Комсомолец (СИ)

— Твоя фамилия Усик? — спросил доцент.
Спросил у меня — без сомнения. Дохнул в мою сторону чесночным ароматом. А ветерок добавил к запаху чеснока ещё и удушающий смрад дешёвого одеколона.
Я неуверенно кивнул.
— Да. Александр Усик.
Сказал это не усатому доценту, а прежде всего себе. Словно привыкал к звучанию нового имени.
«Точно! Того боксёра звали, как и меня нынешнего. Вспомнил».
Сон не спешил заканчиваться. Кто знает, думал я, как долго мне предстояло отзываться на чужое имя. Придётся пока позабыть о «Димочке». Или теперь имя уже не чужое? Ведь и тело это вовсе не моё прошлое… было. Нужно привыкать поглядывать вокруг с нынешнего скромного росточка, а не с высоты двух метров.
— Тогда чего молчишь? — сказал доцент. — Вспоминаешь основные тезисы доклада Леонида Ильича Брежнева на двадцать третьем съезде КПСС? Или ещё не проснулся?
— Не проснулся.
Доцент сделал пометку в тетради, усмехнулся.
— На поле быстро проснёшься, — сказал он. — Вам, городским, там понравится. Собирать урожай — это не книжки про шпионов читать.
Бросил взгляд на девчонок. Приосанился.
— Шагай в автобус, студент Усик. Не задерживай товарищей.
— Всегда готов, — пробормотал я.
Перед моим мысленным взором всё ещё стояла та старая фотография с брюнеткой на фоне автобуса. Я упрямо пытался припомнить хоть одну деталь, отличавшую её от картины, что недавно увидел собственными глазами. Та же юбка на девчонке поверх трикотажных штанов. Похожая кофта (красный цвет по фотографии я распознать не смог бы, но фасон узнаваемый). Да и внешность девчонки — почти точная копия облика её младшей сестры. Знакомый внимательный взгляд, схожие улыбки…
— Шевелись, Усик! Так… Фролович!
— Это я!
Девушка-фотограф подхватила вещички, рванула к автобусу, словно хотела опередить меня. Она и опередила — нагло оттеснила моё непривычно легковесное тело плечом от двери, резво взобралась по ступеням. Позволила мне полюбоваться на её обтянутые синими трико ягодицы. Вошёл в автобус, следуя за ягодицами-маяком. Привычно склоняя голову, чтобы не протаранить макушкой притолоку дверей. Поймал на себе пару мимолётных равнодушных взглядов. Большинство студентов не обратили внимания на моё появление.
Блондинка уверенно зашагала по салону, нещадно ударяя сумкой по выставленным в проход локтям. Я двинулся следом — внимательно оглядывался по сторонам. Не искал свободные места (тех в начале салона и не осталось). Пытался найти взглядом знакомое остроносое лицо: хотел убедиться, что там, на улице, оно мне не привиделось. Девчонка с фотоаппаратом вдруг резко свернула — плюхнулась на сиденье. Рядом со Светланой Пимочкиной. Та поприветствовала подругу, вновь удивив меня схожестью с моей институтской кураторшей.
— Клёвый фотик, — услышал я знакомый голос.
Увидел, через проход от места, где уселась блондинка, своего соседа по комнате — Пашку. Вячеслав сидел с ним рядом, у окна. Тоже с интересом посматривал на соседок.
— Спасибо, — сказала Фролович. — Это мне папа из Москвы привёз.
— Тебя ведь Олей зовут?
— Да.
Пашка протянул девчонке руку.
— Я — Павел.
— Могильный. Я помню.
Фролович пожала кончики Пашкиных пальцев — заметила меня. Вопросительно приподняла брови. Смотрела на меня с затаённой досадой, будто я ей мешал.
Я обратился не к ней, а к её соседке.
— Ты ведь Светлана Сергеевна Пимочкина?
— Ну… да.
Пимочкина растеряно улыбнулась. Продемонстрировала мне ямочки на щеках — в точности такие же, какие я бессчётное количество раз видел на лице Людмилы Сергеевны Гомоновой. На фотографии я не мог точно определить цвет её глаз. Но теперь видел, что они карие.
— У тебя есть младшая сестра. Как её зовут?
— Люда.
Я кивнул.
— Сколько ей сейчас?
— Четырнадцать лет, — сказала Пимочкина. — А почему ты об этом спрашиваешь?
Света нахмурилась. Я вновь отметил её знакомый строгий взгляд.
Ничего ей не ответил.
На негнущихся ногах пошёл между рядами кресел. Уселся на ближайшее незанятое место. Пристроил в ногах рюкзак.
«Странный какой-то, — услышал слова Фроловой. — Кто это?»
 
«Сашка Усик, — ответил ей Могильный. — Живёт вместе с нами в комнате, в общаге. Нет, так-то он нормальный парень. Просто он детдомовский».
«А-а. Понятно».
Я не пытался догадаться, что именно Фролович стало понятно.
Откинулся на спинку кресла, смотрел в потолок поверх головы седевшего впереди меня парня. Размышлял над добытой информацией. И думал о Светлане Пимочкиной: именно она стала якорем, определившим моё место в новой реальности. К предположению о том, что я сплю или пребываю в коме, встреча со старшей сестрой Людмилы Сергеевной ничего нового не добавила: мой спящий разум мог придумать и не такое. Зато она внесла некоторую ясность в версию с переносом сознания (или души?).
Попал я в прошлое своего мира или в альтернативную вселенную — пока не понял. Но точно определился с годом этого попадания. Старшая сестра Гомоновой погибла в январе семидесятого, так и не доучившись на первом курсе горного института. Ездила она «на картошку» в сентябре тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Во времена расцвета Советского Союза. Когда у руля СССР стоял пока ещё «свеженький» Леонид Ильич Брежнев. А жители Страны Советов уже жили при «развитом социализме».
Я посмотрел на свою руку: слабосильную на вид, с пальцами карманника или музыканта. Заметил на ней несколько тонких белых шрамов — чужих, незнакомых. Это точно не рука того известного боксёра. Да и не родился тот ещё. Не появился на свет в шестьдесят девятом и я — мои родители лишь год назад познакомились на летней студенческой практике в Кингисеппе. Им и в голову пока не приходило, что будущий старший сын пойдёт по их стопам. Но выберет для учёбы не Ленинград, и даже не Москву.
На вопрос, где нахожусь (в этой реальности или во сне), я ответил ещё час назад: в Зареченске — тут не могло быть никаких сомнений.
Не сомневался теперь и когда я здесь очутился: второго сентября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года — это подсказала встреча со Светой Пимочкиной.
Догадывался и чьё тело занял.
Я поправил на груди комсомольский значок. Подумал: «Такое могло только присниться». Покачал головой: всё ещё не верил в реальность происходящего. Провёл языком по сухим губам. Вспомнил лицо со впалыми щеками и голубыми глазами — того молодого паренька, которого рассматривал сегодня в зеркале. Знакомое лицо. Потому что я точно его видел раньше. И даже вспомнил, где именно. На фотографии.
«Александр Усик, — мысленно произнёс я. — Вот такие пирожки с капустой. Лучше бы моё сознание переместили в меня молодого. Или хотя бы в того боксёра».
Сжал кулаки, посмотрел на острые костяшки, обтянутые тонкой кожей.
«Не боксёр».
«Точно не Боксёр». Печально известного в Зареченске Сашу Усика, телом которого я теперь управлял, журналисты в будущем окрестили иначе: Комсомолец.
  
Глава 2
 
Светлану Пимочкину в тысяча девятьсот семидесятом году убил маньяк. В этом не сомневалась её родная сестра, проводившая собственное расследование. По словам Людмилы Сергеевны, к тому же выводу в начале семидесятых пришло следствие. Об этом же в семидесятом шептались на кухнях Зареченска (официально о маньяке тогда не говорили) — тоже, по словам Гомоновой. Похожую версию уже в девяностые выдвинули и журналисты, выплеснувшие на страницы зареченских газет старые криминальные истории.
Пимочкина погибла в промежутке между одиннадцатью часами вечера до полуночи. Двадцать шестого января, в начале первого ночи её обнаружил на аллее Пушкинского парка, в нескольких шагах от памятника, случайный прохожий. Уже мёртвую. С пробитой головой. Там же потом нашли и орудие убийства — обычный молоток, какие в те времена использовались и продавались повсеместно. Точно такой же, какими маньяк убил до неё двух других женщин. А после — проломил голову и четвёртой, ставшей последней из его известных жертв.