Сногсшибательная Мэри (ЛП)
Я люблю тебя, Джимми. И мне очень жаль.
Наша команда стоит перед «Колтс», у которых оборонительная линия такая же дружелюбная, как тюремный корпус в Аттике3. Я не знаю, откуда набрали этих парней, но они жуткие. Примерно у половины из них до локтя видны паутины татуировок, а другая половина выглядит достаточно грозно, чтобы убить тату-мастера ещё до того, как тот зарядит чернила в машинку.
В начале четвертой четверти ничья: 7-7. До сих пор всё шло неплохо. Несколько дебильных обзывательств и несколько грязных приёмчиков. Но самая большая проблема — это чертова снежная катастрофа, падающая с неба. То, что синоптики называют «слякоть», мы называем «дерьмом собачьим».
Пан или пропал. И Вальдес, одетый в тесное термобельё под майкой с логотипом «Медведей», потирает руки.
— Готов?
Черт возьми, да. Готов, как никогда.
— Да.
Мы выбегаем на поле вместе.
Щелчок — и мяч летит.
Я делаю бросок Мартинсу, который покачивается, но ловит его, прежде чем выскользнуть за пределы поля. Это игра ярд за ярдом, а мы как гусеницы на поле.
Но на третьей попытке я мешкаю, и один из защитников подхватывает мяч прямо у меня на глазах и убегает. Его следы на снегу — это единственный признак того, что он только что был здесь. В районе отметки в 50 ярдов, когда я уже едва могу его разглядеть, соперник ненадолго теряет равновесие. Но парень стремителен, внезапен и подпитывается адреналином победоносного захвата. Не проходит и десяти секунд, как толпа разражается радостными криками.
Я смотрю на небо и падающий снег, ярко освещенный огнями.
— Ты что, мать твою, молишься? — спрашивает Вальдес.
И я понимаю, что да, блин, это так.
— Я не знаю, что еще делать.
Он смеется и, становясь на одно колено, крестится.
— Мы еще сделаем из тебя гватемальца, эсе. Просто подожди и увидишь.
Но что бы это ни было: Пресвятая Дева Гваделупская, Господь Бог, Джо Намат, надежда и удача, или же всё и сразу, но оно срабатывает. «Колтс» пропускают удар, и мяч отскакивает назад, рикошетируя от стойки.
Мы вновь выходим на поле, и я бросаю взгляд на игровое табло. Первый даун4 я преодолеваю с первой попытки, но затем оборона противника смыкает ряды. В следующих двух даунах мы получаем в общей сложности минус два ярда.
Часы на табло тикают, тикают и тикают. 20. 19. 18. И Радович берет тайм-аут.
Мы спешим за пределы поля, в то время как команда техников расчищает его от снега маленькими пластиковыми лопатами, достаточно легкими, чтобы не повредить газон.
На перерыве мы почти не разговариваем. То, что мы должны сделать, итак вполне очевидно.
На поле так скользко, что о беге не может быть и речи.
Поэтому существует единственная комбинация, которую мне совсем не хотелось бы разыгрывать. Единственная известная мне передача, которую я могу хорошо сделать только в идеальных условиях.
Хейл Мэри.
Мы становимся в строй. Сквозь снег толпа рычит на нас, пытаясь сделать так, чтобы мы не слышали собственных мыслей. Но метель на нашей стороне, и она приглушает гребаный свист и крики, которые грохочут вокруг нас, так и не достигая наших ушей.
Когда мы занимаем позицию, мир становится таким странным, таким совершенно спокойным. Звук такой же, как на улице в ту ночь, когда я впервые поцеловал Мэри.
В каждой зимней игре, в которой я участвовал, есть этот долгий момент перед щелчком. Есть снег, есть пар, есть лед. Есть ревущее единение линии нападения и масса мышц по обе стороны от меня. Защитники щебечут как птицы. Полузащитники серьёзны. А Вальдес смотрит мне прямо в глаза.
Мы разбегаемся, старое доброе «беги и бросай», и мой принимающий взлетает на бегу.
Я отступаю назад. Делаю ложный замах. А затем даю волю долгому помолись-за-меня броску.
Святая Мария.
Полная благодати…
Мой принимающий подпрыгивает, его руки вытягиваются. Мяч приземляется между его ладонями, и когда он прижимает его к груди, его лицо окружает облако пара.
Мы сделали это. Твою мать.
А затем я уже в воздухе.
И все вокруг погружено во тьму. И тишину.
_________________________________
Примечания:
1Одесса — город в западно-центральной части Техаса.
2PEZ — конфеты, состоящие из механического дозатора-игрушки и собственно конфет-пастилок.
3Тюрьма в Аттике — тюрьма в штате Нью-Йорк категории супермаксимальной безопасности.
4Даун — Попытка. Нападение имеет 4 дауна, чтобы пронести мяч на 10 ярдов вперед и получить опять First Down (первый даун), то есть 4 новые попытки.
Глава 53
Мэри
Комбинация просто отличная, и «Медведи» завершили её таким великолепным пасом «Хейл Мэри», что даже у диктора перехватило дыхание. Я слежу за игрой так пристально, что мне даже щиплет глаза. И вот, наконец, я моргаю. Всего лишь раз. В этот момент Бриджит кричит так, словно ее ударили ножом. Я открываю глаза и вижу Джимми, лежащего на поле.
Неподвижного.
И команда «Медведей», и команда «Колтс» собираются вокруг него, внезапно объединенные чем-то ужасным, чем-то страшным, чем-то немыслимым, что случилось с моим Джимми Фалькони. На экране снова и снова повторяют удар в тошнотворно замедленной съемке. Джимми выпускает мяч, а справа от него один из «Колтс» бьёт его снизу так сильно, что ноги Джимми отрываются от земли, и он летит по воздуху, словно тряпичная кукла.
Дикторы устрашающе молчат, толпа притихла. На экране появляются замёрзшие, сбившиеся в кучу лица фанатов, закутанных в спортивные куртки, шарфы и шапки, все они выглядят испуганными. Затем камеру наводят на главного тренера «Колтс» с зажатой в кулак рукой, прижатой к носу. Глаза закрыты.
Он молится.
— Господи, Бриджит, пожалуйста, скажи мне, что это нормально… — говорю я, закрыв лицо руками и стоя на коленях на ковре перед телевизором. — Пожалуйста, скажи мне, что такое происходит постоянно…
Но Бриджит только шепчет себе под нос очень-очень тихо: «О Боже, о Боже, Боже», повторяя это снова и снова.
Бригады медиков выбегают с обеих сторон поля. Толпа игроков вокруг Джимми расступается. Шлемы снимаются. Вальдес, стоящий рядом с ним, опускается на одно колено и крестится.
Но Джимми по-прежнему неподвижен.
— С ним все будет в порядке, — говорит мне Бриджит. — Квотербеки всё время получают тяжелые удары.
Проходит минута, а может, и больше. Дикторы говорят мрачные вещи о статистике сотрясений мозга и травмах защитников в этом году. Но всё, о чем я могу думать, так только о том, что он не какой-то там номер, он не новый случай в ряду многих. Он — Джимми Фалькони. Мужчина, которого я люблю. И он не двигается.
Но когда люди, собравшиеся на поле, уступают дорогу не гольф-кару, а машине «скорой помощи», и медики перекладывают Джимми с ледяной земли на заднее сиденье, я понимаю, что Бриджит сказала неправду. Это не просто тяжелый удар. Это кошмар, о котором я и подумать не могла.
Я машинально натягиваю ботинки и хватаю куртку. Бриджит дрожит, свернувшись клубочком на диване и прижав колени к груди.
А диктор говорит:
— Спортивная семья NBC просто хочет сказать, что мы молимся за Джимми Фалькони и его близких. Мы будем держать вас в курсе событий…
Я хватаю ключи и бегу вниз по ступенькам, чтобы как можно быстрее добраться до Индианаполиса.
***