Дело во всех делах рода.
Но главное здесь было то, что Сергей узнал такие вещи, за которые его без сомнения убьют все. И условные враги и вчерашние друзья. А значит нужно принимать решение… и получать соответствующую награду. Личное дворянство уже мало для такого риска. Собственный род и вассалитет у Меньшиковых? Возможно… вполне…
  
Глава 24
 
— Подъем! Сегодня последний день перед зачетами, нам нужно получить допуск. — сказал я, отправляясь умываться. Расталкивать одногруппников я не собирался, как и следить за их душевным и физическим состоянием. Это их собственные проблемы, не хотят выбираться из болота — могут хоть всем составом в нем оставаться.
 
Вчерашний вечер выдался богатым на события. Выяснилось, что мы первые, кто не только узнал о экзаменах перед их сдачей, но и добился переэкзаменовке по трем предметам из пяти. Всей группой! Да, это стоило не малых денег, в том числе на цветы, так что большая часть первокурсников ТУФа стала мне должна финансово, но достижение «взбеси куратора» было получено.
Ульянов, явившийся вместе с десятком дежурных перерыли бараки сверху донизу. Искали все что могли — алкоголь, сигареты, порнографию. Даже пытались подбросить пачку какой-то травы, но количество свидетелей и упорная слежка сделали свое дело, крик и вой подняли такой что дежурным легче было отступить.
Куратор попытался отыграться на студентах, схватив первых попавшихся, но их отбили третьекурсники. А дальше сыграл фактор незнания Ульяновым нашего курса. Ну не хотел преподаватель иметь с нами ничего общего, а потому кроме меня и пары старост не знал по фамилиям никого. Вот только мы предусмотрительно убрались от общежития, оставив командование на Таране.
В результате Ульянов все же загреб пару третьекурсников вместе со старостой, но тем уже было не привыкать к губе. Да и опасности отчисления, после инициации, никто из них не ощущал. Мне удалось выяснить что есть преступления, за которые владелец может лишиться своего кристалла резонанса, но их список был на столько мал, что это даже не серьезно: убийство аристократа, изнасилование несовершеннолетней и все в таком роде.
Когда большой шухер закончился, и мы привели комнаты в порядок мне и Лехе пришлось идти в общежития. Решать вопрос с ведомостями по русскому и литературе. Понятно, что проверить столько работ добрая женщина не могла, но, к счастью, она и в самом деле оказалась очень доброй. В результате она получила для своего садика/огородика очередную рассаду, а мы ведомость с оценками на грани прохождения.
Возможно, сдавай мы все почестному многие получили бы 5/5, ну или по крайней мере некоторые, но сейчас были важны не промежуточные оценки, а принципиальный допуск. В результате большинство осталось с 3/3, ну а нам с Шебутновым повезло стать хорошистами, что всех вполне устроило.
До заветного допуска нам осталось сдать только философию и экономику. Проблема состояла только в том, что вел эти предметы куратор — злыдень. Который нас ни к каким экзаменам скорее всего не пустит на расстояние пушечного выстрела. И вчера мы нашли только один способ решения проблемы. Законный, в смысле.
Групповая петиция. Штука в нашем случае абсолютно бесполезная, но другого шанса вообще нет. Еще вчера все студенты ТУФа подписали бумагу, согласно которой: «куратор первого курса Ф.Л. Ульянов, в силу личной неприязни, отказывается принимать зачеты и экзамены у студентов первого курса групп Т, У и Ф. Чему свидетельствуют следующие студенты этих групп» — и дальше все наши фамилии.
Юмор заключался не в самом тексте, имеющем общую свободную форму, и даже не в том, что ее подписали все студенты, а в самом-самом конце листа. «копии предоставлены в канцелярию императорского училища имени А.В, Суворова. Приемную его светлости князя Меньшикова, министра просвещения. Личную канцелярию его сиятельства графа Суворова, попечителя и покровителя училища».
Над формулировкой сидели несколько часов, сверяясь с книгами по праву, а на самом деле просто консультируясь с Марией, которая имела куда больший доступ как к юридическим практикам, так и к грамотным людям. Не зря же она в штабе разведки сидела? Правда перед этим мне пришлось извиниться за пропавший на несколько минут сигнал, но тайну «исцеления» Гаубицева я пока собирался оставить при себе.
— За мной, бегом марш! — привычно скомандовал я, выходя в противную утреннюю морось. Питерская погода никогда не подводила, такой мерзости как мелкий дождь, туман размывающий свет фонарей, и ночной холод — надо было еще придумать. Разве что заполярье или пустыни могут сравниться.