Свои чужие (СИ)
Его голос — тот якорь, которого я так хотела. Мои пальцы вцепляются в его тонкий джемпер и сама я подаюсь к нему, утыкаюсь лбом в плечо, потому что так лучше, однозначно лучше.
— Дыши, Поль. Ртом дыши. — Тихо приказывает мне Дима. Знает, что во время приступов — я бестолковый суррикат и ничего не могу решить сама. Ни одной мысли в голове не помещается. А вот указание — оно в тему. Очень.
Дышу. Вместе с ним дышу. Вдох-выдох, вдох-выдох. Боже, как же сложно делать такие простые вещи.
— Ты как вообще тут? — вырывается из меня на выдохе. Не Варламов, а Кашпировский какой-то.
— Аварийный люк в шахту. Тут невысоко было. — шепчет мне Дима.
— Спрыгнул? — рвано выдыхаю я.
— Слез. — Дима качает головой. — Какие прыжки, трос же оборвать можно. Нет, я конечно не против умереть с тобой в один день, но будет неплохо, если этот день случится не сегодня.
— Все равно нельзя же. — едва слышно пищу я. — штраф впаять могут.
— Дыши давай, не отвлекайся. — ворчливо откликается Дима, — не бросать же тебя тут было. Одну? А кто будет продолжение “Любви без тормозов” писать, если у тебя тут дыхалки не хватит?
Чокнутый мужик. Ему ж за такую самодеятельность потом могут какую-нибудь административку нарисовать. А если выйдет из строя лифт — еще и возмещение ущерба могут потребовать. А лифт может, у них там очень чувствительная система противовесов. Откуда я знаю? Я писатель, блин. Энциклопедия самых неожиданных фактов.
Я и не такое знаю. Знаю, например, что Андерсен немножко приукрасил, и Герда у него Лапландию и Финляндию за те пару ночей, что упомянуты в сказке преодолеть не могла. Особенно верхом на олене без седла.
— Ты читал? — удивленно переспрашиваю, когда до меня через три вдоха доходит, что он сказал. Откуда он вообще знает, что “Любовь” предполагает продолжение?
— Есть такой грешок. — По губам Димы пробегает улыбка. — Искал до чего докопаться. Не нашел. Ты оклемалась?
Почти. Не сказать, что меня отпустило до конца, но наличие рядом со мной живого человека существенно облегчает мое состояние. И вот я уже понимаю, что крепко стискиваю пальцы Димы. И вообще сижу рядом с ним, утыкаюсь лбом в его колени.
Видел бы хоть кто-нибудь эту сцену со стороны — наверняка бы воззвал к моему стыду и совести. Я вообще-то обручена. А близость такого интимного характера внезапно допускаю с бывшим мужем, о котором никак лестно не отзываюсь..
Ладно. Лифт никому не расскажет. А я если шевельнусь влево-вправо — мне поплохеет.
Дима берет мой телефон и звонит. Сначала по телефону, который указан в объявлении на стене, потом выматерившись на не отвечающую диспетчерскую службу — звонит в МЧС.
— Минут через сорок должны подъехать и выковырнуть нас отсюда. — Тихонько сообщает он мне и я еще крепче жмусь к коленям Варламова, пытаясь спрятаться от паники. Сорок минут этого трэша… Долго. Почти вечность. Блин, хорошо, что Дима здесь, без него я бы точно не дожила. И спасателям бы не додумалась позвонить.
— Спой мне, Дим. — даже для самой себя неожиданно прошу я. Мне нужен его голос. Его постоянное звучание. Только так я смогу отстраниться от паники почти полностью. Тишина и молчание только усугубляют..
Как-то раз мы застряли в лифте именно с Димой — мне регулярно ”везет” на застревания на самом деле. Тогда-то он и познакомился с моей клаустрофобией. Пятнадцать минут до явления лифтера сидел на полу лифта, крепко меня обнимая и напевая мне какие-то дурацкие песенки. А я кусала его запястье и дышала, пока звон в моих ушах отступал под натиском его голоса.
Сейчас предстоит ждать подольше.
Сейчас Варламов на секунду замирает, а потом стискивает мои пальцы крепче — сейчас мне до лампочки, если честно. И потихоньку запевает.
И все что мне хочется сказать: “Ну и гад же ты Варламов”. Хотя… Ну какая разница же, да? Какую песню вспомнил, такую и запел, но мне почему-то это мнится коварным планом. И вообще лифт тоже застрял по этому плану, обязательно.
Он поет тот самый романс, который орал под моим балконом, перед тем как сделать мне предложение. И в сердце будто раскаляется тот гвоздь, что в нем давно торчит. Его так и не выдернули. И больно, больно это слышать, больно вспоминать то время, в которое любовь из меня выплескивалась через край, но я не могу найти в себе силы Диму остановить.
Он — моя адская сковородка, на которой мне нравится подпрыгивать. Даже не думала, что я такая мазохистка.
Дима поет негромко, только для меня, но этого хватает.
У него по-прежнему классный голос. Боже, как я от него всегда тащилась. Даже спрашивала, почему он не пошел в музыкальное училище, на что Дима неизменно отвечал, что готов петь для меня и ни для кого больше. И сейчас — отступает звон тишины, но подступают эти воспоминания. Интересно, пел ли он хоть для кого-нибудь из своих актрисок? Отступался ли от тех слов, что говорил мне.
Я не спрошу. Ни за что на свете.
— Ты бы еще “Я вас любил” спел. — тихонько и с иронией шепчу, когда заканчивается последний куплет. — На сентиментальность пробило?
А он недовольно пыхтит и начинает тихонько напевать: “Не отрекаются любя”. Понятия не имею, что он этим хочет сказать. В нашей-то парочке “отрекся” именно он.
Вот серьезно, иногда он меня бесит. Особенно когда напоминает мне, что вообще-то у меня было за что его любить. И эти его достоинства по-прежнему никуда не делись. Вот сейчас — что это? Взял и полез ко мне через аварийный люк. Просто потому, что хотел отвлечь меня от приступа. Не захотел бросать. Он мне уже не муж, и вообще не обязан ничем, куда же мне записать вот такие вот подвиги?
Сорок минут спасателей на самом деле превращаются в полноценный час. И за этот час я сама себе начинаю напоминать мочалку. И когда лифт, наконец, приходит в движение, и поднимает меня все-таки до пятого этажа — я уже только тихонько похныкиваю на коленях у Варламова, а он гладит меня по спине и напевает про рюмку водки на столе. Мой личный музыкальный автомат — я заказала, он поет.
— Живые? — весело спрашивает мужик в форме МЧС.
— Не все. — Хрипло отзываюсь я, и поднимаюсь, ужасно сильно опираясь на Варламова. И хотела бы отстоять какие-то свои позиции, но мной сейчас можно полы помыть, а вот на ноги поставить — гораздо сложнее.
Честно говоря, я еще с полчаса сижу в коридоре школы на стульчике, а Дима стоит и обмахивает меня конвертом, в котором лежит распечатка сценария. И глаза у него тревожные-тревожные. И вот хоть матом на него ругайся. Хотя он же не виноват, что я на него так смотрю. Что по-прежнему мысленно допускаю попускать слюни на его широкие плечи.
Это я допускаю, это я смотрю, это я о нем думаю. И я никак не могу его отпустить. Ведь какое мне дело, до всех его Вер-Анджел-Снежан? Мы уже тысячу лет как не вместе. И сейчас он помог, потому что захотел помочь. И ни почему больше. Он просто знал, что я могу вполне долбануться в обморок, а валяться в обмороке долго не очень-то полезно для сохранности жизни. Просто, по сути, Дима — неплохой человек.
А я…
— Спасибо, Дим. — Тихо произношу я. Честно говоря, столько плохого о нем сегодня надумала. Даже немного неловко.
— Пожалуйста. — Варламов пожимает плечами. Какая ерунда, мол. Всего лишь совершил трюк, достойный какого-нибудь каскадера, всего лишь уже почти полтора часа от меня не отлипает. Всего лишь…
— Ты успеешь зал мне показать, или тебе уже по делам пора? — слабо спрашиваю я.
— Дела… — растерянно произносит Дима и бросает взгляд на часы, — дела были, да. Но бесполезно, Поль, я еще час назад должен был выехать на это собеседование, чтобы успеть.
— Собеседование? — ошалело повторяю я. — Куда?
— Ну так, — Дима пожал плечами, — Уже неважно, Поль. Все-равно опоздал же. Люди там серьезные, второй раз вряд ли позовут. Хотя демки я им по электронной почте отправил, может прокатит.