Сногсшибательная Мэри (ЛП)

С такими мыслями в моей голове мы вновь выходим на поле. Я сосредотачиваюсь. Я успокаиваюсь. Я обдумываю это. Вальдес бросается ко мне, и защитник проходит между моим левым подкатом и защитой. Классический вишбоун. Тройной вариант…
Но потом, один за другим, все варианты, как говорится, отпадают. Сначала Вальдес вступает в быстро обостряющуюся драку с одним из защитников, которая начинается с того, что защитник кричит: «Чертовы гватемальцы!» в его лицевую маску, и с этого момента ситуация экспоненциально ухудшается. Потому что знаете, кто гватемалец? Мой грёбаный защитник.
Вот такие дела.
Мне нужно быстро решить, как немного изменить игру, ожидая, пока мой полузащитник появится слева от меня.
Но он этого не делает.
Потому что его жена гватемалка.
Бл*дь, бл*дь.
А второго моего полузащитника сбивает эффектный хомут, который происходит так чертовски быстро, что судьи даже не видят этого. Ублюдки.
Как будто вся моя наступательная линия внезапно превратилась в латиноамериканских воинов, сражающихся за социальную справедливость. Прежде, чем мы успеваем сделать первый тачдаун, защита противника охватывает меня, роясь, как огромные хищные сине-оранжевые шершни.
Когда я восстанавливаю некоторое подобие равновесия, в ярком холодном небе надо мной я слышу, как Радович в сторонке кричит: «Что? Бл*дь!». Я оглядываюсь и вижу, как он расплющивает еще одну банку Red Bull и смотрит на меня, раскинув руки в ярости, с таким красным лицом, какое под силу сделать только профессиональным главным тренерам. Будто у него осталось только две секунды до коронарного удара, но он слишком крепкий орешек, чтобы упасть замертво на поле.
Один из защитников противника помогает мне встать и шлепает меня по заднице. «Добро пожаловать в долбаный Майл Хай Сити, Фалькони. Кажется, мы чертовски тебя опустили».
Ублюдок.
Еще я охренеть как запыхался, потому что Радович заставляет меня идти в неподготовленное наступление, что чертовски не нормально, когда вы находитесь так высоко от уровня моря. Я почти не вижу здесь птиц. Пусть меня и называют Соколом, но даже мне нужен кислород, и это плохо.
И вот к концу первой четверти у меня возникает то давнее тревожное ощущение, что мы по-королевски, эпически, полностью, профессионально вы*баны. Когда нападающий Денвера медленно, но верно марширует по полю, Мэри появляется рядом со мной с баллоном кислорода, который накидывает мне на лицо. Она включает его на полную мощность, и внезапно мир начинает проясняться.
Но от ясности в голове мне становится только хуже. Наша линия защиты не выдерживает атаки. Ничего подобного я еще не видел. Складывается ощущение, что этих ублюдков из Бронкос накачали наркотиками, и я просто наблюдаю за игрой сквозь пальцы, не вмешиваясь в происходящее.
Мэри подходит и протягивает нам с Вальдесом бутылки воды. Она смотрит мне в глаза, раздувая ноздри и стискивая зубы.
— Что?! — говорю я. — Это не я!
— Джимми! — рычит она.
И бросает мою бутылку воды на скамейку, прежде чем уйти.
И тогда Вальдес издает смех Санта-Клауса.
— Заткнись, — говорю я, но его улыбка настолько заразительна, что я буквально ничего не могу с собой поделать.
— Вы такие милые, — смеется он. — Супер милые. У вас достаточно огня, чтобы оставаться в браке семьдесят лет.
— Ты просто...
— Ты знаешь, что я прав, чувак. Ты, блин, это знаешь.
Мы опять на поле и снова не везет. Одна блокированная атака за другой, одна неполная передача за другой. Одна нога за пределами поля при идеальном ответном ударе.
Проклятье.
На перерыве в раздевалке Радович произносит речь. Он пугающе спокоен, как умирающий или серийный убийца.
После короткой речи, которая воодушевляет, как удар по яйцам, я встаю и иду к своему шкафчику. Внутри записка. «КЛАДОВКА УБОРЩИЦЫ. СЕЙЧАС ЖЕ».
Я беру её, вытираю пот с лица и выхожу в коридор. Это, конечно, супермило, но Мэри совершенно ничего не знает о футболе. Поэтому мне придется объяснить ей, что двадцати минут недостаточно, чтобы перевести дух, и у меня просто нет времени на тайные связи в секретных кладовках, как бы чертовски сексуально это ни звучало. Я осматриваю коридор, но не вижу ничего похожего на кладовку.
 
Затем я замечаю ее симпатичный мизинец, торчащий из приоткрытой двери и подзывающий меня подойти ближе.
Я захожу в кладовку, пропахшую лизолом и заваленную таким количеством бумажных полотенец, что позавидует любой супермаркет «Костко». Я наклоняюсь к уху Мэри и говорю: «Нет времени…»
Но она целует меня прежде, чем я успеваю закончить это предложение. Обхватив меня ногами, притянув к себе за майку, она скользит рукой по задней части моих форменных штанов и хватает меня за задницу, глубоко вонзив ногти в мою кожу. Боже, она чертовски милая. Среди всего хаоса есть только она. И я. И, как я заметил, бесконечное множество швабр.
— Джимми, — она пристально смотрит мне в глаза.
Я вытираю след от краски с ее скулы.
— Мэри.
Мои ноздри раздуваются, как у бойца на ринге. Бля, я так сильно хочу ее. Я хочу, чтобы она была медленной, быстрой, грязной и мокрой. Я хочу, чтобы она была готова отдать мне все что угодно.
Но она мне ничего не дает. Мэри стискивает зубы, моргает и говорит: «Перестань так много думать», прежде чем толкнуть меня обратно за дверь.
***
Со вкусом сочных фруктов во рту и запахом кокоса в носу я снова выхожу на поле. И снова их гребанная защита убивает нас, но чудо из чудес, наша держится. После двухминутного предупреждения — 7:0, Бронкос ведут в счете.
Мы выходим на поле еще раз. Я оглядываюсь и вижу Мэри со сложенными как в молитве руками перед губами. Она смотрит прямо на меня, и сегодня ее волосы распущены, как вчера вечером. Она так красиво и неуместно выглядит там, в стороне. Не в спортивной экипировке, а в твидовой куртке. Не в теннисных туфлях, а в ботинках. Я достаточно близко, чтобы увидеть, как она вздохнула, а потом стала нервно покачивать ногой.
Перестань так много думать.
Ребята собираются в строй, и я вызываю 525 F Post Swing1. Вальдес смотрит на меня между ног и быстро кивает. Это обоснованное решение. Это трудно и чертовски опасно, но должно сработать.
Любовь может все изменить, если вы ей позволите.
Последние несколько высказываний противников взбесили моих защитников, которые теперь выглядят как бешеные собаки, сдерживаемые цепью. Игроки Бронкос знают, что эта глупая история с Гватемалой задевает моих ребят — и они не откажутся от этого.
Поэтому, прежде чем дать команду к атаке, я импульсивно выкрикиваю: «Перестаньте так много думать, и да здравствует Гватемала!»
На меня так не похоже кричать подобное дерьмо, что защита приходит в движение и дает фальстарт.
Толпа вокруг нас ревёт, как один большой разъяренный зверь.
Я смотрю на Мэри. Она сияет, Радович ошеломлен, а его Red Bull взлетает в воздух. Его большие густые брови ползут на лоб, и он кивает мне, показывая, что я хорошо потрудился.
Мы продвигаемся по полю на пять ярдов.
Я призываю игроков бегать и атаковать, распределяя нападение, но защита слишком хороша и останавливает нас. Ничего не получается.
Я пытаюсь прочитать варианты, но ничего не выходит. Ублюдки. Защита сегодня на высоте. И мы возвращаемся назад.
Опять перестраиваемся. Тени становятся длиннее, мы находимся в тенистом, прохладном участке поля, все еще на территории Бронкос. Третий раунд, пятнадцать секунд, выиграть или умереть.
Я наклоняюсь вперед, глядя на своих ребят. Я вижу сомнение в их глазах, хотя они и не собираются этого показывать. И я их не виню.
 
Я вспоминаю прошлую ночь. Чего ты боишься, Джимми? Почему?
Проиграть. Облажаться.
Ты не проиграешь. Ее лицо. Эта нежность. То, как она держалась за меня.
Я закрываю глаза и даю себе две секунды, чтобы представить что-то кроме этой проклятой игры. Я вижу Мэри на моем диване у камина. Я вижу на улице снег, а она завернута в одеяло. Я вижу ее со мной не только на этой неделе, но и на следующей. В День Благодарения. И через неделю после этого. И еще через неделю после этого по бесконечному календарю на веки вечные.