Молох (СИ)

— Бродишь? — Внезапно раздался голос Ворчуна. Его грузная фигура заполняла проход, ведущий в спальни.
— Мне показалось, я слышала кого-то. — Попыталась скрыть волнение Саша, схватившись за ребра, в которых дралось за жизнь неправильное сердечко.
— Лучше не ходи на этот звук. — Покачал головой Ворчун. — Временами новенькие из любопытства начинают бродить здесь или искать того, кто стучит. На утро не возвращаются. Недавно привели одну даму, та все причитала, что это дочка ее зовет. Ходила, звала, так и пропала. Может, нашла дочь или выбралась отсюдова. Да только, я тебе скажу, стучит оно здесь дольше нас всех, дольше Лëньки. Иди-ка ты лучше спать.
Ворчун развернулся и, волоча ступни по полу, прошел в углубление коридора.
— Простите, а где сейчас Санни? Птичка-кенарь? — Спросила в догонку Саша.
— На ночь на веревку подвешиваем от бочки. Чтоб крысы не съели. Утром приходи за ним, туда же пойдете.
Ворчун скрылся за поворотом в полумраке, а Саша поспешила в свой коридор.
Мысль о том, что подземелье резервации живет собственной жизнью по своим законам, как государство в государстве, мучила ее до глубокой ночи. Какое бы оправдание увиденному она не придумывала, внутренний голос твердил, что честные дела не творятся по ночам.
На утро она вновь отправилась в шахту вместе с той же бригадой. В этот раз мех с водой и глиняные часы Ренат вручил ей у самого входа.
Из кожаного бурдюка пить категорически запрещалось. То был запас воды для всей группы на случай обрушения тоннелей, которые засыпало довольно часто. Шахтеры, оказавшиеся в песчанной ловушке могли прожить до двух часов в воздушном кармане, и на этот нежелательный случай каждому полагалось по два стакана воды.
В этот раз группа поменялась ролями, женщины заполняли телегу, а мужчины скребли галит. Саша пристроила фонарь и внимательно следила за воркующим Санни, поглядывала не кончилась ли вода в стакане и точила скребки. Работа была пыльная и на губах оседала мелкая противная пыль. Чтобы не наглотаться песчинок, решила не разговаривать, да и настроения лясы точить не было.
Работа спорилась, а бригадир с удовлетворением посматривал на новую работницу, одобряя Сашину сосредоточенность. Однако за серьезным лицом ее все это время скрывался глубокий кризис. Если вчера работа помогала ей не впасть в депрессию, и потому Саша цеплялась за нее как за спасательный круг, то после ночных блужданий по катакомбам, ее не покидала мысль, что труд бесполезен. Ведь если всю каменную соль из телеги сбрасывают в пропасть, то на кой черт все это нужно. Саша готова была поверить во что угодно, лишь бы это давало надежду хоть на какой-то смысл в ее изгаженной скомканной жизни.
И надежду неожиданно подарил ей Леня.
Работая при тусклом свете фонаря, Саша постепенно привыкла, и глаза стали различать детали: мимические морщинки от тщательно скрываемой улыбки у Рената, забавные усики под носом у Камиллы, которые она, похоже, когда-то выщипывала, а теперь они топорщились словно ворс на абрикосовой шкурке, и, самое главное, бриллиантовый блеск галита в стенах и потолке.
Со слов шахтеров каменная соль лежала пластами на месте высохших русел и перемежалась со слоями обычной глины. Соль и глина так сильно сплетались друг с другом, что местами были неотделимы. И, соскребая слой галита, добытчики получали техническую смесь, которую затем варили, убирали осадок и вновь выпаривали уже готовую поваренную соль. Но секрет пользы натурального продукта заключался в том, что небольшая часть глины все же оставалась в составе, и это придавало соли целый спектр минеральных добавок. Именно неидеальность этой каменной соли делала ее полезной для здоровья человека.
К концу второй смены Саша уже могла отличить, где залегал слой чистой глины, а где протянулась область ценной каменной крошки, и еще она увидела тонкую белую полосу слежавшейся соли. Та словно стрелка указывала вниз, с каждым метром спускаясь на пару сантиметров.
Едва не забыв о водяных часах во время своих размышлений Саша сообщила о конце смены, и вся бригада поторопилась в общий зал.
 
С легким сожалением, передав клетку с распевающимся перед концертом Санни Богдану, Саша увидела чуть впереди знакомую спину Лëни. Он растерянно стоял в углу, опираясь на доску, на которой как на линейке углем были сделаны пометки: метры, проценты и почеркушки с датами.
— Тит опаздывает. — Сообщил Лëня, беспокойно сжимая инструмент.
— Вера не утерпела? — С сочувствием в голосе Саша поравнялась с Лëней. При его невеликом возрасте, он был чуть выше Саши ростом и гораздо крепче физически. — Хочешь подожду с тобой? Я не спешу.
Александра пристроилась рядом, рассматривая высокую потертую годами доску.
— Хочу. Мне нравится, когда ты рядом. Ты пахнешь вкусно. А Ворчун пахнет как яма, особенно летом после смены.
Саша рассмеялась, но предпочла бы, чтобы их разговор никто не услышал, поэтому огляделась и, успокоившись, полюбопытствовала:
— Что показывает эта шкала?
— О, это важный измерительный прибор, он расчитывает направление туннеля, когда шахта продвигается вглубь. — Лëня был увлечен горным делом, хоть, возможно, и не до конца понимал сказанных слов. — Пласт галита не должен быть выше этой отметки.
Леонид показал на широкую черту в метре от земли.
— Ты уверен? В крайнем левом тоннеле он гораздо ниже.
— Уверен. Если копать сильно выше, то соль не станут есть, а хозяева будут ругаться.
— Но… Лëня, он определенно ниже этого уровня. Как давно вы с Ворчуном проверяли дальний проход? — Саша взволнованно поискала глазами Ворчуна, но он как и вчера остался у телеги, заполненной до верху, в общем зале, где сгружали соль в мешки.
— Ворчун говорит, в последний тоннель можно ходить только одной группе, Лëне нельзя.
— Почему? — опешила Саша.
— Тит! — Лëня помахал рукой, не подумав, что с доской его и так видно издалека. Светловолосый мужчина с другого конца зала стал пробираться к ним через работников второй смены.
Саша засеменила за Леонидом, который, избавившись от своей поклажи, рванул за Верой.
— Лëня, стой! Что ты знаешь про наш тоннель?
— Не ходить в последний тоннель. Запомни! Запомни или я тебя побью! — Ответил он, повторяя чье-то сердитое выражение лица. — Я никогда не ходил, не ходил, не смотрел.
— Ворчун побьет? — догадалась Саша.
— Не Ворчун. Вера.
Лëня разволновался и, оглянувшись, уставился на испуганную Сашу, а затем как ошпаренный понесся вперед.
На полшага Саша отстала, повторяя в голове, услышанные от мальчика слова.
Последний тоннель. Последний тоннель… Единственная шахта, в которой ничего не добывают. Секрет предводителей подземного мира оказался прост…
Они пытаются сбежать! Электрическим разрядом прошила ее от макушки до пят догадка. Ноги тут же стали мягкими, а колени тяжелыми.
Последний тоннель это подкоп. Это путь наружу! Очевидно, Ворчун и Богдан пытаются прорыть дорогу за стену. И сколько человек об этом знают? Саша ужаснулась тому, сколько времени у них ушло на вырытое уже, ведь его явно копали много лет. А сколько лет еще предстоит копать?
Ворчуну уже за сорок пять. И Фефелу еще больше. Элита катакомб никогда не увидит свободы, но ее могут увидеть другие. Александра, например.
И пусть она будет уже не молодой, но если последний тоннель сможет вывести из катакомб всех до единого, то…
Воскресшая надежда заставила ее сердце биться быстрее, но она тут же вспомнила о Лëне, который скорее предпочтет остаться, чем уйти. И о Вере, которая, если и доживет, то встанет перед выбором: свобода или Леня, к которому у нее, похоже, были материнские чувства.
Смывая грязь и соль с тела в Рыбачьем озерце, она погрузилась в мысли о будущем, то представляя себе побег, то убеждая себя, в том, что рано или поздно выход найдется для всех.
Она старалась думать о себе, как о хорошем человеке, не требуя от себя каких-либо доказательств благодетели. Однако избегала задавать себе вопрос, сможет ли уйти последним тоннелем на свободу, если будет знать, что наивный Лëня останется позади единственным узником катакомб. Ответ мог бы стать очередным разочарованием на этот раз в самой себе: Саша бы предала его в муках совести, но все-таки предала.