Младший сын мэра (СИ)
Отвечает не сразу. В трубке звуки, сильно напоминающие смех. Я терпеливо жду, когда он закончит и прочит горло.
— Насть, ты в своем репертуаре. Я даже не удивлен.
— Я беременна! — повторяю снова.
Мне и так плохо, а от его реакции становится еще хуже. Лучше бы сразу орать начал, оскорблять и обвинять, чем вот так.
— От кого? — спрашивает расслабленно.
— От тебя.
— Уверена?
В грудь неожиданно сильно колет обидой. Я понимаю, да, что последние два месяца вела разгульный образ жизни, и со стороны, вероятно, выглядело так, что у меня кто-то есть.
Дерьмо, я сама сделала все, чтобы со стороны это выглядело именно так.
Но как он мог поверить, что я после него… так быстро лягу под другого?
— Уверена, — выдавливаю с трудом.
— Срок какой? — а вот теперь он, кажется, начинает нервничать.
— Не знаю!
— У врача была?
— Нет еще.
— Два месяца, Настя! Ты издеваешься?!
— Я не знала! — выкрикиваю истерично.
— Ты с друзьями своими предохраняешься?
— Что?! Ты больной, Греховцев!
Отключаюсь и швыряю телефон на кровать. От злости и обиды мутнеет в глазах. Как он смеет, сволочь?! Как он смеет так думать обо мне?! Я что, повод давала?!
Кир перезванивает почти сразу, но я не отвечаю. Вызов прекращается, но только для того, чтобы начаться снова. Греховцев звонит, пока я не беру трубку.
— Хватит истерить, Денежка!
Он никогда меня так не называл. Только Настя. Если этим он собирался добить меня — у него получилось.
— Иди к черту!
— Чтобы завтра сходила в больницу! Поняла? Потом мне перезвонишь и скажешь, какой срок.
— Поняла! — выплевываю со злостью.
— Если… он мой, я помогу решить проблему. Я от ответственности не отказываюсь.
— Решить проблему? Как? — невольно понижаю голос, чувствуя, как внутри все холодеет.
— Известным способом.
— Аборт?
— Да. Делать это надо быстро, пока позволяет срок.
— Уже есть подобный опыт?
— Не язви. Жду завтра твоего звонка, — говорит Кирилл уже спокойнее, — пока.
Еще минут десять я стою с прижатым к уху телефоном. Делая принудительные вдохи, пытаюсь раздышаться и уложить в голове то, что услышала.
Он требует аборт. Хочет избавиться от последствий, даже не спросив моего мнения. При условии, если эти «последствия» остались от него.
Говоря проще, он предлагает мне убить нашего с ним ребенка.
Ребенка. Того самого, что сейчас сидит в моей матке.
Как это?..
Оставив телефон на комоде, я медленно оборачиваюсь и растерянно смотрю в окно. Одна моя рука накрывает живот, впервые с того момента, как я узнала, что беременна.
Я ничего там не чувствую, ни того, что он увеличился, ни шевелений. Но в области сердца зарождается незнакомое мне щемящее чувство. Теплое, трепетное и хрупкое. Очень уязвимое, но при этом неожиданно сильное.
Сделать аборт? Вычиститься и дальше порхать, как бабочка? Логически верное решение. Даже родители не узнают.
Я закончу вуз, устроюсь на хорошую работу. Встречу достойного парня и рожу ему детей. Так ведь правильно будет? Идеальный сценарий.
Только вот смогу ли я простить себе этого нерожденного ребенка? Убитого моими руками малыша Кирилла? Не возненавижу ли я себя еще сильнее?
Бросив взгляд на лежащий на комоде телефон, словно он таит в себе опасность для моего ребенка, инстинктивно закрываю живот обеими руками.
Ночь я сплю плохо. Просыпаюсь задолго до рассвета и тихо лежу, глядя в стену. Думаю, конечно, о том, как дальше жить. Страшно. Роль матери — одиночки незавидная. Представляю, какие это трудности и проблемы.
Кирилла рядом с нами не вижу. Не вписывается его образ в картинку моего будущего. Привязываться к нему на всю жизнь ребенком я не хочу. Лишать его отца и прилагающихся к нему родственников тоже неправильно. Как быть с этим, я не знаю.
Потом даю слабину и начинаю думать об аборте. Он бы одним махом избавил меня от всех сложностей, но я, наверное, не решусь. Нет, точно не решусь. Даже думать об этом стыдно.
Утром я поднимаюсь рано, одновременно с Алешкой и родителями. Вместе толкаемся на маленькой кухне, по очереди ходим в ванную.
— Не забудь про врача, — шепчет мне брат перед уходом.
Вчера вечером я соврала ему, что по тесту беременности ничего не понятно, придется идти в больницу.
— Не забуду.
Я действительно вместо лекций собираюсь в студенческую поликлинику. Не затем, чтобы срок узнать, как велел Греховцев. Его я и так знаю. Хочу убедиться, что с беременностью все в порядке. Сделать все, как положено. Сдать анализы, сходить на узи.
— Дату последней менструации помнишь? — глядя поверх очков, спрашивает меня гинеколог.
— Нет… в конце июня.
— Сейчас сентябрь.
— Я в курсе.
Срок уже приличный. 9 недель. Первичный осмотр показал, что все в норме, только вот оказалось, что на учет тут не ставят. Придется идти в поликлинику по месту жительства.
Выхожу на улицу и вынимаю из кармана пальто телефон. Кручу в руках, раздумывая, набрать Кириллу сейчас или чуть позже, но потом вспоминаю, что у него еще раннее утро и решаю, что позвоню после лекций. В последний раз собираюсь ему соврать.
Но он пишет мне сам, когда я на третьей паре задумчиво разрисовываю поля тетради.
«Была в больнице?»
Нервничает. Задница подгорает? Ему эта беременность сейчас как камень на шею. Впереди красный диплом в столичном вузе, престижная работа, отношения с Кариной. И тут я такая с вопящим свертком. Прикольно.
«Была»
«И?»
«Можешь расслабить булки. Не твой бебик»
«Может, и беременности нет никакой?» — добавляет смеющийся смайлик.
Отличная шутка. Я люблю юмор. С удовольствием бы посмеялась с ним, если бы не сидела на первой парте.
«Может, и нет» — пишу с подмигивающим смайлом.
«Лживая Настя»
Иди к черту, любимый! Все «последствия» я возьму на себя, а ты можешь наслаждаться свободой и новыми отношениями. Проклинать не стану, но и в жизнь свою больше никогда не впущу.
Глава 18
Дома ожидаемо случается скандал. Мама кричит, папа вставляет в ее монолог редкие реплики и осуждающе качает головой. Алешка, стоя у двери в гостиной, насуплено молчит.
Потом мама уходит плакать в спальню, папа присоединяется к ней. Я закрываюсь у себя, а брат, как неприкаянный слоняется по дому. То и дело заглядывает ко мне, узнать, в порядке ли я. Ведет себя так, будто из нас двоих старший именно он.
Уже поздно вечером, когда я лежу в постели и разглядываю светильник на стене, ко мне приходит мама. Не зажигая света, садится на краешек кровати и, разгладив на коленях полы халата, складывает руки на груди. Кажется, истерика миновала, потому что выглядит она и ведет себя спокойно.
— Настя.
— Ммм?..
— Мы с папой подумали и решили, что тебе стоит сделать прерывание.
— Почему это решаете вы с папой? — спрашиваю ровно.
— Потому что ты наша дочь! Ты зависишь от нас финансово! — говорит таким тоном, словно озвучивает очевидные вещи.
— Вы не сможете меня заставить.
— Мы не собираемся тебя заставлять, дочка, — тяжело вздохнув, меняет мама тон, — ты же сама понимаешь, что так будет лучше.
Я натягиваю одеяло до подбородка и молчу, потому что готовилась к этому. Знала, что, выпустив пар, родители сменят тактику и станут меня склонять к такому решению.
— У тебя в следующем году защита. Потом работа. Я уверена, что Греховцевы помогут тебе устроиться в ту фирму, где ты проходила практику. Ты представляешь, какие это перспективы?
Не дождавшись моего ответа, мама, очевидно, решает, что действует в верном направлении и, повернувшись ко мне полубоком, воодушевленно продолжает.
— Настюш, подумай хорошенько, что ты теряешь, если оставишь ребенка. На кону твое будущее.
— Думаешь, если я его оставлю, у меня не будет будущего?
— Какое? — вырывается у мамы негромкий смешок, — какое будущее может быть у матери — одиночки? Ты даже диплом получить не успеешь, Настя. Я уже про работу молчу! А замуж? Ты думаешь, охотно берут замуж девушек с прицепом?