Внизу (СИ)
На нижней ступени иерархии стояли сотрудники технического персонала, большая часть которого занималась поддержанием в должном состоянии инфраструктуры гимназии. Их ливреи были чуть скромнее, чем у остальных. На камзолах почти не было золотого шитья и атласных лент с подвязками. Ткань проще, практичнее.
Самым крайним в ряду технического персонала стоял невысокий юноша, скорее даже подросток лет пятнадцати. Довольно худой, болезненного вида, он то и дело касался туго завязанного галстука, видимо душившего его. Бледность его лица соперничала с белизной сильно напудренного парика.
— Кхе-кхе…, - чуть слышно кашлянул паренек, задыхаясь от сдавленного горла. — Кхе-кхе…, - сильно стягивал грудь корсет, спрятанный под камзолом. Жесткие ребра, усиленные китовым усом, не давали толком ни вздохнуть, ни выдохнуть. — Что-то совсем худо, дядя…, еле слышно прошептал он, дергая за рукав рядом стоявшего грузного мужчину с роскошными бакенбардами. — Худо мне очень, мочи нет…
Мужчина бросил на него быстрый взгляд и тут же отвел глаза. Не дай Господь, старший управляющий заметит их шевеление. Тогда совсем беда. Рудольф Альбертович ведь очень скор на расправу. Ладно, если премии лишит, а может и со службы погнать. Куда потом идти?! Некуда! У него на шее хворая сестра, что уже второй месяц с постели не поднимается, и несуразный племяш. Кто с таким багажом-чумаданом возьмет?! Эх…
— Потерпи, Максимка. Потерпи. Самый малехо осталось. Сейчас, господа гимназисты пройдут, покланяемся, и выдохнешь, — одними губами шептал дядя, косясь глазами в сторону парнишки. А тому, к бабке не ходи, становилось все хуже и хуже. — Дыши, дыши. Токмо галстук не трогай. Старший управляющий с гавном съест, коли тронешь.
Он даже чуть сдвинулся к племяшу, чтобы поддержать, если чего случиться. Жалко, парнишку. Самому Господь деток не дал, вот и привязался он к Максимке, как к своему собственному сынишке. С самого рождения, как сбежал от них папашка, возился с ним, помогал сестренке деньгами, с жильем. Как тот вытянулся, немного повзрослел, на службу устроил в гимназию. Дай Бог здоровья добрым людям, поспособствовали, помогли его Максимку пристроить в уборщики. А что такого? Хорошее место: теплое, сытное, деньгу платят. Дел-то немного, любой справиться: уборные и душевые в чистоте держать.
— Слышь, Максимка? Живой? — обеспокоенно спросил мужчина, не имея возможности повернуться. Старший управляющий, будь он не ладен, в их сторону смотрел. Чистый сыч, строго глазищами зыркает. — Эй, племя…, - остаток слова он испуганно проглатывает и втягивает во «весь фрунт». В дверях появляется первый гимназист, за ним второй, третий…
Каждого появлявшегося, одетого в строгий темно-синий костюм с вышитой эмблемой на отвороте, персонал встречал легким полупоклоном. Им даже не пытались отвечать. Ведь персонал давно уже стал частью гимназии, как ее стены, паркетный пол и потолок с высокими люстрами. Смеясь и разговаривая, гимназисты проходили мимо…
Особый момент наступал, когда порог гимназии переступал сам цесаревич. Этот высокий худощавый молодой человеку с роскошной гривой черных волос и резкими чертами лица тоже не обращал внимания на стоявших у стен людей, склонившихся в поклоне. Лишь старший управляющий удостаивался его кивка, а иногда и нескольких ничего не значащих слов о погоде.
В этот самый миг, когда цесаревич в окружении своих галдящих товарищей, шел мимо парнишки-уборщика, тот вдруг начинает оседать. Закатив глаза, Максим тихо простонал и мешком свалился на паркет.
— Ах, — не сдержалась и еле слышно ахнула какая-то горничная, что стояла ближе всех. Первым ее порывом было броситься вперед, но она сдержалась и осталась на месте. Строгие инструкции, регламентировавшие обязанности персонала, обязывали всех стоять совершенно неподвижно и молча приветствовать учащихся. Не допускались ни какие лишние движения.
— Ха-ха-ха! — кто-то из гимназистов тут же весело заржал при виде свернувшегося валявшегося на паркете парнишки. Это небольшое происшествие после каждодневного единообразия явно стало для него поводом для веселья. — Зацените-ка, статуя ожила! Ха-ха-ха! Я-то думал, что это мрамор в ливреи одели! Ха-ха-ха! Его словно удушающей плетью огрели! — он сделал вид, будто бы стреляет из оружия. — Ха-ха-ха!
— Хи-хи-хи! — поддержав, хихикнула пара белокурых девиц. Одна из них даже не удержалась и вытащила коммуникатор, чтобы сделать пару эффектных кадров. — Сандрик, душка, покажи-ка плеть еще разок! Во-от! И ногу, ногу поставь! Вот! Сандрик, голема завалил! Ха-ха-ха! — обе девицы вновь начали заливаться смехом. Тыкают оттопыренными пальчиками в коммуникаторы и изгибаются возле лежащего тела, словно у шеста. Смешно до коликов.
Шедший вместе с ними цесаревич даже не остановился. Его губы лишь чуть дрогнули в едва наметившейся улыбке. Он просто обошел тело уборщика и пошел дальше. А, собственно, что тут необычного и странного? Упал какой-то уборщик, и что? Его приведут в чувство, и все станет, как прежде. Зачем обращать на этой внимание на эту мелочь?
Возле веселящихся гимназистов, словно из неоткуда, возникла фигура старшего управляющего. С совершенно беспристрастным листом он глубоко поклонился.
— Приношу глубокие извинения за этот прискорбный инцидент, — Рудольф Альбертович сделал знак рукой своим помощникам, двум крупным мужчинам в красно-белых ливреях, тут же подошедшим ближе. Они быстро подхватили безжизненное тело и понесли его в сторону неприметной двери, за которой находилось техническое помещение. — Такое больше не повториться.
Стайка со смехом понеслась дальше, догонять цесаревича. Поржали и ладно. Через пару минут эту историю они уже из головы выкинули. Забыли, как и не было. От самого происшествия остался лишь десяток уморительных фоток, над которыми можно будет позже поржать.
Сам же старший управляющий уже входил в подсобное помещение, где парнишку положили на длинный стол и пытались привести в чувство. Со стороны головы суетился его дядя, то похлопывая племянника по щекам, то ослабляя ворот его камзола. Одна из горничных водила перед носом юноши крошечной коробочкой с какой-то пронзительно пахнущей ароматной солью.
— Что это такое было, господин Симонов? Вы понимаете, что сейчас произошло? — ледяным голосом спрашивал Рудольф Альбертович, направляя тяжелый взгляд на мужчину с бакенбардами. Тот, отпрянув от племянника, поник: голова наклонилась, плечи опустились, глаза уставились в пол. Понимал, что сейчас разразиться буря. — Таких прискорбных инцидентов, да еще в присутствии Его Императорского Высочества Цесаревича Александра, гимназия не знала за всю свою историю. Это не просто чрезвычайное происшествие, это настоящая катастрофа. Ваш племянник своим безрассудным поступком причинил весьма весомый ущерб авторитету нашего учреждения. Сделанные сегодня фото уже сейчас гуляют по сети, вызывая гомерический хохот у наших недоброжелателей. Понимаете, к чему это приведет?
Мужчина поднял глаза и тут же вновь опустил их к полу. Чего тут понимать? Все и так ясно. Лишением премии тут не отделаешься. Максимку-бедолагу точно за ворота погонят. С него «стружку снимут», или, не дай Бог, тоже выкинут. Вот и вся нехитрая арифметика.
— Я поясню вам и всем остальным, чтобы это лучше отложилось в ваших черепных коробках, — старший управляющий неторопливо обвел взглядом всех присутствующих в подсобном помещении, ненадолго задерживая взгляд на некоторых из них. — В течение следующего часа эти фотографии будут размещены на своих площадках ведущими информационными агентствами с весьма интригующими комментариями и названиями. Возникнет настоящий вал сопутствующих новостей, хейта, на который не смогут не отреагировать наши учредители. Примерно через два часа со мной свяжется один из членов Управляющего Совета гимназии и начнет задавать весьма неприятные вопросы о персонале. Что мне ему нужно будет ответить?! Ответ может быть лишь один — кадровые решения.
В это мгновение вдруг раздалась неприятная трель коммуникатора. Старший управляющий поднял руку и с досадой «пожевал» губы.