Трудно быть феей. Адская крёстная (СИ)
ГЛАВА 9. Утро добрым не бывает
Ждан плескался в прозрачных до синевы водах лесного ручья. Загребал ладонями живительную влагу и жадно глотал ее. На вкус водица была слаще меда, свежее только что сорванных ягод. Принц хохотал, как ребёнок, устраивая водные фейерверки и наблюдая, как радуга танцует в хрустальных каплях. Но вдруг он поскользнулся на камне и с головой нырнул в ручей. Отфыркиваясь и смеясь, принц начал выбираться на берег, да тело скрутило судорога, и наследник снова пошел на дно.
Неглубокий ручеек оказался глубоководным омутом, и принца начало затягивать все глубже и глубже. Ноги отказывались повиноваться, руки бессмысленно загребали воду, пытаясь прорваться к солнцу. Воздух в легких заканчивался, и паника все сильнее затмевала разум принца. В какой-то момент Ждан не выдержал и, распахнув рот, выпустил из себя остатки жизни. Тут же наглотался воды, заорал и… проснулся.
Спеленутый одеялом фей, как младенец, принц не мог пошевелиться. От неудобной позы ручки-ножки наследника затекли, да так сильно, что отказывались подчиняться хозяину. Во рту разместилось заморское государство, что раскинулось в горячих песках. А песчаные барханы изничтожили всю влагу, превратив нёбо принца в крупный наждак.
Застонав, а, точнее, просипев нечто невнятное, похожее на ругательства, Ждан сделал попытку подняться и тут же кулем свалился под корни дерева, у которого ночевал. Одеяло-на-земле-спало держало крепко. С трудом выпутавшись из жарких пуховых объятий, принц, наконец, поднялся на ноги и протер глаза. Собутыльник его, Соловей-разбойник, уже костерок запалил, котелок над ним повесил, сушеный лист смородины в воду забросил. В другом живность какая-то варилась, пряным духом бульон исходил.
Живительный аромат донесся до ноздрей Ждана, и наследник сглотнул и закашлялся, оглядываясь в поиска воды. Соловей оглянулся на принца, крякнул, хмыкнул и бросил ему фляжку расписную. Отвинтив крышечку, принц жадно припал к горлышку и принялся шумно хлебать воду. Напившись всласть, осушив баклажку до донышка, подошел к костерку, поблагодарил разбойничка и вернул ему сосуд.
— Бульон готов, доставай миски, — пробасил Соловей, пробуя варево на вкус.
Проглотив слюну, принц нехотя подошел к неприбранному столу, брезгливо отодвинул веточкой последствия вечернего загула и оглянулся в поисках чистой посуды.
— Ну, ты, принцёнок, берега попутал, — хрипло засмеялся разбойник. — Слуги в замке у папаши остались. Вон тропку видишь меж кустов? Бери миски и на ручей шагай, да песочком хорошенько потереть не забудь. Да кружки, кружки прихвати, увалень!
Ждан недовольно поморщился, но спорить не стал: мало ли что, разбойник все ж таки. А ну как разозлится, да прирежет под теми кустами у тропинки? Да и прикопает здесь же, чтоб никто не нашел. Собрал посуду, и, тяжело вздыхая, отправился к ручью. Вернулся принц спустя полчаса мокрый с головы до пят, злой, как анчутка. Смахнул веткой со стола мусор, грохнул тарелками-кружками о столешницу и, сердито сопя, уселся на стул, исподлобья глядя на Соловья.
Разбойник покосился на недовольного Ждана, хмыкнул в густую бороду, ловко снял с рогатины котелок и бухнул его на стол. Рты случайных собутыльников тут же наполнились слюной от умопомрачительного аромата. Не сговариваясь, принц и разбойник схватились за ложки и принялись за «лекарство».
«Бульон с похмелья самое верное средство, — говаривал юному Ждану Бабай Кузьмич после нудных наставлений на предмет разгульного поведения наследного принца. — Али кружечка холодненького молочка».
Принц тяжко вздохнул, и еще быстрее заработал ложкой. Насытившись, сбив смурь, товарищи по несчастью откинулись на спинки стульев. Ждан, аристократично прикрыв рот ладошкой, тихонько икал. Соловей, взяв со стола маленький ножичек, с довольным видом ковырялся в зубах, вытаскивая остатки разваренного мяса.
«А Горыньюшка ужо по рукам наподдала бы», — печально подумал разбойник и настроение его испортилось.
— А что, прЫнц — издевательски протянул Соловей, из-под насупившихся бровей зыркнув на разомлевшего Ждана. — Попил-поел, пора и честь знать. Али драться затеем? — потянувшись с хрустом, поинтересовался у побледневшего Ждана тать окаянный.
— Да что ты, что ты, — замахал руками наследник. — Какой там драться с добрым-то человеком?
— Ну и то верно, — добродушно кивнул головой Соловей. — Тогда и смерть легкую примешь. Знаю я места нужные на теле человечьем, нажму, куда надобно, да и уснешь ты сном сладким, вечным, безболезненным.
— Это… Как же это? За что же, позволь спросить? — залепетал Ждан, покрываясь испариной. — Я же… Того-этого… Я пойду, пожалуй… Да?
— Да как же ты пойдешь-то, мил человек? А репутация моя? Баюну под хвост?
— Дак я…
— Ну что ты? — лениво поинтересовался Соловей. — Никому не расскажешь? Так лучше всего молчат покойнички.
— Да что, ты, Соловушка! Побойся Рода! Ты ж женатый человек! Не бери грех на душу! Что опосля всего жена твоя скажет, Горынья-то Змеевна? Неужто одобрит злодейство такое? — заверещал Ждан, вжимаясь в спинку стула.
— А вот лебудушку мою ты не вспоминай. И без того на душе мерзопакостно.
— Так, а давай я тебе службу сослужу знатную, с женой помирю? — заискивающе заглядывая в глаза разбойнику, залебезил Ждан.
— Помиришь, говоришь? — Соловей встрепенулся, огладил бороду и тут же сник. — Да как же такое возможно? Молчит девка окаянная, не признается, кто отец ее дитяти. Уж и знахарки травками поили, чтоб язык развязать. И колдуны заморские сон говорящий навевали. Все одно: молчит, чучундра, а в голове только образ мой и более никого. Вот ведь напасть, не спал я с ней! — рявкнул в сердцах Соловей и так шандарахнул кулаком по столу, что посуда и остатки трапезы на траву как горох из банки посыпалась.
— Пожалуй, знаю я верное средство, — немного успокоившись, задумчиво пощипав губу, произнес Ждан. — Побывал я с ответным визитом в государстве одном заморском. Видел там чудо чудное, диво дивное: тарелочку с наливным яблочком.
— Такого добра и у меня хватает в закромах, — пренебрежительно махнул рукой Соловей, снова достал нож и принялся его точить.
Принц сглотнул, взбледнул еще больше, но продолжил, собравшись с силами.
— То да не то! Государство то на краю света разместилось, там, где солнышко красное восходит каждый родный день. Чудес там видимо-невидимо. Тех-ни-чес-ких и ге-не-ти-чес-ких, — напрягая память, по слогам произнес принц названия заморские-замудренные.
— Блюдечко наше с яблочком мудрецы тамошние переделали. Да так, что теперь через него узнать возможность имеется, кто отец али матушка дитяти невинного. У них после войны с богами местными столько сирот осталось, да всякий на трон норовил самозванцем взойти. Вот и расстарались на благо отечества колдуны да маги, — доверительным голосом закончил свою пылкую речь Ждан и, вопросительно приподняв бровь, уставился на Соловья, ожидая его решения.
— Хм, — склонив голову к плечу, щуря черные глазищи, задумался Соловей-разбойник. — И как это яблочко помочь может? Покатается по тарелке и папашу родного покажет? Так говорю же тебе, бестолочь: именитые маги через сон волшебный правды-истины не добились, как не допытывались. А тут фрукт-ягода. Какой с него толк?
— А такой, — осмелев и придвинувшись к столу, доверительно заговорил Ждан, уловив смену настроения в разбойнике. — А толк такой: волшебной иголочкой пальчик колют да на блюдечко то кровавые капли капают. От батюшки да от ребеночка, — опережая вопрос, уточнил принц. — Опосля лекари яблочко по блюдечку запускают да с такой скоростью невиданной, что уследить не уследишь, как оно несется-катится по донышку. Долго ли коротко, про то точно не ведаю. Да только как яблоко остановится, так два лика на тарелке и проявляются. Один — ребятёнкин, а другой — взаправдашнего отца-батюшки.
— А вот это дело! — повеселел разбойник. — И что, так всех опознать можно?