Сталинград
Тут Мещерякова в очередной раз прервалась, но Александр не спешил торопить Олю. Пауза затянулась, и он уже подумал, что девушка и вовсе не сможет продолжить рассказывать, но тут она вновь заговорила:
– Но когда я вела раненого к блиндажу, второй танк выстрелил из пушки в наших… Я слышала, как после страшно кричали тяжелораненые, я хотела вернуться к ним… Но немец наехал прямо на окоп и начал давить раненых гусеницами… Я упала, мне было очень страшно, очень!!! Потом поползла назад. Попыталась помочь подняться тому мальчишке, но он потерял сознание… Тогда я положила его к себе на спину, руки закинула на плечи, попробовала встать… Мне было очень тяжело, но я сумела сделать с ним несколько шагов… А потом почувствовала, как что-то очень сильно бьет в его тело сзади, он вскрикнул, мы оба упали… А потом показался танк, он загородил собой все и ехал прямо на нас, дядя Саша… Прямо на нас! Было очень страшно!
Сердце Александра сжалось от дурного предчувствия. Когда девушка вновь надолго замолчала, он долго колебался, но наконец решился и, прочистив горло, с трудом вытолкнул из себя вопрос:
– Танк… Он наехал на вас?
Оля ответила совершенно бесцветным голосом:
– Не знаю… Я проснулась.
Больше мужчина ни о чем не спрашивал, а девушка ни о чем не рассказывала. Поделившись пережитым ужасом, она заметно успокоилась и вскоре задремала, а Александр, аккуратно умостив ее голову на подушке и заботливо поправив одеяло, поспешил к капсуле Самсонова.
Несмотря на то что ученый и разработчик «Великой Отечественной» никак не мог повлиять на прохождение Романом игрового процесса, Александр все же имел возможность отслеживать различные показатели. Например, такие, как дата в виртуальной реальности, локация, уровень опасности… И сейчас уровень опасности находился в красной, критической для персонажа Самсонова зоне.
23 августа 1942 года
Декретное время: 18 часов 47 минут
Район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД
Все же мне повезло: на дне траншеи, рядом с раздавленным окопом я увидел валяющуюся в стороне ручную противотанковую гранату конструкции Пузырева. Ранее я ими никогда не пользовался, но мне на помощь быстро пришел помощник, чей голос внезапно раздался прямо в голове:
– Запал в нее уже вставлен. На ручке в ушко вставлен предохранительный шплинт – чека, – на нем еще язычок из тесьмы. Отожми усики, вырви шплинт и бросай. В полете откидная планка отлетит сама, освобождая ударный механизм от иглы. Ударник мгновенного действия срабатывает при малейшем ударе, так что будь осторожен при броске! И помни, что для РПГ-41 дистанция броска не превышает десяти метров, а метать ее нужно из укрытия, иначе заденет ударной волной и осколками!
– Нет здесь никаких укрытий…
Зло сцепив зубы – я увидел раздавленный блиндаж санпункта и торчащую из-под его обломков ногу в солдатском ботинке (правда, мужскую), – я на бегу отжимаю усики чеки, одновременно крикнув Степанову:
– Женя, прячься в ходе сообщения, граната рванет будь здоров!
Самоуверенный экипаж танка оторвался от пехотного прикрытия, стремясь раздавить очередной, возможно, последний узел обороны большевиков. Сейчас он азартно прет вперед над ходом сообщения, обваливая края траншеи гусеницами – возможно, видит перед собой еще одну цель… Но зато немцы не видят меня.
На бегу вырвав чеку, я приближаюсь к «тройке» даже меньше чем на десять метров и что есть силы бросаю гранату на жалюзи, прикрывающие двигатель машины. Жалюзи защищены тонкой броней, толщиной не более десяти миллиметров, и усиленная граната РПГ-41 взрывается, едва коснувшись их, пробив броневой лист и смяв решетку. Но, коротко тормознув, машина продолжает двигаться. Теперь она разворачивается в мою сторону, доворачивая башню…
После броска я сразу же прыгнул на дно окопа, и взрывная волна РПГ, способная сбить неудачливого гранатометчика с ног, одновременно зацепив его и осколками, проходит заметно выше над головой. Вскочив на ноги, тянусь к подсумку и достаю последнее свое оружие, ручную противопехотку Дьяконова, практически бесполезную против танка. Практически – потому что брешь в едва ли не самое уязвимое место немецкой машины пробита…
Все решают считаные мгновения. Для начавшего разворачиваться на месте танка я сейчас нахожусь в мертвой зоне для огня его пушки и пулеметов, так как слишком близко подобрался. А вот раздавить меня, раскатать гусеницами в траншее, завалив землей и придавив сверху массой в более чем двадцать тонн, «тройка» вполне способна, и на маневр ей требуется совсем немного времени. Но что-то явственно загремело, захрустело в двигателе, машина дернулась рывком, теряя ход и даря мне лишние секунды. А мои ненависть, желание поквитаться с фрицами за, возможно, погибшую Ольку, дикий страх пусть и за бот, но являющийся фактически живым воплощением памяти о любимой – этих чувств хватило, чтобы буквально подбросить меня на ноги и заставить преодолеть последние метры до танка…
Поставленная на боевой взвод «эргэдэшка» влетает точно в рваную брешь – с дистанции в один метр я не промахнулся! Немец же, сползший с траншеи на твердую землю, за следующие пару секунд закончил разворот ко мне, но тут в утробе танка раздался не слишком громкий, глухой хлопок подрыва ручной гранаты. Панцер дернулся в последний раз и замер на месте, а из-за башни вверх повалил черный дым, вначале тонкой струйкой, но она становилась все более плотной и густой с каждым ударом сердца…
Я бросил взгляд влево, вперед по траншее, туда, куда следовал танк, и явственно вздрогнул. Буквально в пяти метрах от себя я разглядел бледную как смерть Ольку, залитую кровью, и неподвижно лежащего рядом с ней парня в изодранной на спине пулями гимнастерке. Широко распахнутые от ужаса глаза казачки показались мне мертвыми, отчего все внутри больно сжалось, но в следующую секунду она моргнула, а во взгляде промелькнуло узнавание… Я понял, что девушка жива, испытав при этом невероятное облегчение… Вот только расслабился я слишком рано. Из открывшегося в командирской башне и одновременно из бокового люков показались сразу два танкиста, вооруженных МП-40.
Густо ударили очереди, но я успел инстинктивно нырнуть вниз, под защиту бровки хода сообщения. Пули просвистели сверху, немцам здесь меня не достать, из автоматов по крайней мере. А вот гранатами добить могут запросто…
Справа, довольно близко от нас, грохнул выстрел мосинки. Один из танкистов начал стрелять на голос трехлинейки, а вот второй временно замолчал. Угадав, что немец готовит для броска гранату, я резко распрямился, одновременно выхватив из кобуры ТТ.
Три патрона. Первой пулей впопыхах смазал – она ударила ниже, срикошетив от лобовой башенной брони, но вторая вошла в грудь скривившегося от боли офицера. Слабеющими пальцами он выпустил «яйцо» с уже оборванным шнурком из руки, сил на полноценный бросок ему не хватило… Третья пуля ударила в плечо развернувшегося ко мне автоматчика, и ответная очередь прошла в стороне, лишь зацепив правую руку чуть выше локтя. Зашипев от боли, я вновь сел на дно траншеи, сжимая в ладони бесполезный теперь ТТ, вставший на затворную задержку…
Вновь ударил выстрел мосинки, от танка раздался отчаянный вскрик, практически сразу следом негромко хлопнула М-39. Явственно заревело быстро разгорающееся пламя, охватившее всю корму танка, его языки принялись лизать башню; открылся люк механика-водителя.
Сняв затвор ТТ с задержки, я направил пистолет на показавшегося механа и злобно, властно выкрикнул:
– Хэндэ хох! Кам цу мир!
Немец на мгновение замер, зло и одновременно испуганно смотря на пистолет в моей руке; возможно, он бы и рискнул захлопнуть люк, нырнув обратно, или попробовал бы достать свой вальтер, но рядом со мной встал запыхавшийся, тяжело дышащий Степанов с трехлинейкой, так же уверенно смотрящей фрицу в грудь, который что-то громко сказал, после чего вытянул вверх обе руки.