Убить нельзя научить. Пять книг

В Академическом дворике воцарилась гробовая тишина. Птицы перестали петь, кошки – мяукать, мухи – жужжать. Ветер стих в кронах деревьев. Похоже, проректор и на них находил управу, и даже не один раз.
С чувством полной безысходности побрела я в ванную и напоследок услышала новую фантазию проректора на тему расчлененки:
– Вот свинти свою тупую башку и приклей на задницу! Может, хотя бы тогда перестанешь натыкаться этой задницей на окружающих. А заодно наконец-то увидишь их той частью тела, которой ходишь вперед.
* * *
В ванной удалось отдохнуть душой, даже выходить не хотелось.
Но приведя себя в порядок и в чувство, я со вздохом вернулась в комнату.
– Я тебе сейчас глаза повыкручиваю и пришью на темечко! Может, тогда ты будешь видеть дальше собственного носа?
Я больше ни на что не надеялась, и оклик Вархара заставил лишь усмехнуться. Пора начинать воспринимать все с чувством юмора. Иначе долго в здравом уме здесь не протянуть.
Уходить из-под окон проректор не собирался, а клятвы преподавателей и студентов оставляли мне мало шансов скрыться в никому неведомом направлении. И я не нашла ничего лучше, чем одеться как можно скромнее. Раскопала в шкафу свободную бежевую тунику, широкие черные брюки и угольные балетки.
Поравняться ростом мне не грозит даже с истлами и таллинами. Про скандров и мрагулов вообще молчу. К чему ненавистные каблуки? Только лишний риск навернуться на бутылке, бумажке, поскользнуться на банановой кожуре. Благодаря студентам, этого незатейливого дизайна помещений на кафедре хватало с лихвой.
Я подошла к великанскому зеркалу от пола до потолка. Его предусмотрительно вмонтировали в стену, невдалеке от двери.
Отражение не разочаровало – женщина в зеркале выглядела совершенно не сексуальной. Чтобы не казаться совсем уж расхлябанной, я подпоясалась узким черным ремешком. Волосы забрала в высокий пучок и закрепила двумя резинками без всяких кружавчиков.
Краситься я перестала еще лет тридцать назад. Как отрезало. Но брови укладывала всегда, иначе густые длинные волоски торчали во все стороны. Убедив самые упрямые из них вести себя прилично и не сильно выбиваться из коллектива, я сочла себя готовой к новым испытаниям.
Кипу бумаг, которую Вархар нес играючи и швырнул как пустую картонную коробку, подняла с огромным трудом. И тащила ее, мысленно проклиная длинный коридор и отсутствие здесь машин-погрузчиков, как в супермаркете. Или, на худой конец, тележек.
Я еще льстила себе надеждой, что проскользну по коридору и быстренько скроюсь на кафедре, пока Вархар распекает на все корки бедных садовников.
Но он словно чуял меня.
Едва дошла до лифта, сзади послышался громкий оклик:
– Ольга? А поесть? На тебе вон уже одежда болтается! Грех портить такую фигуру.
Я нервно вздрогнула и обреченно обернулась – Вархар размашисто маршировал навстречу. По блеску во взгляде проректора становилось ясно – формы от него даже в мешке не утаишь.
– У меня очень насыщенный день, – деловито сообщила я Вархару, заходя в лифт. Он, конечно же, шагнул следом. – В девять утра заседание кафедры, а в двенадцать – практика.
– И? – бровь проректора приподняла родинки в уже знакомом мне выражении.
– Очень бы хотелось подготовиться. Морально и физически, – как можно тверже отчеканила я.
– Ах, э-это! – проректор картинно всплеснул руками и хохотнул. – Да я тебя так подготовлю, что твои преподы будут ползать на корточках и приносить апорт в зубах.
В чем в чем, а в этом, после сегодняшнего утра, я не сомневалась ни секунды.
Без единого слова, звука, предупреждения Вархар вырвал у меня из рук документы. Все-таки в его опеке были и плюсы тоже – руки устали так, что слегка подрагивали. Не самый удачный вид для знакомства с подчиненными. И мне все больше нравилось то, как помогал Вархар. Без лишних просьб и уговоров, просто делал – и все тут.
* * *
Даже с кипой бумаг в руках Вархар изловчился несколько раз защупать меня по дороге на кафедру.
 
Я еще долго недоумевала – как ему это удалось.
Вроде бы и руки проректора были заняты документами, и возможностей для маневра у него почти не оставалось – кипа то и дело норовила рассыпаться. Но виртуозный Вархар трижды ухватил меня за талию, дважды «задел» грудь, и четырежды погладил по бедру. Но кто считает?
Я испытала почти катарсис, когда юркнула в рабочее кресло, и нас с проректором разделили полтора метра стола.
Как же рано я радовалась!
Без приглашения Вархар развалился на стуле напротив. Небрежно плюхнул стопку бумаг на край стола и непринужденно разлегся на нем. Между нашими лицами осталось не больше ладони. В отчаянии я слишком сильно толкнулась ногами. Кресло резво отъехало и с тупым звуком врезалось в стену. Меня слегка встряхнуло, словно невидимые силы приводили в чувство. Эх! Если бы не стена, отъехала бы и дальше, ведь знала, насколько длинные и беспардонные у проректора руки. Но здание безжалостно выступило на стороне Вархара. Наверное, опасалось ужасной участи крепостей, которые проректор брал штурмом в свои лихие варварские времена. Быстрее, чем я осознала бесполезность собственного маневра, Вархар довольно ухмыльнулся, привстал и легким движением руки подтянул кресло назад.
– Ты там поосторожней на креслах разъезжай, женщина! – как ни в чем не бывало усмехнулся проректор, словно обучал ребенка ездить на велосипеде. – Еще ушибешься. Не машина ведь. Тормозов не предусмотрено. Короче, слушай.
Слова вставить не успела, а на меня, как из рога изобилия, посыпались рекомендации Вархара.
И впервые за наше знакомство проректор сильно удивил, почти обескуражил.
Вместо вандала, бретера и бахвала в одном флаконе в моем кабинете оказался мудрый, немного усталый от выходок дикарей-подчиненных и студентов, начальник. Начальник, что за годы работы не возненавидел их, не отгородился от внешнего мира за ширмой высокой должности. Не заперся в кабинете, с облегчением отсылая всех к замам и помощникам. И научился относиться к академическим будням со здоровым чувством юмора.
– Ольга. – Проректор убрал локти со стола и откинулся на спинку кресла, добродушно выделив мне хоть немного жизненного пространства. – Первое, что тебе нужно уяснить: местные сотрудники – разгильдяи и лоботрясы. Студенты, конечно же, тоже. Но Езенграс говорил – опыта преподского у тебя хоть отбавляй. И раз ты жива-здорова, в здравом уме и твердой памяти, значит, студентам не по зубам. – Он подмигнул, и на мгновение из-за маски сурового начальника выглянуло нахально-самоуверенное лицо варвара. Но тут же скрылось вновь. – Так вот. Дисциплина нашим преподам нужна не просто суровая, но и жестко систематизированная. Иначе – крындец. Тут один завкафедры месяц не требовал отчетов. Что началось! Преподы являлись на ползанятия. Посреди рабочего дня свинчивали в никому неизвестном направлении. Уходили на обед и пропадали. Бедный Езенграс! Трое суток пахал во дворе корпуса. Так устал, ужас! Преподов воспитывал. А им-то что? Всего-навсего отжимались да пресс качали сутками напролет. Прикидывались, что с них семь потов сошло. А вот бедный ректор работал на износ. Мораль! Пожалей старика и не доставляй ему таких мытарств.
Каждый день или два, это уж как тебе удобней, требуй отчета за каждый шаг. Во сколько явились на работу, с точностью до минуты. Когда бегали в буфет, сколько там провели времени. Во сколько ускакали домой, с точностью до секунды. Начнут распинаться про походы в туалет, притворно оживись. Спроси – какой ширины струя? Долго ли терпели? И очень громко так, желательно, чтобы слышали даже в коридоре, еще лучше, на ближайших этажах, добей коронным вопросом: «А проверялись ли вы после военных компаний на венерические заболевания?». Изобрази на лице заинтересованность. Не забудь стрельнуть глазами на брюки и недвусмысленно кивнуть. Все! Ерничать прекратят раз и навсегда.
Уборщиц и электриков не трогай. Чем реже их вызываешь, тем чище и светлее на кафедре. И, что гораздо важнее, безопасней. То-о-олько уборщицы и электрики отлучатся с поста, все, крындец. На кафедре становится темно, как в зад… как в аду, и грязно, как на помойке. В кромешной тьме кто-нибудь непременно со всего размаху поскользнется на банановой кожуре. Куда же без этой классики? Или по самое «немогу» вляпается в очередную лужу чего-нибудь липкого и неотмываемого. И занятия будут сорваны в хлам. Две-три пары студенты будут гоготать, хоть по башкам бей, хоть колы сотнями лепи. На всякий случай, если такое все же случится, сразу говори, что позовешь доктора Ламара Мастгури. Поверь, студенты поймут мгновенно.