Принц Густав. Выжить и победить (СИ)
Да, авантюра небезопасная. Но почему не подготовиться заранее и не продумать отступные пути? Я и фехтованием именно поэтому активно занимался. На износ. До изнеможения. Понятно, что профессиональным бретером мне не стать. Тут Витр прав. Учиться подобному надо с детства. Но защитить себя я смогу!
Закончив тренировку, я стащил с себя промокшую от пота рубаху и направился в купальню. Уж такую слабость я мог себе позволить! Обычно попаданцы строят себе бани, но я к баням был равнодушен. Не любил слишком сильный жар. А вот поваляться в ванной — очень даже.
Пришлось делать примитивный водопровод, но зато у меня был душ, где я мог смыть основную грязь и пот, и, собственно, купальня. Эдакий мини-бассейн, в который заранее заливали кипяток, предварительно опуская полотняные мешочки с сушеным можжевельником или мятой. Релакс полный! Особенно учитывая присутствие слуги, который и кипяточка мог добавить, и холодный напиток подать.
— Что мы будем делать, если московитский царь предложит нам свою дочь в жены? — неожиданно поинтересовался Густав.
— Дурак он что ли? Не предложит, — отмахнулся я. — Годунов сам на троне некрепко держится. Ему надо упрочить свое положение. А я, даже при наличии денег, не лучший жених. В лучшем случае, родственницу мне подсунет.
— Но если царевну?
— Значит, будем изображать, что она действительно красавица, — пожал я плечами. — В любом случае, у Бориса еще и сын имеется. Есть кому трон наследовать.
— Но ты же знаешь, что он не удержит власть и престол.
— Знаю. Поэтому и еду в Россию, — отрезал я. — Шведский трон нам не светит. На русский трон замахиваться бесполезно. Но если появится возможность получить корону Ливонского королевства… почему нет?
— Удержим? — засомневался Густав.
— Постараемся. И, если дело выгорит, сможем запустить новые проекты. По выделке бумаги, например. Или нового оружия. Спички, ароматическая вода, стеариновые свечи… В конце концов, попытаемся создать гуттаперчу из бересклета. Ты представляешь, какой это доход, если развернуться в рамках независимого государства?
— Независимого?
— Годунов долго не протянет. А с дядюшкой Карлом можно взаимовыгодно договориться. Ты помнишь, за сколько мы иезуитам секрет фосфора продали?
— А как же, — невольно рассмеялся Густав.
— А теперь прикинь, сколько можно слупить с них… или с церкви… за секрет создания стеариновых свечей? Да и самому через них продавать — очень жирно выйдет.
— Ты меркантилен.
— А ты предлагаешь нанять армию за простое «спасибо»?
Я просто не хотел слишком светиться. Идей, на самом деле, было море. Получить тот же карбид кальция не составило особого труда. А от идеи до ацетиленовых ламп было рукой подать. И это уже не просто деньги. Это неплохие перспективы. А стальное перо, на котором куча попаданцев делала себе имя?
Проблема в том, что начинать масштабно воплощать в жизнь свои идеи лучше всего там, где я осяду. Итак мастеров придется из Праги перевозить. И не факт, что все согласятся. И как я буду следить, чтобы те, кто останется, соблюдали мои права? Управляющего нанимать? Так он сворует больше, чем я заработаю.
— Ты говорил, что возможно, попал в совсем другой мир, — напомнил Густав. — Не тот, который знал по учебникам истории.
— Да ничего я не знал! В том-то и дело! Не увлекался я историей. От слова «совсем». Может, Сталину я бы поведал о ходе Великой Отечественной. Может, Кутузову что дельное подсказал бы. А Годунову я ничем помочь не могу. И не уверен, что хочу.
— Да почему?
Ха! Впору перепевать Высоцкого.
«…Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —Во все века сжигали люди на кострах».— Потому что, даже если Годунов мне поверит, сделать ничего не сможет. Или не захочет. Или никаких результатов не добьется, а я крайним окажусь.
— Но ты все равно хочешь ехать в Московию? — недоумевал Густав.
— Да. У тебя нет Родины, поэтому ты меня не поймешь. Я должен это увидеть. Даже если ничем хорошим это не закончится.
Спесивые бояре, не любящий немцев простой люд, пропасть в мировоззрении, культуре и даже языке… «И я гляжу на это дело в древнерусской тоске» [3]. Да все я понимаю! Но, блин, как можно отказаться от подобного шанса?
Свойственная эмигрантам ностальгия? Отчасти. Но больше, наверное, шанс окончательно смириться с мыслью, что я действительно попал. Несмотря на то, что живу я в этом мире уже несколько лет, внутри нет окончательной убежденности. Жизнь за границей — это как некоторая психологическая защита от реальности. Дескать, здесь все и всегда не так, как я привык. Мне просто необходимо увидеть Москву, пообщаться с людьми и познакомиться с Годуновым, чтобы бесповоротно принять новую жизнь.
Была у меня и еще одна мечта. Попробовать еду из русской печи. Помнится, в школьные годы наезжал я в деревню к родственникам. И таких вкусных щей, как из печи, я в жизни не пробовал! А пшенные блины толщиной в два пальца? Единственная проблема — не уверен, что такие печи уже существуют.
Не скажу, что мой повар меня плохо кормит. Нормально. Все-таки он профи, причем не в первом поколении. Но с фантазией у него так себе. Здесь хорошие рецепты еды берегут не хуже, чем рецепты того же стекла. Профессиональные хитрости передаются из поколение в поколение. Плюс, в местном кастовом обществе даже еду надо употреблять согласно своему статусу.
Богатым подавали на стол пшеницу и мясо, ибо было дорого и престижно. Причем, преобладала дичина — в основном, кабанятина и птица. Овощи считались едой бедняков. Типа, только нищие жрут подножный корм. А теперь представьте, каких трудов мне стоило заставить повара их готовить. Объяснять ему про витамины, минералы и сбалансированную пищу, как вы понимаете, было бесполезно.
Несмотря на то, что средств у меня было достаточно, на стол подавали всего два раза в день — обед в середине дня и ужин вечером, как стемнеет. Мне это не нравилось, поскольку я — стопроцентный «жаворонок», и завтрак для меня — нечто обязательное. В идеале — с кофе. Но достать его в Европе конца 16 века было нереально. Ну или стоить оно будет столько, что жаба задушит. Да ладно кофе, нормального чая было не найти!
Даже то, что казалось мне скромным завтраком, я мог позволить себе только потому, что был богат. Молоко, как скоропортящийся продукт, доставляли только по предварительному заказу. Каша на молоке, соответственно, стоила недешево. Яйца были мелкими, и яичница тоже оказывалась практически золотой. А чтобы получить яблочный сок, пришлось самому изобретать механическую соковыжималку. То, что имелось в наличии, меня не устраивало.
Добавим к этому еще и то, что в соответствие с дурацкими средневековыми правилами, женщины обычно питались отдельно от мужчин. А если и допускались за стол, то скромно молчали. Меня это раздражало. Я и так чувствовал себя деспотом по отношению к своей любовнице, ибо заставлял ее ежедневно мыться и избавляться от волос хотя бы в подмышках. Невыносимо же!
А ко всем этим прелестям жизни добавлялись еще и церковные заморочки в виде поста. По самым скромным подсчетам, употребление мяса было запрещено почти треть года. Существовали, разумеется, способы обойти этот запрет, но просто бесило. Да и священники сами подавали… не лучший пример. Когда я читал Дюма, то полагал, что автор слегка постебался, описывая сцену, где Горанфло нарекает курицу карпом. Однако современные монахи на полном серьезе считали новорожденных кроликов «рыбой» (в смысле, не мясом), поскольку их можно было употреблять в Великий пост.
Не то, чтобы меня это сильно удивило. Священники в 21 веке тоже своеобразно понимают смирение и кротость, разжираясь до размеров китов и катаясь на иномарках ценой в новый храм. Просто не хотелось тратить время на всякую ерунду типа посещения храма и исповеди. И, что раздражало больше всего, выбора не было. Священники следили за всеми своими прихожанами (ибо получаемый с них доход — святое дело), а меня еще и иезуиты пасли.