7 причин сожалеть (СИ)
Кажется, ему снова все очевидно. Кажется, я проиграла ещё один раунд.
Тише, Света... Ёжусь от влетевшего в окно ветра, наконец вырвав свой взгляд от него... Где-то давно упала ручка, нужно писать дальше.
Приседаю, быстро поднимая находку, встаю, наклоняясь к столу обратно, закрываясь ладонью, на которую якобы опираюсь... Это какой-то блеф, я уверена.
Но он продолжает сидеть и радовать меня дистанцией в 60 сантиметров. Столько вроде моя столешница, верно?
Верно...
Протягиваю чистый листок-бланк на имя директора, наконец дописав всё.
— Напиши заявление и можешь быть свободен.
Он вдруг вытягивает руку, выставляя открытую ладонь.
— Что?
Снова просит... переспрашиваю.
— Что?
— Ручку, глупенькая.
Только заметила, что вцепилась в неё.
— Других полно рядом.
На столе, действительно, ещё штуки три, а эта сейчас впитывает мою скованность, помогая не утонуть.
Только он всё смотрит, сквозь миг вставая и огибая стол по периметру. И надо бы отскочить, отойти, но вместе с тем...
Вместе с тем он касается руки, заставляя разогнуть пальцы и выронить вновь это несчастье.
— Свет, что же ты так теряешься? — Произносит совсем близко, истощив запас воздуха... Снова. Чему удивляться, верно?
Касается губ большим пальцем, стирая остатки помады, не отрывая вновь тяжелеющий взгляд от своих действий.
— Пиши заявление... — Выронила шанс отстраниться.
Опять улыбнулся, прошептав, не отрываясь.
— Я помню.
И лучше бы не чувствовать, как внутрь стекает олово, оседая в самом низу, как разряды молний проскакивают от пальца к пальцу, как хочется выгнуться от каждого его касания и просто... Забыться. Хотя бы раз.
Вдруг отрывается, опуская руку к моей талии. Мои руки наконец отмирают, желая не то кинуться к голове, позволяя, не то впиться в его ладонь, отталкивая.
— Чёрт... — Раздается едва слышно где-то там.
Ухмыльнулся резко и дико нелепо, посмотрев куда-то в сторону.
— Не, — заставляет своей иронией и меня прийти в себя, — просто Артём... Да, девушка, Вы что-то хотели? Светлана... Чеевна, кстати? Занята, но скоро освободится.
И я отвечаю: Чё-ёрт.
А где-то в этой вселенной, в этой стране, в этом городе, в этом районе, в моем доме, в моей квартире ждёт меня его бывшая вместе с сантехником, который должен бы уже закончить.
Кто-то позади наконец отмирает и смущённо произносит голосом той Алёны, что готовит отличные подливы, но еле справляется с кулинарией.
— Я... Мы... В общем, там ЧП же, и Вас надо...
И меня надо... И жизнь точно катится в тартарары.
Дешёвой газировкой
Светлана Чеевна?
Бросаю:
— Заполняй заявление.
Уношусь к двери, бегу за Алёной к лестнице, уже возле первой ступени слышу внизу детский плач. Да что ж это!?
Перебираю варианты, что могло случиться в столовой, не зная за что хвататься...
Хватаюсь за перила, уже внизу замечаю пару взволнованных детей, не отрывающих от чего-то взгляды. Кричу охраннику, что только сейчас, увидев меня, решил оставить свой пункт:
— Уведи их, где Наташа?
Наташа, что дежурит эту неделю, оказывается там, откуда доносится плач. И похоже не я одна побледнела... Наша медсестра нависла над маленьким мальчиком, что держит неестественно вывернутую кисть, давясь слезами боли.
Да твою ж мать...
Быстро нахожу виновника, что решил закрыть перед мальчишкой дверь, пытаюсь успокоить всех, в том числе Наташу. Где-то рядом начинают приближаться завывания сирен. Скорая... Отлично.
— Свет, не сейчас... — Огрызается мед.работник, зная, сколько нам всем придется написать объяснительных, расписывая, как мы могли это допустить, где мы были в тот момент и как такое могло произойти в принципе... Это в лучшем случае.
Поэтому Света бежит встречать бригаду, на ходу обьясняя им, что произошло, следом отбирает у Наташи телефон, набирая у себя номер родителей.
С третьего раза дозваниваюсь отцу, что услышав, проклинает меня и обещает засадить.
Не знаю, может, это проф.деформация, может просто привыкла, но подобно уже не пробирает.
Скорая колит обезболивающее, мальчик продолжает подвывать, я кручусь повсюду, оповещая вышестоящих о происшествии, слежу, чтобы Наташа собрала себя в кучку и упорхала к детям, что до сих пор её ждали.
Это далеко не первый раз за время работы здесь, но каждый раз молюсь, чтобы был последним.
Почему-то только иногда отчего-то пьяные выпускницы ломают копчик на матах, мальчики падают с лесенок и обязательно кто-нибудь да дерётся.
И что там? Беседы с детьми? Профилактика? Отчётность о проделанной работе? Угу.
Но если дома бедлам, то чего ещё ждать здесь?
Через 23 минуты прилетает его мама, сопровождаю в больницу, пытаясь успокоить и не реагировать на обвинения.
— Где Вы то были, а?
Что на такое отвечать? Правду, от которой хочется написать заявление, признав себя во всем виноватой? Соврать о великой занятости, на что эта женщина, что старше меня, лишь хмыкнет? Промолчать?
Впереди ждёт гора звонков, писем, требующих лишь одного — посыпать всем голову пеплом и засунуть свои заявления тут же куда подальше.
И да, это платье совершенно не к месту.
Только ближе к вечеру поднимаюсь в учительскую, еле ступая на каблуках. Хмыкаю, обнаружив там лишь заполненное заявление. Нисколько не удивляюсь, но не помню, в какой именно момент Артём проскочил мимо.
Вообще мог бы и отказаться, судя по сегодняшнему. По крайней мере, я бы уже начала сомневаться, передумав отпускать сюда ребенка... Никита учится в образцово показательном лицее, а мы? Обычная СОШ местного района, среднестатистическая, что не выпускает краснодипломников пачками, но всё же очень старается. Сажусь за стол, пытаясь доделать всю бюрократию, что не успела.
Спустя тридцать альбомных страниц голова падает на руки, впервые тихонечко взвыв. Этого я хотела, да?
Быть сильной и независимой?
Почему-то вспоминается Полозкова с её строчкой из одного стиха: "Только ты, дурачок, не хочешь играть со мной"*.
Я могу быть сильной и неземной... Только на кой черт тебе это нужно, да, Артём?
Сколько лет я хотела забыть это паршивое ощущение, что гнетёт изнутри, постоянно напоминая правду. И, вот, опять?
Вздрагиваю от Нининого звонка. Нет, даже из приличия не забрал.
— Светуль, ну, ё-моё, ты где? Время восемь уже...
Перепроверяю часы. Ну, почти обычный день, ничего необычного.
— Скоро буду.
Выходя из школы достаю наушники, впервые окунувшись за последнее время в лирику Лазарева, потому как его любовь — это так красиво и так подходит к этим летним вечерам в мимолетом одиночестве, что хоть не пой вместе с ним.
Надо бы купить себе беспроводные с каким-нибудь хорошим звуком, создающих вакуум наряду с объемом.
Вздрагиваю, не сразу заметив его Ауди. Что он вообще тут делает и зачем плетется, подсвечивая мне путь светом фар. Убираю один наушник, слушая
"Твоя любовь, прикасаясь к телу, меняла время на запах кожи.
Наряду с шумом его мотора и ненавязчивого скрежета тихого вечера.
Твоя любовь становилась целым из двух частей, что так не похожи."**
У них двоих поразительное умение проникать под кожу, только один своим голосом, а второй — существованием.
Дослушиваю до точки, лишь потом обернувшись.
— Что тебе?
Показывает на переднее сиденье. Сесть?
— Вот ещё, мне тут близко.
В ответ:
— Свет, я подумал, что сейчас тебе нужно с кем-нибудь поговорить.
— Кстати, да, как ты тут оказался?
— Заезжал к Нине...
Прекрасно, в моем доме, в моей квартире, пока я не знаю...
— Привез шмотки. Садись уже, а то лопнешь от ревности.
— Я не ревную.
— Ага, ещё ты сильная и независимая, оно и видно.
------
* В. Полозкова — "Детское" ("Я могу быть грубой и неземной").